Варшава – город на редкость эклектичный. Сегодня я легко нахожу в ее центре схожесть со всеми старыми чешскими городами одновременно, знаменитая сталинская высотка действительно возвращает в Москву и советское прошлое, а небоскребы – не совсем, конечно, сильно скребущие небо, но все-таки соревнующиеся по высоте со «сталинкой», а для варшавянина это принципиально – напоминают мне азиатскую устремленность ввысь. Многим эклектичность Варшавы нравится, кому-то – очень. Многие брестчане говорят, что это была их первая «заграница», а съездить на денек в Варшаву «выпить кофе» на закате социализма для многих было прикосновением к настоящей буржуазной жизни. Потом, когда социализма уже не было, многие ездили в Польшу торговать – так рождался челночный бизнес. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Человек из надежды
Мне давно хотелось познакомиться с Лехом Валенсой, увидеть и услышать его. Потому что, казалось мне, понять, как он – простой электрик с гданьской судоверфи имени Ленина – смог стать символом революции, можно только, если его услышишь. Он ведь трибун, он может повести за собой толпы. Мог.
Конечно, я смотрела кадры кинохроники и, конечно, видела фильм Анджея Вайды «Валенса. Человек из надежды», который стал третьей частью цикла, начатого «Человеком из мрамора» и продолженного «Человеком из железа». «Я давно хотел бы взяться за такой фильм, – вспоминал Вайда. – После двух человек из мрамора и из железа должен быть человек из надежды. Это было бы хорошим определением Леха Валенсы, который дал мне лично и, я думаю, не только мне, огромную надежду». Так что когда в ноябре 2019 года в Праге проходила международная конференция «Европа без железного занавеса: 30 лет свободы», на которую был приглашен Лех Валенса, я поняла: вот он, шанс! Потом, во время интервью, Валенса признается, что за несколько дней до этой конференции был в Москве, где встречался с Михаилом Горбачевым, а отвечая на вопрос американского журналиста о том, как помогли польской революции американцы, сказал, усмехаясь: «Американцы нам достаточно сильно помогли, но Горбачев помог больше». Когда-то такую встречу этих двух, казалось бы, непримиримых противников и представить было невозможно, а сейчас понимаешь: им ведь на самом деле было о чем поговорить. Оба – символы революционных перемен, оба утратили популярность в своих странах, но сохранили за рубежом.
Тридцать лет спустя бывшие революционеры не перестают спорить: кто был первым, у кого получилось лучше и что делать дальше? У Леха Валенсы, гордо заявляющего, что «я единственный рабочий среди вас, которого судьба поставила во главе крупного движения», сомнений нет: застрельщиком революционного процесса была Польша: «Как пал коммунизм? Полякам удалось спровоцировать восстание по всему миру. Мы вырвали зубы русскому медведю, и он уже не мог укусить. Остальным потом было легче с ним бороться. Польша вела эту борьбу, мы были лидером. В результате немцы и другие получили свободу». Если бы немцы были в зале, они могли бы занервничать. Но их там не было. У них свой праздник, внутринемецкий.
Лех Валенса был самым колоритным персонажем этой конференции. Попадая под дерзкое обаяние его личности, понимаешь, почему именно он, а не, например, Яцек Куронь, стал символом польской борьбы. Адам Михник, диссидент, один из лидеров «Солидарности», основатель «Газеты выборчей», интервью с которым читайте ниже, вспоминал: «Он был такой спокойный, тихий, скромный человек. Но Яцек Куронь, который знал его ближе, говорил, что Валенса – гениальный лидер на рабочих митингах. Для биографа это будет очень сложная задача – объяснить, как в течение двух суток скромный рабочий Гданьской судоверфи стал идолом мира. До забастовки в августе 1980 года он не был никаким лидером. В этой группе были разные рабочие, и он был один из них. Но за две недели забастовки он стал как король. Не только для других, но и для себя тоже. Это был первый момент, как менялась история польской оппозиции. До тех пор абсолютным лидером был Яцек Куронь. А после того Валенса понял, что на небе возможно только одно солнце. Но для страны Валенса был просто национальным героем». И объясняет, почему так сложилось: «Потому что для интеллигентов он был рабочий, который воюет против цензуры, за свободу прессы, литературы и так далее. Для католической церкви он был послушный сын своего епископата. Это была такая мечта, что он будет послушным. Они видели, что он шел с крестом. Такая традиционная польская семья – пятеро детей, одна жена. Это тоже нравилось церкви. Для рабочей среды он тоже был “наш”, такой же, как все мы, нормальный, а не какой-то философ, литератор. Нет-нет, он нормальный».
«Для меня как для рабочего самое важное, – вспоминал на конференции Валенса, – распознать ситуацию. Тогда наша борьба заключалась в борьбе с системой. А сегодня мы должны бороться с людьми, которые искажают систему. Мы позволили демагогам и популистам выиграть выборы в Польше. Мы должны думать, как себя защитить, чтобы мы снова не оказались под опекой России. Но мы сейчас живем в совсем другом периоде, и надо разрабатывать новую систему. Государства не справляются, нужны новые структуры. Будем ли мы успешными? Я не сомневаюсь».
Был ли у него страх? «В моей борьбе я никогда так не боялся, как в тот момент, когда устранили Берлинскую стену». Почему – понятно: значительную часть современной польской территории на западе составляют бывшие германские земли. Об этом страхе мне говорил и бывший член Политбюро ЦК ПОРП Станислав Чосек, который был противником Валенсы на знаменитых тайных переговорах c оппозицией в Магдаленке. Интервью с ним читайте ниже.
Бывшему лидеру «Солидарности» и бывшему президенту Польши, кажется, не слишком интересно прошлое, он весь в текущем политическом моменте – такой же неугомонный, хотя уже не ведет за собой толпы, но все так же умеет пошутить: «Раньше нас подслушивали, и поэтому мы никогда не ссорились с женой. Теперь нас не подслушивают, и мы ругаемся». В Прагу он приезжал с одним из внуков, смотрел на него с нежностью: «Из этого может кое-что выйти».
«Теперь нам нужна новая повестка дня, новая структура. Мы много говорили о том, что демократия – это когда решения принимает большинство. Но большинство не приходит на выборы. Скоро будут приходить только кандидаты. И наши вожди будут все глупее и глупее». С Ярославом Качиньским они – непримиримые враги, и всем понятно, кого он имеет в виду, говоря о «вождях». «Наше поколение справилось с первой задачей, но это не значит, что мы выиграли всю войну. В мире сложилась хаотичная ситуация. Если мы ее не изменим, нас будут упрекать, что мы не справились». Валенса привык справляться и менять ход истории. Ему трудно смириться с тем, что он «бывший», и что слово его сейчас не слишком весомо.
Он сидит перед нами – журналистами чешского радио Rozhlas и мной – в ожидании вопросов. Я не знаю польского, он не говорит ни на каком другом языке. На смеси белорусского и чешского пытаюсь объяснить, что я из Беларуси, пишу книгу о жизни после падения железного занавеса, поэтому мне важно с ним поговорить. Валенса нетерпелив, объяснения не слушает: «Першае пытанне» (по-польски и по-белорусски это означает «Первый вопрос»). Прошлое для Валенсы – не самая интересная тема. В конце концов, про это фильм снят, мемуары написаны, хотя его собственное прошлое все еще вызывает споры (об этом ниже, в интервью с директором Института национальной памяти Лукашем Каминьским). Сегодня Валенсе интереснее про будущее – то, в котором из его внука «может кое-что выйти». Поэтому он и в борьбе: носит свитер со словом «Конституция» – именно к ней апеллируют противники Ярослава Качиньского и партии «Право и справедливость» (ПиС). Валенса говорит, что свитеров таких у него больше десятка, на разных языках, но с одной позицией. Которую поддерживает и его бывший соратник по «Солидарности» Адам Михник, заявляющий, что «мы, романтики, были правы», когда делали революцию, но «зря потратили тот кредит доверия, который получили в 1989-м». «Несправедливая ситуация сложилась в Польше по отношению к Леху Валенсе, то же самое – в отношении Мазовецкого, Коруня, Геремека. Их обвиняли, говорили как о предателях. Что они предали народ, убили президента Качиньского. Это происходит со всеми, кто старался прорвать пассивность и сделать свою страну лучше. Сегодня, через 30 лет после падения железного занавеса, мы чувствуем, что происходит регресс на разных уровнях», – говорит Михник. Но признает: ПиС и второй раз выигрыла выборы честно. «Но это государство, где суды, прокуратура, полиция могут стать инструментом в руках исполнительной власти».
Валенса считает бывшего премьер-министра и президента Европейского совета Дональда Туска лучшим польским политиком, но добавляет, что на президентских выборах 2020 года у него нет шансов, потому что избиратели в деревнях и небольших городах будут голосовать, как говорят священники: «Я не потерял веру. Я верю в бога, а не в священников. Но я сожалею, что церковные лидеры таковы». (Прав оказался: Туск смог вернуться в кресло польского премьера только после выборов 2023 года.) И, подводя итог: «Мы все должны сказать: у нашего поколения были огромные успехи. Мой отец погиб, защищая западную границу. Что бы я сказал ему сегодня? «Отец, знаешь, что я сделал? Я отменил эту границу!». Он бы, наверное, меня не дослушал и умер от инфаркта». И посмеивается, довольный собой.
Валенса выглядит расслабленным, вальяжным и снисходительным. Но не стоит обольщаться: он – боец, всегда им был и всегда останется. А в мирное время как будто скучает. Но мирного, в политическом смысле, времени в Польше нет.
Романтики были правы
Поймать Адама Михника для интервью оказалось делом непростым. Когда я была в Варшаве, он – где-то вне ее. Он и сейчас, в свои за 70, очень активен: много ездит, много пишет, много и страстно дискутирует. Он, как и Валенса, тоже в борьбе, потому что ситуация в Польше его, как и Валенсу, не устраивает. Мы встретились в Минске, в пивном ре