– Вы собирали Карнеги-холл, а из современных чешских певцов никто его не соберет.
– Не соберет. У меня в Карнеги-холл два раза были аншлаги – в 2000-м и 2005-м, это было прекрасно. Прекрасные концерты, супер.
– Вы считали, сколько стран объехали с концертами?
– (Задумывается.) Я думаю, что за исключением южных стран – Индии…
– Африки?
– В Африке я была. И в Австралии, Индонезии, Малайзии, Японии. Только в Монголии не была. И в Китае.
– Кто еще может похвастаться такой географией?
– Только Карел Готт. Некоторые, например, Иржи Корн, были знамениты в Германии, Польше, Советском Союзе.
– Но Иржи Корн и Карел Готт – старая гвардия. А из нынешних певцов?
– Их никто не знает.
– А почему? Почему вас и Карела Готта знает весь мир, а их – только Чехия?
– У них нет международного репертуара. Например, Томаш Клус поет прекрасные песни, но его понимает только чешская публика. Может быть, если бы Люция Била чуть-чуть выучила английский… У нее прекрасный голос, сильный, она личность, у нее есть собственное мнение, но, к сожалению, ее знают только здесь и в Словакии.
– На каких языках вы поете?
– На французском, русском, польском, чешском, словацком, английском, в Японии пела по-японски, и на венгерском, итальянском.
– Когда было проще стать звездой – при социализме или сейчас?
– Я думаю, тогда было проще.
– Вы участвовали во многих конкурсах – в Сопоте, Токио, на «Братиславской лире», на многих побеждали. Участие в конкурсах – это важно для певца? Помогает карьере? И как вы относитесь к телевизионным конкурсам, которые обещают сделать из победителя звезду?
– Не знаю, как у вас, но в Чехии это очень тяжело, мы маленькая страна, а людей много. Первое – нет никого, кто занимался бы их карьерой, что будет потом, когда они опустятся на землю после конкурса – это большая проблема.
– Раньше было по-другому?
– Когда мы участвовали, по-другому. Как я была, например, в Сопоте в 1977 году, у меня уже было за плечами 17 лет профессиональной работы, не новичок, уже были люди, с которыми я работала. Я выиграла конкурс в «Люцерне» (большой концертный зал в центре Праги, возвращенный после «бархатной революции» прежним владельцам – семье бывшего президента Чехословакии Вацлава Гавела, а конкурс был аналогом советского «Алло, мы ищем таланты». – И. П.), похожий на те, которые сейчас популярны, но там уже стояли тысячи людей с телевидения, радио, продюсеры, директора театров, и все с предложениями. Окончила школу через год и пошла в театр. Я училась пению, играла на рояле, учила разные языки. Но когда пришла в профессиональный театр, должна была все выучить заново. Там был такой момент: были люди вокруг, которые нам помогали – фотографы, тексты, у меня был частный учитель вокала. Выбрала человека, он учил меня танцу. Театр, все помогали. А сейчас другая ситуация: концертов меньше, денег нет.
– В Германии и некоторых других бывших социалистических странах есть ностальгия по прошлому. А в Чехии?
– Я думаю, что потихоньку люди начинают скучать и хотят смотреть, например, старые музыкальные программы. А их нет. По телевидению показывают только сериалы на американский лад, но музыкальных программ, которые были, совсем нет. Конкурсы, в которых участвуют знаменитые люди, – совсем не то. Те, кто хочет, находят такие программы в интернете, не в телевизоре. Самой собой, это вопрос денег. У телевидения сегодня просто нет денег, чтобы делать такие программы. На большие новогодние программы нам всем шили костюмы, мы репетировали балетные номера с большими ансамблями. У Чешского телевидения хотя бы есть архив. Поэтому они делают одну какую-нибудь программу и окутывают ее воспоминаниями, старыми программами, потому что на новые денег нет.
Гелена Вондрачкова второй раз замужем. С первым мужем, музыкантом немецкой группы «Крайс», прожила 15 лет. С нынешним мужем Мартином Михалом они почти 20 лет вместе, он младше Геленки на 13 лет, но это, скорее, ему приходится соответствовать ее неуемной энергии. А еще она просто меняется в лице и начинает буквально светиться, когда о нем говорит: «Мой муж бывший военнослужащий, закончил танковое училище, спортсмен-любитель, всю жизнь играл в футбол. Когда мы познакомились, оказалось, что у него большой организаторский талант, он стал моим менеджером. Очень быстро вошел в музыкальную среду, организует мои концерты, подписывает договоры. Для нас это работает очень хорошо».
Семья Гелены Вондрачковой – это еще ее брат Иржи и сестра Здена. В семье Здены произошла трагедия, от которой она не может оправиться много лет: сын Томаш умер от заболевания крови, когда ему было 18 лет. У брата Иржи двое детей, одна из которых – Люция Вондрачкова, известная в Чехии певица. «Мы делали кое-какие вещи вместе, – рассказывает Гелена, – но теперь она уже сама. Люция очень всесторонняя: и актриса, и певица. Хорошо двигается».
– Есть ли у вас мечты и случалось ли так в жизни, чтобы вы исполняли чьи-то мечты?
– (Пауза, задумывается.) Думаю, что это были мои родители, которые с детства меня приучали к музыке, я с детства играла на пианино. Мой отец сделал так, чтобы меня пригласили в тот конкурс молодых талантов в «Люцерне» в 1964 году. Он считал, что у меня талант, он хотел, чтобы я шла в том направлении, они всегда меня поддерживали, мама шила платья, папа давал хорошие советы по жизни музыкального мира. Так что, думаю, я исполнила их мечту. А у меня самой была мечта спеть в Карнеги-холле, и я ее исполнила. А еще я всегда хотела быть принцессой. После того, как я пришла в театр, нам с Вацлавом Нецкаржем предложили сыграть в сказке «Очень грустная принцесса». Так что моя детская мечта исполнилась – я стала принцессой. Этот фильм знают несколько поколений, маленькие дети любят эту сказку.
– Вас по-прежнему узнают на улицах?
– Конечно! Очень приятно, как люди говорят мне с улыбкой: «Добрый день! Как ваши дела? Вы нам так нравитесь». Очень приятно.
…У Гелены Вондрачковой по-прежнему много работы, график гастролей расписан на несколько месяцев вперед.
– Вы счастливы? – спрашиваю напоследок, хотя ответ кажется очевидным: она ведь все время улыбается.
– Я счастлива!
…Ухожу с мыслью: чешские женщины ею восхищаются и называют Геленкой не только потому, что мечтают в свои «за 70» выглядеть так хорошо. Они (вернее, все мы) хотят быть счастливыми. Мы хотим, а она умеет.
Не перестроился
Успешный словацкий предприниматель Йозеф Дольник остался для меня загадкой. Дольник с его окладистой белой бородой напоминает сразу и Санта-Клауса, и дедушку Ленина – такого, как в старой советской книжке для октябрят: как будто с добрым, но на самом деле хитроватым прищуром глаз. Ленина я вспомнила неспроста: офис компании Investefekt, которой руководит Дольник, увешан портретами Ленина, Сталина, почетными грамотами в честь 90-летия Ленинского комсомола и другой советско-ленинско-сталинско-российской атрибутикой. Говорит, иностранные партнеры, бывает, и пугаются. Но Йозеф Дольник не переживает. Он был вторым рукопожатием в той цепочке, которая привела меня в дом первого премьер-министра независимой Словакии Владимира Мечьяра.
До «бархатной революции» (кстати, это в чешском языке революция называется «бархатной», а в словацком – «нежной») он работал заместителем директора и председателем партийного комитета крупного завода в городе Глоговец. Партийный стаж – 21 год, своим коммунистическим прошлым Дольник гордится. Мы сидим в его кабинете под портретами Ленина и Сталина, пьем кофе (хотя хозяин предлагает сливовицу, после которой, по его словам, любой разговор дается легче) и говорим о «послебархатном» времени.
– Была ведь в стране люстрация? – допытываюсь (хотя из людей с ленинским прищуром не так-то просто выманить информацию).
– Была. Но знаете, как это всегда бывает: кого хотели, того люстрировали, кого не хотели… Кто кого люстрировал?
– Сами себя.
– Именно. Кто был у власти, тот сделал, как ему было надо. Вот кричали – КГБ, StB (Государственная безопасность в Чехословакии. – И. П.), но сегодня, знаете, такие структуры опять работают. Без них государство работать не может, о чем говорить? Они хотели показать, что тогда было все плохо, а что, сегодня лучше? Одинаковые. Раньше в милиции было 14 тысяч человек, а сейчас в полиции 40 тысяч. Так что лучше?
– Насколько вам лично все это было сложно?
– Каждому это было очень тяжело психологически, но я и сейчас могу сказать, что лучшего общества в Чехословакии, чем во времена социализма, не было.
– Почему?
– Как вам сказать… Можете взять какую хотите область – сегодня все хуже. Тогда все было ясно – что надо, как надо, все обеспечивалось. У нас был закон, что вы должны и имеете право работать. У каждого была работа, каждый ежемесячно получал зарплату, все было нормально. Сегодня посмотрите: если возьмете квартиру в ипотеку, а тогда она была почти бесплатно, а завтра вас выбросят с работы, квартиру вы тоже отдадите. Так что было лучше? Тогда или сегодня? Образование. Раньше, я уже не помню, скажу так, было 30 (в Чехословакии больше, я сейчас говорю о Словакии) вузов, сейчас я не знаю – 100. Точные цифры не помню. Тогда было так, что в вузах было 60 тысяч студентов. Сегодня 260, может, и больше. У всех высшее образование. Раньше все было ясно: столько оканчивают основную школу, столько идут в гимназию, столько в среднюю школу, а среднюю школу как окончат, тогда уже планировали и рабочие места. Из гимназий большинство шло в вузы, из средних меньше. И опять знали: столько врачей, столько строительных инженеров, все планировалось и не было проблем. Знали, когда 18 лет, заканчивают ребята среднюю школу и училища средние, на два года забрали в армию, сделали из детей нормальных мужиков, которые могли позаботиться о себе и будущей семье. А сегодня как? Хотят только получить высшее образование, некоторые хотят работать в Англии или Австрии – старикам попы подтирать. Вот что лучше? Никогда не было такого бардака, как сегодня.