о значит. Многие думали, что это нормальный процесс, это даже не было большой трагедией. Все появилось, но у людей вдруг не стало работы. Была проблема с деньгами.
– Веселые, но голодные?
– Веселые, но не было такого беспредела, как в России. В Румынии не было жестокости. Для меня большая проблема понять все это. Вот в Болгарии было такое, а в Румынии нет. Я это связываю с малой традицией урбанизации. Потому что обычно городская культура – жесткая. А они очень руральны. В селе, даже когда пьют, немного бьются друг с другом, но не убивают. А в городе есть такая жестокость. Карнавал этот, беспредел был, но какой-то мягкий.
Во время «карнавала», как это называет Василе Ерну, когда вся страна заполнилась турецким ширпотребом, процветали не только «челноки», возившие товар и торговавшие недоступными до самого недавнего времени мелочами, тогда закладывались основы больших проектов и состояний.
Корнелиу Гаваняну занимается частным бизнесом с 1994 года и признается: «Если бы я ушел с государственной службы в 1990-м, сегодня мог быть в десять раз крупнее. Потому что самый большой бизнес был в 1991–1993 годах». Но Гаваняну не жалуется: он владеет портом Галац и крупной компанией «Металрейд групп». Миллионер, но и у него за страну болит: «Что произошло в Румынии с металлургическими заводами? Когда они были приватизированы, 35 из 50 тысяч человек были уволены, а сегодня там всего 5 тысяч работает».
Не удивительно, что люди бегут. Несколько моих собеседников говорили одно и то же: из Румынии уехали 2–3–4 миллиона человек (некоторые называли цифру в 5 миллионов), «и это активные люди, – объясняет Василе Ерну, – и люди, которые думали, что мы будем пять лет работать, а потом приедем обратно, и тут все будет хорошо, сейчас поняли, что хорошо не будет. Работать на западе это не так уж хорошо. Там ты черный человек, третий сорт, самые сложные работы за очень низкие цены. Я недавно приехал из Франции, был в разных регионах, где работают наши и молдавские гастарбайтеры, там все деньги на крови держатся, на очень трудной работе». О миграции как огромной проблеме для страны говорили многие мои собеседники.
Режиссер Раду Жуде рассуждает о том, как живется Румынии сегодня: «Несколько дней назад я смотрел данные Евростата и другие источники о том, сколько денег средний румын тратил до 1989 года, в 1990-е и сейчас. С экономической точки зрения, глядя на эти цифры, вы скажете, что все стало намного лучше. Но я скажу, что это, может быть, и правда, но не отражает неравенства, которое сейчас намного, намного больше и растет. Потому что есть люди, у которых много денег, и, конечно, намного больше очень бедных людей. Мне кажется, что бедность большого количества людей может быть разрешена политическим решением, но его никто не принимает. Социальная защищенность утрачена. Миллионы румын работают за границей – в Испании, Италии, Германии, других странах и отправляют деньги домой. С экономической точки зрения это неплохо, но множество человеческих драм – оставленные дети, которые скучают по родителям и не получают нормального образования. Мне кажется, цена, которую люди платят за этот экономический успех, слишком высока. У многих людей нет возможности жить здесь хорошо. Иногда они работают, как рабы, я постоянно читаю в прессе о людях, которые оказались в рабском положении где-нибудь в Италии. Но, конечно, здесь есть политики, для которых никогда не было так хорошо, как сейчас. Здесь столько коррупции… Но дело даже не только в ней. Я могу сказать: будь коррумпированным, но хотя бы будь компетентным, делай что-то хорошее. А они же полные идиоты. Никогда так не было. Ты, конечно, надеешься, что это изменится, но… Я стараюсь быть оптимистом: как минимум с экономической точки зрения Румыния не тонет, она не в кризисе».
То, о чем говорят Василе Ерну и Раду Жуде, становится особенно обидным, если вспомнить, что в новую жизнь Румыния, в отличие от остальных социалистических стран, вошла без долгов. «Когда 30 лет назад началась эта новая страница, у нас было 3 млрд долларов на счету, никаких долгов, – напоминает Корнелиу Гаваняну, и объясняет, почему при таких хороших стартовых условиях страна сегодня – вторая беднейшая в ЕС: – Мое мнение: правительство слишком легко поддалось на некоторые удовольствия, которые пришли из-за границы, и приватизировало то, что было у Румынии в большом количестве – газ, нефть, древесину, медь. Мы слишком легко вели дела с очень большими компаниями, и каждый раз проигрывали позиции, проигрывали деньги. Мне кажется, за хорошие вещи нужно хорошо платить. Лучшее, что у нас было – это Dacia, она и сейчас работает, а ведь это было организовано еще при коммунизме. Это была хорошая сделка».
Начиная работать над этой книгой, я спросила читателей газеты «СБ. Беларусь сегодня», какие бренды бывших социалистических стран они помнят. Говоря о Румынии, ответили: мебель и автомобили Dacia. Услышав про мебель, Лариса Андреевна Маня машет рукой, и в этом жесте – тоска и немного отчаяния: «Нет сейчас румынских мебельных фабрик, нет. Итальянские все. Приехали итальянцы, закупили, дешевая рабочая сила, древесина, вырубили всю Румынию. Катастрофа». Историю про лес рассказывает и Корнелиу Гаваняну: «У меня тысяча гектаров леса, хорошего, так вот за 10 лет я взял только 10 тысяч кубометров. А другие берут столько с десяти гектаров. Лес генерируется на 7 % каждый год, его нельзя рубить, если у тебя нет определенной политики». Ну, хоть с Dacia ситуация получше, облегченно вздыхаю я, вспоминая румынские автомобили на наших дорогах.
Но Флорин Лупеску не испытывает большого оптимизма даже в связи с выжившей Dacia: «Это не совсем румынский завод, он развивался совместно с французами. А вот у нас были внедорожники «Аро» (ARO, Auto Romania). Это был стопроцентно румынский завод и очень успешный». Вздыхает. Первый автомобиль – вообще-то он был построен на базе советского ГАЗ-69, так что корни у завода не на 100 % румынские, но я не буду разубеждать господина Лупеску, – был выпущен в 1957 году. 90 % автомобилей шли на экспорт в более чем 100 стран мира. В 2006 году завод обанкротился: «И это было сделано нашими людьми, не Чаушеску, а людьми, – сокрушается Флорин Лупеску. – Сейчас кто-то пытается снова этим заняться, но построить завод с нуля очень трудно. Мы были одним из крупнейших производителей тракторов в Европе, сейчас частично румынские заводы по производству тракторов есть в Иране. Один мой знакомый просил привезти запчасти, а я ему говорю: у нас нет запчастей, потому что уже нет производства».
У Флорина Лупеску за родину болит. И, в отличие от государственного человека Насти Владю, он говорит об ошибках. Многочисленных, неоправданных и непростительных: «Возможно, худшая из них: все, что связано с предыдущим режимом, должно быть разрушено. Промышленные предприятия были или закрыты, или проданы за копейки. Много людей из-за границы пришли, потому что это была хорошая возможность – купить задешево землю, фабрики. За несколько лет почти половина промышленности, если и не была закрыта, то сократила производство, множество людей потеряли работу, поэтому так много румын уехали. Около 30–40 % мощностей никогда не восстановится. Я работаю в химической и текстильной промышленности. До 1990 года Румыния была крупнейшим производителем и экспортером текстиля в Европе, мы работали для больших модных домов. Сегодня около 20 % этой промышленности еще работает. Мы шьем для модных домов, но больше не производим, например, волокно. Партнеры привозят ткань, дают дизайн, а мы просто шьем. Это не очень хорошо для страны, потому что стоимость труда очень низкая, доход очень маленький. Мы никогда не думали, что будет так. У нас были старые заводы с устаревшими технологиями, но каждые 5–10 лет мы их улучшали. Их не надо было уничтожать или продавать за копейки и отправлять людей работать в Европу».
Когда в Румынии произошла революция, Флорин Лупеску, как и Корнелиу Гаваняну, работал за границей. Оба вернулись в страну через несколько лет и стали предпринимателями в тех областях, которые лучше всего знали и в которых много лет работали: Лупеску и сегодня занимается текстилем и химией, Гаваняну – металлами. Говорит, что начинал в 1994-м с 50 тысячами долларов, которые одолжил у друга, работавшего «со мной в Париже, но в сфере туризма».
– Когда вы смогли их вернуть?
– Через два месяца.
– Всего? Очень быстро.
Владелец порта Гаваняну согласно кивает: да, быстро, но тут же поясняет: «Я сконцентрировался на сфере, для которой был готов, шел шаг за шагом, инвестировал все свое время. Нужно было работать, чтобы сохранить людей. Потому что в первый год у нас было 870 работников, зарплата составляла 90 %. Мы работали, чтобы платить зарплату».
Флорин Лупеску уже несколько лет успешно работает с белорусскими компаниями, но признается, что началось сотрудничество не от хорошей жизни: «Мы покупаем сырье в Беларуси, потому что в Румынии его больше нет. Лен – очень ценное волокно, и до 1989 года Румыния была крупным производителем. Сейчас мы это сырье импортируем. У нас еще есть небольшие текстильные фабрики, где мы обрабатываем лен и коноплю и экспортируем конечный продукт. Но у нас больше нет производства сырья. Я покупал в Могилеве сырье, которое используется для производства ткани. Но теперь это сотрудничество прекратилось, потому что мне больше не для кого покупать: один из крупнейших заводов в Европе, который находился в Румынии, закрылся. Это очень плохая сторона так называемой революции. Да, многие из наших предприятий не были эффективны. Я работал в экспорте и знаю, что была очень конкурентоспособная продукция, но много неконкурентной. После 1989 года нужно было сделать выбор: это хорошо, это мы можем развивать, этому нужно сменить профиль, а вот с этим ничего поделать нельзя. Но не эта политика, которая в результате получилась: продать, продать, продать. Или хотя бы: хорошо, я продаю тебе эту фабрику, но ты должен ее развивать. Да, тебе не нужна тысяча рабочих, но ты должен сохранить многих. А не просто продать и положить деньги в какой-то карман, ведь много денег исчезло, эти деньги были переправлены за границу, потом многие стали миллионерами. Я встретил своего хорошего партнера в Швейцарии, у него семейная компания. И когда мы разговаривали, он показал мне одну очень известную женевскую газету. Это было в 1990 или 1991 году, через пару лет после перемен. И там на первой полосе: семья ХХХ, не буду называть фамилию, семья миллионеров из Румынии с 300 млн долларов. Только подумайте: всего через год после революции у них было 300 млн долларов! И мой партнер сказал: «Мы – семейная компания, которой 100 лет, и у нас нет таких миллионов. А кто-то в Румынии такой умный, что смог за год заработать миллионы». Так что было сделано много ошибок. Как компания мы пострадали, потому что общая экономическая ситуация была плохой. Но мы были свободны делать все, что придет на ум. У нас было много возможностей, потому что имелось много продукции для экспорта, очень хороший рынок, и это не только Европа. Молодые люди думают по-другому, но они не знают, что мы потеряли. Перемены должны были произойти, но люди, которые пришли к власти, не действовали в интересах страны. В Румынии много – и когда я говорю «много», я говорю о тысячах – текстильных фабрик закрыты из-за неправильной политики государства. Все государственные предприятия были закрыты, пот