— О, это забавно. Кто из нас, уехавших, думал, что когда-нибудь мы вернемся в Россию? Все канаты были оборваны. Поэтому я рассудил, что имя Александр на Западе звучит тяжеловесно, помпезно. Мне нравится имя Александр, но на Западе оно производит впечатление почти опереточное, анекдотическое, особенно для американского уха. Они все равно сделали бы из меня Алекса. А Саша — имя распространенное и считается на Западе полным, не связанным с Александром.
— А первые твои публикации в России были под собственным именем? Ведь ты, кажется, успел опубликовать несколько рассказов.
— Тут тоже любопытно. Когда я начал печататься в «Литературной России», членами Союза писателей СССР уже состояло шестнадцать Соколовых, из них несколько Александров Соколовых. Один из них, уже пожилой человек. может быть, он здравствует и сейчас, нашел мой телефон и, регулярно звоня, стал требовать, чтобы я сменил имя или нашел себе какой-то псевдоним. «Но почему и должен искать себе псевдоним? — говорил я ему в трубку. — Ищите сами». — «Да, — парировал мой оппонент, — но я уже известный писатель, у меня много книг, и вы только начинаете, и вам ничего не стоит обзавестись повой фамилией». Тогда я посоветовался с редактором газеты Константином Поздняевым, и он отрезал: «Даже не думай, пусть он сам меняет фамилию. У тебя хорошие и имя и фамилия». Мой преследователь продолжал приходить в редакцию, скандалил, стучал ногами, требовал… Такая вот история.
А на Западе я решился на Сашу еще и потому, что чувствовал как бы традицию от, допустим, Саши Черного. Да и проще как-то оно звучит… Саша Соколов. Правда, я знаю, что Саша Черный впоследствии жалел, что оставил себе такое имя. Когда он был уже пожилым, мальчишки кричали ему вдогонку: «Саша идет». В Америке нет этих церемоний с именами-отчествами. Вот я приехал сюда, и мне как-то странно слышать, когда мои сверстники называют друг друга по имени-отчеству и меня величают Александром Всеволодовичем. Я совершенно от этого отвык, и такое обращение для меня звучит как средневековье. Ты знаешь, я, наверное, человек, все-таки немного опередивший свое время. Я не считаю это выдающимся поступком, это не поступок, просто я родился под каким-то определенным знаком и пребываю как бы немного не в своей тарелке. В этом нет преимущества перед другими, просто функция данного человека, его роль, а иногда, быть может, и миссия.
Я посмотрел на время. Мы «гудели» уже четыре часа. Саша начинал повторяться и немного устал.
И тут я снова вернул его в самое начало, попросил вспомнить о первых пробах пера.
— Кроме работы в «Литературной России», где занимался писанием статей, я опубликовал только один рассказ. За два года работы егерем написал «Школу для дураков». Однажды в киоске я купил журнал «Жизнь слепых». Смотрю, объявлен литературный конкурс на лучший рассказ. И я написал про слепого капитана, который живет на берегу моря, — одинокий, заброшенный человек, беседует только со своей кошкой. Странный, наивный рассказ, но он получил первую премию. Рассказ, конечно, изуродовали. Этот опыт стал последней каплей моего терпения. Подстраиваться под литчиновников я не хотел и не мог. И решил, что жить здесь больше не смогу.
Сейчас же я чувствую, что Россия должна измениться, она уже меняется. Этого времени я ждал и знал, что оно придет. Когда оно наступило, я ощутил его почти физически, ощутил как бы волну нового времени, эта волна совпала с началом перестройки.
Нашему литературному поколению пришлось туго, поэтому нас почти нет. Тяжелый каток реализма, давления писателей-реалистов, соответствовавших времени, своими тяжелыми грузными томами-телами сместили нас в сторону. Сместили, но, слава богу, не раздавили. И вот сейчас, быть может, нам выпал шанс, когда само время поможет нам проявиться именно здесь, на родине, а не за границей. Быть может, мы что-то успеем здесь сделать…
В основу этого интервью положены и другие беседы с писателем, состоявшиеся летом 1989 года. Саша прожил в Москве и под Москвой больше года. Съездил в Грецию, там вроде бы сгорел его домик, сгорели рукописи. Соколов дал несколько интервью нашим газетам и журналам, выступал по телевидению. Подготовил к печати несколько своих книг. По-видимому, написал новый роман или повесть. В последнее время он скрывался ото всех, порой его невозможно было найти.
А у меня в голове все время сверлило: «Уедет или не уедет?» Вроде бы так резко вспоминал о Западе, об Америке, крушил авторитеты. И вот узнаю: уехал. Куда? Не знаю. Надолго? Может быть, его здесь что-то смутило? А может, поглядев на перестройку и нашу гласность, решил не искушать судьбу? Кто знает.
Июнь 1989 г.
«ЗАЙДЕМ К КАМКИНУ?»Беседа с Анатолием Забавским, управляющим магазином русской книги в США
Если бы в Америке был спрос и голод на книги, как в Советском Союзе, я бы купался в деньгах. Деньги для меня, поверьте, не самое главное, меня здесь иные называют бессребреником, я просто люблю книгу, люблю свое дело, которому, теперь это уже мне ясно, отдам всю оставшуюся жизнь. И. приезжая в Советский Союз по делам, я горжусь тем, что меня понимают, со мной считаются. Ведь книга — это нечто больше и значительнее, чем бизнес.
— У нас в Союзе по-прежнему книжный голод. Скажите. я могу заказать у вас книги из Москвы?
— Если вы заплатите долларами, пожалуйста, я вам отправлю все. что вы хотите. Доставка идет шесть недель. пароходом.
— Были ли случаи, когда вы выполняли какие-то неожиданные заказы. Ну. например, Белого дома, президента?
— Был случай, когда Белому дому срочно понадобился альбом «Космонавтика СССР». И мы помогли. А в общем-то это обычная работа, это для вас может быть необычно: от президента просьба, а для нас он заказчик, как и другие. Американские космонавты обратились в свое время с просьбой раздобыть книгу Алексея Леонова с его рисунками. Мы конечно же помогли. Ведь вся наша работа — выполнение заказов, чтобы ни один заказ не был бы невыполненным.
— И были такие случаи?
— Не припомню. Правда, была одна необычная просьба: понадобилась карта дореволюционного Петербурга. Старый русский эмигрант какой-то так затосковал, что решил наглядно припомнить, где он жил до революции, да и то, кажется, мы его удовлетворили. У Камкина девиз такой: все русские книги, нужные клиенту, должны быть найдены. Например, пропала в какой-то библиотеке книга. Кто ее может восстановить?
Думаю, что в иных ситуациях только мы. Ведь у нас есть все. Спуститесь еще раз в наши подвалы…
Подвалы книжных магазинов Виктора Камкина в Нью-Йорке и Вашингтоне — сны моей жизни. Думал ли я когда-нибудь, что придет время, и я смогу увидеть своими глазами сразу два миллиона книг, каждая из которых доступна… если у вас есть доллары! Но я смотрю на эти сокровища уже третий раз за два года. Когда корреспондент «Голоса Америки» в Вашингтоне спросил меня, что больше всего поразило меня в США, я, не задумываясь, ответил: «Магазины русской книги Виктора Камкина!»
…В 16-летнем возрасте Виктор Камкин стал участником белого движения. Воевал в колчаковской армии, участвовал в знаменитых боях под Волочаевкой. Пересек границу Маньчжурии и Китая и сдал вместе с товарищами оружие китайскому правительству. Попал в Харбин, куда съехалась восточная эмиграция. Закончил юридический факультет. Работу по душе не нашел, ибо юристов было в избытке. Начал работу в полиграфии, открыл свою типографию и свое книжное дело в Харбине. Книги отправлял в Европу, переиздавал, в свою очередь, европейские издания. В 1947 году выехал из Китая в США, в Сан-Франциско, а чуть позже поселился в Вашингтоне, где в 1953 году и открыл маленький книжный магазинчик. Поначалу торговал книгами из собственной библиотеки, кое-что покупал у эмигрантов, поддерживая их материально, и сам на этом немного выручался. Дело шло в рост. В 1957 году к нему пришел представитель советской Торговой палаты и предложил заказывать книги непосредственно из СССР. И вот за эти 36 лет начинание Камкина выросло в крупнейшую в мире (во всяком случае, за пределами СССР) компанию по реализации литературы, на русском языке, изданной на Западе и в СССР.
Несколько лет назад Виктор Петрович Камкин умер. Дело взяла в свои руки его жена Елена Андреевна. А сейчас компанией практически руководит Анатолий Забавский, предприимчивый, умелый, добрый человек. Живет он в столице США, но каждую субботу приезжает в Нью-Йорк. У него как бы две штаб-квартиры. Нередки и поездки в Москву…
— Сам я инженер-электромеханик. В книжное дело попал почти случайно, но теперь меня отсюда топором не вырубишь. Русские книги меня заворожили. Родился я в Польше, в Америке живу уже сорок лет. Приехал с родителями. Сюда на работу переехал в семидесятом, пригласил меня сам Камкин, он и обучал книжной торговле. А я уже пристрастил к этому делу своих детей, нью-йоркское отделение компании возглавляет сын Виктор. Младший еще в университете, дочь Наташа рвется в Лос-Анджелес открыть магазин русской книги.
— Значит, вы впрямую связаны с нашей «Международной книгой», вы — партнеры?
— Да, мы покупаем у «Межкниги» продукцию и сами назначаем номинал в долларах. Бизнес простой: покупаем мы со скидкой и с этого процента зарабатываем. К примеру, «Русско-английский словарь» Смирницкого стоит 19 с половиной долларов. Номинал назначает «Межкнига», мы продаем за эту же цену, но наши партнеры дают нам скидку. И это, как говорится, наш навар. А вообще мы можем книгу и уценить, и завысить. Но стараемся придерживаться цен, установленных «Межкнигой». Еще добавлю: в свое время эта организация выдала лицензии предпринимателям во многих странах с договоренностью торговать русской книгой по регионам. Мы, например, не имеем права выходить на рынок европейский, а Европа не имеет права торговать в Америке. С одной стороны, это хорошо, но с другой — Европа постоянно нарушает эту договоренность и стремится попасть сюда. Ведь в Америке рынок больше, да и доллар покрепче, постабильнее иных валют.