оставаться там до пенсии. Можно было уйти на пенсию раньше. Моя мама вышла в 53 года. И когда родилась Ивка, она за ней присматривала, забирала из детского сада, а я могла работать. А сегодня и бабушки должны работать. Я уйду на пенсию в 65 лет. Ей, – кивает на Ивану, – сейчас 20 лет, а мне еще 20 лет работать. Ей рожать надо только в 30. Это проблема. Должны долго работать, а еще и не будем иметь нормальную пенсию. Теперь у нас есть свобода, но нет денег. К сожалению, сегодня все упирается в деньги. Все.
– Чешский национальный характер, он какой?
– Как бы поменьше работать и побольше получать. Чтобы никакой ответственности, но деньги себе. Перехитрить всех остальных. Я это и по себе чувствую: ничего не хочу делать бесплатно. Раньше было иначе: выходили бригадой, в субботу работали бесплатно. А за эти деньги, говорили, например, что построена новая школа. Сегодня не так, сегодня все спрашивают: а что за это заплатят? Закрываю двери, и меня не интересует, что происходит на улице, пусть хоть там кого-то убивают. Но это мое пространство, ко мне не подходите. Хотим демократию, но я буду всем говорить, что я думаю, а вы мне не говорите, что я делаю плохо. Вот такие мы, чехи. Имеем только права, но никаких обязанностей. Я могу все, но почему должна следовать правилам, если им следуют не все? Так и я не буду. Ну, и нам все плохо. Нам не нравится, что идет дождь, если зима – плохо, что выпал снег. У меня здоровая отличная дочь, есть где жить, есть работа, хорошо питаюсь, но все время жалуюсь, что все плохо.
– Сегодня никто никому не нравится, – подхватывает Ивана. – Все время задаются вопросом: почему у него это есть, а у меня нет? Почему у него есть что-то лучшее?
– Сегодня нет солидарности, – продолжает Вендула. – Ни профессиональной, ни в обществе.
– О чем сейчас мечтает молодежь? – спрашиваю Ивану.
– Хотела бы иметь работу.
– А большие мечты? Где ты себя видишь, например, через десять лет?
– Так далеко не думаю.
– А что хочешь иметь через 10 лет? (Ответить на вопрос про «иметь» всегда проще, чем про «быть».)
– Работу. Чтобы у меня было собственное жилье. И кошки.
Мы с мамой Вендулой смотрим на Ивану озадаченно: нам этот жизненный план кажется …мелковатым, что ли. Но уж какой есть.
Соль земли
Таких людей я называю солью земли. Их не много, но, если хорошенько присмотреться, они всегда рядом. У нас в Гомеле есть знакомый Вячеслав Бондаренко, учитель труда в школе, признанный авторитет и неформальный лидер. Я никогда не помню, в каком подъезде он живет, но узнаю его с первого взгляда: здесь всегда светит лампочка, выкрашены скамейки, высажены цветы, покрашена ограда палисадника, исправно работает домофон, а в самом подъезде – цветы, картины и ощущение, что ты уже дома, а не еще на улице. Уверена, что и вы таких людей знаете: они любят порядок и не только умеют навести его сами, но и способны сподвигнуть других на радостный совместный труд во имя общей цели. При советской власти таких людей называли «активистами», их судьба в разных странах сложилась по-разному. В Польше простой, не шибко грамотный, но очень активный и хорошо чувствовавший момент электрик Лех Валенса стал президентом. Вячеслав Бондаренко из Гомеля по-прежнему улучшает жизнь вокруг себя, своего подъезда и дома. В Словакии я встретилась с хорошим вариантом «между»: между польским президентом и гомельским учителем труда.
Знакомьтесь: мэр городка Ришнёвце Карол Лабош, 72 года. Энергичен, напорист, полон идей и планов, возглавляет деревенскую администрацию 22 года. Образование – среднее специальное, почти тридцать лет проработал машинистом: «Заработал все медали, какие только возможно», – улыбаясь, подводит итог своей работы при социализме. Заслуженно гордится знаком «Лучший работник транспорта», но с распадом Чехословакии, сменой власти и переходом к капитализму пан Лабош (не путать с «товарищем»), неожиданно даже для себя пошел другим путем: решил участвовать в выборах на должность старосты деревни. Чувствуется, что уже к тому времени он был здесь неформальным лидером: человека с улицы друзья и знакомые не станут призывать: «Давай, иди на выборы!». И он пошел.
Говорит, в тех первых выборах участвовали восемь кандидатов, он один набрал голосов больше, чем остальные семь вместе взятые. На последних выборах была одна-единственная кандидатура – он. За эти 22 года, что он стоит во главе Ришнёвца, умудрился избавить родную деревню от долгов (к началу 1993 года их было 9 млн крон) и превратить ее буквально в город-сад. Сегодня на счету городка 400 тыс. евро накоплений. На вопрос о количестве жителей отвечает без запинки: 2114. Он знает всех, и его знают все. По вечерам на своей черной «Ауди» объезжает улицы родного городка: следит за порядком. Город-сад требует неусыпного надзора.
Карол Лабош строит планы на будущее: после того как закончится нынешний выборный срок, пойдет на местные выборы и станет депутатом, чтобы отстаивать интересы своего городка на более высоком уровне. Готовит смену: «очень толковую женщину-экономиста». Не сомневается, что и сам в депутаты пройдет (с его-то весом и авторитетом!) и кандидат в старосты, которого он поддержит, будет избран: «Я все время требую справедливости, на всех уровнях. Правду никто не любит, правда болезненна. Но я всегда говорю правду, никогда не боялся ее говорить, даже при социализме». У нас про таких хозяйственных правдорубов говорят: строгий, но справедливый.
Со времен социализма Карол Лабош пронес любовь ко всем, кто говорит по-русски (хотя сам не говорит) и к русской истории. Открыл в деревне музей М.И. Кутузова, даже выбил под это дело 200 тыс. евро дотаций от Евросоюза – на сохранение дома, признанного историческим наследием. Кутузов с генералами действительно останавливались в замке у Ришнёвца в 1805 году после проигранной битвы при Аустерлице (сейчас это чешский город Славков). На здании местного правительства установил мемориальную табличку с именами погибших за освобождение Ришнёвца советских солдат, хотя для этого пришлось преодолеть сопротивление некоторых особо рьяных «патриотов». Строит новую больницу, говорит, что это будет самая лучшая и современная больница среди всех подобных в Словакии. И после этого можно достойно уходить. Но вряд ли на покой: наверняка останется неформальным лидером.
Пиво против вина
Одна из самых интересных версий, которые я слышала, о том, почему распалась Чехословакия, такая: «Ну как мы можем быть вместе? Чехи любят пиво, а словаки вино, что у нас общего?». Чтобы понять, что в этих словах правда, а что смех, я съездила в два города, слава которых построена на напитках: чешский Плзень знаменит заводом «Плзеньский праздрой» и тем, что дал название целому виду пива – пильзнер, Пезинок – столица словацкого виноделия.
Если спросить о том, чем знаменита Чехия, первое, что приходит на ум, – пиво. Знаменитое и одно из лучших в мире (чехи, конечно, скажут, что лучшее, и я, пожалуй, соглашусь). А Словакия? Что приходит в голову? Если вы не были в Словакии, то, скорее всего, не знаете, что там делают отличное вино. Не удивительно: на экспорт оно почти не идет, хотя медали на международных конкурсах завоевывает регулярно, но конкурировать с виноделами из Франции, Италии и Испании не удается. Но словацкие виноделы не унывают: внимание родной аудитории им гарантировано.
…Сегодня в это трудно поверить, но каких-то 200 лет назад пиво в Плзене не варил только неудачник: в городе было 260 домов, имевших на то официальное право. Оно передавалось по наследству, но только не от отца к сыну или от дяди племяннику, а с домом. Даже если от дома в результате какого-нибудь несчастья – чаще всего пожара – оставалась одна только арка, она могла сделать своего владельца очень богатым человеком. Это право, закрепленное за плзеньскими историческими домами (и даже их развалинами), формально сохранялось и при социализме и, говорят, до сих пор оговаривается отдельной строкой в договорах о купле-продаже недвижимости. Потому что пиво для жителей Плзеня – это почти их все.
Но 200 лет назад с пивом в городе была настоящая беда: пить его было почти невозможно. Все тротуары вокруг пивных были буквально залиты мутной жидкостью: гости заказывали кружку, пробовали и с возмущением выливали. Это явление вошло в историю города отдельной строкой под названием «каламита» – «бедствие». И для всех плзеньских пивоваров это было действительно бедствие: они теряли репутацию, клиентов и, конечно, деньги. Забыв про национальную гордость, обратились за помощью к соседям баварцам: они тогда были законодателями хмельной моды и активно экспериментировали с производством пива низового брожения – оно получалось более прозрачным и с приятным ароматом хмеля. В 1839 году 260 владельцев пивоваренных домов активно откликнулись на призыв городских властей создать централизованное пивное производство: все скинулись, став акционерами, построили завод, а главным пивоваром пригласили баварца Йозефа Гролла. Ему было всего 26 лет, он не был знаменит, но зато был из семьи пивоваров, и плзеньцы в него поверили. И, как оказалось, не зря! Уже через три года, в 1842 году, он выдал первую партию нового, удивившего весь Плзень, пива: светлый солод, отборный хмель из Жатца (он и сейчас считается едва ли не лучшим в мире), чрезвычайно мягкая местная вода и баварская технология низового брожения сотворили чудо!
Новое пиво сразу пошло в народ и дальше – в свет. Оно оказалось настолько хорошим, что родило отдельный вид, который и сегодня во всем мире называется по имени славного чешского города Плзень. Весьма вероятно, что вы его тоже любите и знаете под именами «пилзнер» (так этот чешский город называется по-немецки) или просто «пилс»: две трети потребляемого сегодня в мире пива относятся именно к этому типу.
Сегодня некоторые чехи с грустью говорят: «Наше знаменитое пиво больше не чешское». В некотором смысле это правда: с 2017 года пивоваренный завод «Плзенский праздрой» принадлежит японской компании Asahi, а до того им владела британская SABMiller. Практически все крупные чешские пивоваренные заводы больше не принадлежат Чехии, исключение – завод в Ческе-Будеёвице, выпускающий пиво Budweiser Budvar. Но люди на «Плзеньском праздрое» с немного извиняющейся интонацией говорили: «Зато SABMiller принес нам большие инвестиции». Это случается далеко не со всеми проданными иностранцам предприятиями. Но, может, пивовары какие-то особенные люди, которых интересует не только деньги, но и идеи. Новые владельцы, например, вернули старые традиции. «Было время, когда нас, бочкарей со стажем, буквально выбросили на улицу», – с тоской вспоминает Ладислав Бештяк, проработавший на заводе 55 (!) лет. Да, было дело – от людей его профессии на «Праздрое» отказались, решив, что отныне пиво будет «зреть» в нержавеющих бочках – как почти везде в мире. Но потом поняли: у пива, зреющего в дереве, иной привкус – особенный, не похожий на другие. И вернулись к деревянным бочкам – благо они сохранились. Вернулись даже к развозу пива на телегах: два раза в неделю городские пивные получают свой напиток с соблюдением всех исторических традиций. Так что «Плзеньский праздрой» пиво все же чешское, хоть и иностранное – такой парадокс.