ом проданы разным людям, в большинстве иностранцам. Ничего не имею против иностранцев, я с ними работаю. Но многие пришли, купили – я не хочу комментировать цены, но они были очень низкими, – не развивали производство, не инвестировали, а через 4–5 лет закрыли компании и продали оборудование. Задешево продали, потому что купили за копейки. У них осталась земля, и на земле построили магазины и всякое такое».
Услышав про «магазины и всякое такое», я сразу вспоминаю, как бывший президент Чехии Вацлав Клаус говорил о таком развитии событий с нескрываемой горечью: «Я думал, что к нам придут не только супермаркеты». Про эту знаменитую, даже крылатую, фразу мы поговорили с известным российским политологом Федором Лукьяновым:
– Довольно странно думать, – пожал он плечами, – что Вацлав Клаус был столь наивен. Я его знаю, он человек, наоборот, не наивный.
– Более того, он евроскептик, который говорил: «Я не хотел вступать в ЕС. У нас не было выбора».
– Да, вот это правильно. Я думаю, что люди, подобные ему, понимали, что выхода нет. Этим странам не предлагали ничего другого. Хотите развиваться – пожалуйста, вот вам набор требований и критериев, будете соответствовать – мы вас примем, ну, а дальше будете развиваться в наших рамках. Конечно, европейская интеграция, как и вся европейская политика, построена на конструктивном лицемерии. Нельзя же сказать: «Ребята, мы вас экономически поглощаем – ну, а что вы хотели, так и будет. Но за это вы получите это, это и это». Для начала – деньги. Потому что все-таки деньги большие. Плюс свобода передвижения и вообще статус людей первого сорта. Но вместо этого говорилось о семье народов, равноправии, о том, что даже самая маленькая нация будет… Ну, а в итоге жизнь и экономика все расставляют на свои места. Страны заняли то положение, которого они по своим объективным параметрам заслуживали в сообществе, где лидерами являются гиганты Германия, Франция, Великобритания. То, что людям этого не объяснили… Ну, а как им было объяснить?
Действительно, как? Кстати, в саму Чехию пришли не только супермаркеты: на границе с Германией иностранные компании построили немало фабрик. Им это выгодно: рабочие в Чехии квалифицированы не хуже, чем в Германии, а вот платить им можно куда меньше.
«До 2010 года мы в основном экспортировали румынскую продукцию – текстильную и химическую, – продолжает свой рассказ Флорин Лупеску. – Потом, из-за того, что производства закрылись, мы стали в основном импортерами текстиля. Мы отправляем его на очень маленькие фабрики, потому что после того как большие фабрики исчезли, такие люди, как я, которые заработали кое-какие деньги, стали открывать новые производства, но, конечно, гораздо меньшие, чем раньше. Это правда, что технологии изменились, и сейчас не нужны большие фабрики, можно производить на меньших. Но мощности сократились, и рабочая сила тоже. Это очень плохо, потому что после закрытия фабрик много профессий исчезло. И сейчас, если вы хотите открыть новое производство, найти хороших работников бывает очень сложно».
Тем не менее последние годы Румыния показывает отличные темпы экономического роста: в 2017 году ее ВВП вырос на 7 %, и это на редкость высокая цифра для Европы. С тех пор рост замедлился, но по-прежнему впечатляет: на 4,4 % в 2018 году и на 4,1 % за 2019-й. После провального, как у всех европейцев, 2020 года (–3,7 %), снова растет: на 5,8 % в 2021 году и на 4,1 % в 2022-м. Спрашиваю у президента Союза двусторонних торговых палат Румынии Насти Владю:
– Как вы этого достигли?
– Этот рост, – говорит он, – происходит в основном за счет сферы строительства, сельского хозяйства, туризма и информационных технологий – это большая четверка нашего развития. Будет очень хорошо, если мы найдем решение для большего экспорта, будет лучше, если мы не будем слишком много импортировать. Потому что у нас все есть здесь.
Услышав это, я понимаю, что наследие Николае Чаушеску действительно живет не только в Доме народа, зданиях и проспектах, им построенных. Политика жесткой экономии – никакого импорта, максимальный экспорт – крепко сидит в головах людей, выросших при «националистическом коммунизме» Чаушеску. И тут же вспоминаю Флорина Лупеску и его рассказ о том, что Румыния, имея текстильную промышленность, потеряла ее сырьевую составляющую. Но Владю настаивает: «У Румынии очень, очень хороший потенциал. С точки зрения умного развития у нас двенадцать важных секторов, в которых потенциал особенно хорош: туризм и экотуризм, текстильные и кожевенные фабрики, деревообработка и производство мебели, креативная индустрия, производство автомобилей и запчастей, информационные технологии, продукты питания и напитки, фармацевтическая продукция, энергетика и менеджмент окружающей среды, биоэкономика (сельское хозяйство, рыболовство), биофармацевтика и биотехнологии, оборонная промышленность и средства безопасности, образование и исследования». И уверяет меня: у Румынии – светлое будущее. И, похоже, в это верит не только он: четверть роста ВВП страны происходит за счет иностранных инвестиций.
«У Румынии очень большой потенциал, – соглашается Флорин Лупеску. – Но люди во власти не хороши. Молодые люди полны энтузиазма, они очень хорошие. Но те, которые во власти, могли бы работать намного лучше. Когда проходят демонстрации, я всегда в них участвую, потому что они за то же, про что и я думаю. Люди во власти глупы, они действуют не в интересах страны. Вы не можете иметь власть и ничего не делать, такой шанс выпадает раз в жизни – поработать для своей страны. Мы были хороши в тракторах, давайте развивать трактора. Мы были хороши в производстве мебели, мебель все еще держится благодаря частным бизнесменам, потому что менеджеры старых фабрик отстояли и сохранили свои производства, но не благодаря тому, что правительство для них что-то сделало. Оно не сделало ничего, в этом и проблема. У Румынии очень большой потенциал, но многое зависит от людей. Я работал со многими арабскими странами, и там есть большая разница: похожие страны, но у одной хороший глава государства, а у другой плохой. Что произошло в Ливии (там более сложная ситуация, но в качестве примера) и что в Объединенных Арабских Эмиратах? Что Эмираты сделали с деньгами, полученным от сырой нефти? Развили страну. А в Ливии деньги работали на имидж Каддафи – то же, что в Румынии. У нас не было хороших людей в правительстве. Еще сохранилось кое-какое производство, но мы могли сделать гораздо, гораздо больше – для страны, для будущих поколений. А молодые уезжают за границу. Мой младший сын поехал за границу учиться, но он хочет работать в своей стране».
Когда я слушаю Флорина Лупеску, то пытаюсь провести грань между болью за страну и ностальгией по «старым добрым временам». Мне казалось, что в Румынии, в отличие от остальных стран бывшего социалистического лагеря, ностальгии быть не может: ну какая ностальгия, если горячая вода и телевизор строго по расписанию на пару часов в день, одна лампочка в комнате, и так пять лет? Страдания же! Но, как мы выяснили в самом начале моего рассказа о Румынии, то, что нам кажется страданиями, для многих местных жителей было лишь неудобством. И ностальгия, оказывается, в Румынии есть. Но не сильная. «Есть среди старшего поколения, – подтверждает журналист Кристиан Лупса, – это как раз те люди, о которых забыли в 1990-е. Я не думаю, что это только люди, которым 70 или 80 лет, но, может быть, еще и люди, которые окончили школу в 1990-е и пытались тогда найти работу, сейчас им 50, 60. Или те, которым было 30 или 40 лет, а их уволили. Мы завтра публикуем историю про то, как Чаушеску хотел построить завод, который должен был производить энергию из гор, никто никогда такого не делал. Они построили целый город там, где ничего не было. В итоге ничего не вышло, это был полный провал, научный кошмар. Но там остались люди, и все эти 30 лет там ничего не происходило, город полностью опустел. Некоторые из этих людей думают, что это была правильная идея, которая была плохо исполнена. Так что какая-то ностальгия есть, но это не мейнстрим. И это не то что десять стариков собираются на могиле Чаушеску в его день рождения – это было всегда. Это определенная часть населения, которые не то что сожалеют о коммунизме, но думают, что раньше было лучше – жизнь была более предсказуемой, чем сейчас. В современной жизни есть хаос, и это делает людей поколения моих родителей и старше немного сумасшедшими, они просто не знают, как в этом новом времени жить».
Мой анонимный собеседник соглашается:
– Есть меньшинство людей, которые говорят, что в прежние времена было значительно лучше. Они вспоминают Чаушеску как человека, который делает: он построил нефтеперерабатывающий завод, автомагистрали, АЭС. Он делал. А сейчас никто ничего не делает. Есть люди, которые ностальгируют.
– Это крохотное меньшинство?
– Если вы поговорите с таксистами, там таких процентов 30. Потому что в то время если ты был беден, так все вокруг были бедны. Сегодня ты беден, а многие вокруг нет. И в каком-то смысле это более болезненно. Нет больше социальной солидарности в бедности. В то время даже номенклатура не была богатой. Тогда быть богатым означало, что у тебя есть салями, машина и дача. Так что да, есть люди, которые ностальгируют по тем временам. К тому же через 30 лет гораздо легче выбрать, что ты хочешь помнить.
Конечно. К тому же ностальгия по старым и, казалось бы, добрым временам на самом деле часто оказывается ностальгией по безвозвратно ушедшей молодости.
Насти Владю говорит мне напоследок: «У Румынии очень большой потенциал, но многое зависит от людей». Я отвечаю (и верю, конечно, тоже), что в любой стране все зависит от людей.
Компьютер как окно возможностей
Знаете ли вы, что Румыния находится на первом месте в Европейском союзе по количеству программистов на душу населения? Наверняка для вас, как и для меня, эта новость окажется если не ошеломительной, то удивит. Один из самых богатых в стране людей, заработавший состояние, создав с нуля компанию, работающую в сфере информационных технологий, – Флорин Талпеш. Два года подряд коллеги называли его «самым достойным восхищения CEO», а еще они с женой Марицей, с которой вместе создавали свою компанию, продолжают выигрывать кубки по спортивным бальным танцам в своей возрастной категории. «Занятия спортом – самое дешевое из возможных лекарств», – улыбается он. Останавливаться не собирается: ни в танцах, ни в бизнесе.