Но не один Тарасевич скучает по временам, в которых не жил. Адам Михник тоже сказал в сердцах про Великое княжество и Речь Посполитую (для него, поляка, конечно, важно, что это было объединенное, большое государство): «Мы, белорусы, украинцы, литовцы, имели такое государство, и все просрали! Ничего не поделаешь, ничего не поделаешь».
Леон Тарасевич, хоть и говорит, что его можно смело называть не только польским, но и шведским художником, из своей деревни надолго не уезжает. Вдохновляет его эта земля. Люди и птицы. Он один из самых известных в Польше заводчиков птиц бойцовых пород, даже книгу об их разведении издал: «Когда я в первый раз увидел в Лейпциге выставку на 30 тысяч кур… Помню, что первый раз видел этих бойцовских птиц и думал, что за идиоты выращивают такие гадости. Ну, и теперь этот идиот – я, у меня больше всего бойцовых птиц». Смеется, и в этом смехе чувствуется гордость: нет в Польше другого такого человека, чтобы и птиц бойцовых пород разводил, и лестницы с колоннами и полы в старинных церквях в Польше и по всему миру расписывал. Он один такой и есть – Леон Тарасевич, белорус. И мне даже стыдно, что в Беларуси он практически не выставлялся. В сентябре 1995 года участвовал в витебском фестивале современного искусства In-formation. Расписал, как только он один умеет, колонны Художественного музея. Но сегодня этого произведения Тарасевича больше не существует: в 2007 году роспись была закрашена во время ремонта. Мечтаю увидеть его выставку в Беларуси, на исторической родине.
Золотой самовар или деньги?
У Ежи Скшипчика из когда-то жуть как в Советском Союзе популярных «Червоных гитар» крепкое рукопожатие. Неудивительно: у ударников оно всегда такое, ослабеет рука – уходи из музыки. Но из музыки не уходит ни он, ни «Червоны гитары», основанные в далеком 1965 году. Скшипчик – из самого первого состава, того самого, что в 1969 году получал в Каннах мраморную пластинку «Мидем» – приз за самое большое количество проданных в своей стране пластинок. Такую же награду получила тогда и группа «Битлз».
Мы разговариваем с Ежи Скшипчиком в «Литературном кафе» в центре Варшавы. Мне повезло: «Червоны гитары» из Гданьска, Скшипчик и сейчас там живет, так что застать его в Варшаве, как и Леона Тарасевича – действительно везение. Мы говорим на двух языках одновременно: я задаю вопросы по-русски, который пан Ежи понимает, но отвечает по-польски, стесняясь своего очень плохого, как утверждает, русского.
– В советское время, – начинаю разговор, – «Червоны гитары» были почти как «Битлз». Даже круче, чем «Битлз», потому что «Битлз» в Советском Союзе не гастролировали, а «Червоны гитары» приезжали. Что изменилось для вашей группы после социализма?
– Основные изменения – рыночные. Не имело значения, пришло десять тысяч зрителей или 500, деньги мы получали одинаковые. А сейчас это определяет рынок. Если кто-то популярен, зарабатывает много, если не популярен, мало. Это первое. Второе – техника. Сегодня много просто фантастических музыкальных программ, которые очень помогают в создании песен – в записи, аранжировке, как данная мелодия должна выглядеть. Это второе. Что не изменилось, так это зритель. Он всегда с симпатией относился к «Червоным гитарам», и сейчас относится с той же симпатией. Еще одно важное изменение: вопрос популярности теперь решает не один какой-то человек, а люди. Если исполнитель популярен, на его концерты приходит очень много людей.
– А вас никогда не упрекали в том, что вы «Червоны»?
– Когда мы первый раз приехали в Советский Союз, то выступали как «вокально-инструментальный ансамбль из Польши» (произносит это название хоть и с усмешкой, но по-русски), без названия. Потом мы договорились так: «Червоны» это может быть штандарт, «червоной» может быть кровь, и это не обязательно цвет коммунизма. А когда мы поехали в Соединенные Штаты, там сразу сказали: «Червоны» значит коммунисты, нехорошо. В некоторых регионах США нас назвали «пурпурные гитары», чтобы не было этого «красного». Но больших изменений не было. В ГДР мы были «Червоными гитарами», сейчас, когда ездим в Германию, мы тоже «Червоны гитары», без изменений.
– А после социализма вас не упрекали в том, что вы «красные»?
– Название так крепко засело в головах, что это не имело значения. У нас уже была своя марка, свое реноме, нас знали.
– При социализме сталкивались ли вы с цензурой?
– Было. Но у «Червоных гитар» были такие тексты, к которым трудно было придраться, потому что они не были ни политическими, ни вульгарными – что там цензурировать. Удалось нам втиснуть одну песенку, которая была такая выраженно патриотичная – Nie Spochniemy («Не успокоимся»). Это одна из самых популярных наших песен – и в России, и в Беларуси, и на Украине. Там есть такой текст: «За пиковым королем другой король». Один пиковый король уходит, а на его место приходит другой.
– Это намек на генеральных секретарей ЦК КПСС?
– Точно. Только никто этого не заметил (довольно смеется).
Думаю, что для многих, кто танцевал под нее в молодости – Nie Spochniemy стала Песней года в Польше в 1977 году, – эти слова Ежи Скшипчика станут откровением. Но я думаю, он лукавит и придумал эту версию потом, когда генеральные секретари стали слишком быстро меняться – началось это в 1982 году со смертью Брежнева. К тому времени Nie Spochniemy уже победно шествовала по всему социалистическому (да простит меня Кшиштоф Занусси за этот термин) лагерю. Эту песню пели в Советском Союзе Эдита Пьеха, София Ротару и ВИА «Красные маки», и Гелена Вондрачкова в Чехословакии, интервью с которой вы прочитаете в соответствующей главе. Но вернемся в Варшаву, к Ежи Скшипчику.
– Были ли у вас какие-то проблемы с гастролями в СССР, других социалистических странах?
– Проблема была том, что в Польше была одна фирма, один институт, который назывался «Пагарт», он занимался организацией гастролей польских артистов за рубежом и зарубежных артистов в Польше. Вот от них зависело все. Если кто-то приглашал «Червоны гитары» выступить с концертом или поехать в турне, нам об этом никто не говорил. Если хотели, нам сообщали, если не хотели – не говорили. Часто было так: «А, хотите “Червоны гитары”? Но их сейчас нет, они выступают в другом месте». И ехал другой исполнитель, который имел хорошие отношения с этим «Пагартом». Все понятно?
– Да.
– Хорошо (смеется).
– Вы и все члены вашей группы были уже достаточно взрослыми, состоявшимися и популярными людьми, когда произошла революция в 1989 году. Вы помните свои ощущения? Очень у многих людей из интеллигенции была эйфория, что «мы совершили революцию, мы это сделали». Чего вы в тот момент хотели и осуществилось ли это? К тому же вы из Гданьска, революция ведь тоже оттуда родом.
– «Червоны гитары» пользовались очень большой популярностью в ГДР. В момент, когда у нас началось это революционное движение, немцы перестали нами интересоваться. Я думаю, что это не потому даже, что мы из Гданьска, дело было, скорее, в том, что Польша и «Солидарность» – да, это отразилось на наших концертах. Что мы ощущали? Было трудно представить, что будет, как это все закончится. Трансформация шла этапами, это не то, что вдруг неожиданно улучшилось или ухудшилось. Это шло, шло, шло. Но мы ощутили эти изменения в том, что начали играть за нормальные деньги. Например. В Советском Союзе мы установили рекорд: есть там большой зал «Лужники», 14 тысяч людей на одном концерте. Мы дали там 14 концертов подряд. Я получал 24 рубля за один концерт, это почти 8 бутылок водки. За один концерт! (Смеемся вместе, понимающе.) В момент, когда пришел нормальный рынок, мы это очень ощутили на себе. Я хотел купить инструмент, я играю на перкуссии. У меня был точно такой инструмент, как у Ринго Старра, американской фирмы «Людвиг». Я заплатил за него 65 тысяч злотых. А за концерт зарабатывал 240 злотых. Это сколько мне нужно было сыграть концертов, чтобы заработать на эту перкуссию? В СССР были звания «заслуженный артист», и общество платило очень большие деньги, оценивая его значимость, его великость. У нас этого не было. Единицы считались лучшими, это гарантировало больше концертов. Ну и что, когда они платили 200–240 злотых за концерт? А этих концертов можно было делать четыре, организаторы на каждом зарабатывали очень много денег. Но не артисты. Если бы мы получали хотя бы 1 % или 0,5 % с проданного билета… А сейчас мы получаем 40 % – вот вам и разница. Это и есть рынок.
– Чем вы занимаетесь сейчас? Как гастролируете? Я смотрела на сайте, у вас по-прежнему большой гастрольный график.
– Много концертов, да. «Червоны гитары» очень популярны в Польше. Здесь очень специфичный рынок, есть летние месяцы – с мая по сентябрь. Городские власти организуют много концертов, и нам за это платят. Люди приходят бесплатно, а мы зарабатываем деньги. И если группа популярна, ее приглашают много городов. И разница в оплате артистов существенная. Весной мы играем концерты, на которые продаются билеты. И приходят люди, которые за этот билет платят.
– Кто ваша основная аудитория сегодня?
– На концертах, где продаются билеты, преобладают люди постарше, лет 45–60. А на городских концертах уже всех возрастов.
– А в какой аудитории вам больше нравится выступать?
– В зале. Потому что мы можем там дирижировать настроением людей, можем петь песни медленные, быстрые, под настроение, те, в которых много хорошего текста. И люди их слушают. А когда играем для города, то люди приходят потанцевать, развлечься, там не все можно играть. У нас один репертуар для зала, а другой – для пленэров.
– Все польское – и музыка, и кино, и театр – в Советском Союзе были очень популярны. А «Червоны гитары» были для нас западной музыкой.
– Я об этом знаю. «Польская эстрада», причем все равно, были это пародист, певец или артистка, давала сотни концертов. Если посчитать все наши гастроли и все наши контракты, то в Советском Союзе мы были три с половиной года. Теперь в Москве и больших городах все через интернет и с доступностью для всего мира, а тогда такого не было. Та «польская эстрада» была как глоток западного воздуха. И сейчас, знаете… Мы были в Москве, так билет стоил 125 евро. Это огромные деньги! Но люди приходили, было 4,5 тысячи человек.