не дает никакого образования. Дошло до того, что во многих школах на уроках разрешено слушать радио, домашних заданий не существует, наизусть ничего не учится — ни стихов, ни прозы. Дети смотрят телевизор и заучивают тексты реклам…
Большинство американцев никуда не ездят. Это нам кажется, что они богаты и ездят по всему свету. Ничего подобного. Они не хотят ездить. Я помню, как однажды моя соседка, богатая женщина, сказала мне: «Мистер Соколов, мы слышали, что вы из России приехали. Наверное, это очень интересно, но, извините, мы даже не знаем, о чем спросить».
Эту страну идеологически можно взять голыми руками. Американцы ни для чего не приготовлены. Это люди низкого соображения, у них отсутствует всякое любопытство о мире, и это страшная черта.
— Но почему же? В Штаты съехались люди со всего мира.
— В том-то и дело. Сошлись десятки эмиграций, и культуры их взаимоуничтожились. Отдельные крохи разных культур, цивилизаций, принесенных в Америку, не создали нового феномена. Кроме одного: ненасытного стремления зарабатывать деньги. Надо отдать должное — работают американцы зверски: добротно, тщательно. чисто, красиво, улыбаясь, работают. Они телеманы, они любят бегать, кататься на коньках, играть в теннис, в бейсбол. У них высокий бытовой стандарт жизни. Но все же их существование бездуховно. В нашем понимании.
Вот Солженицын, он все хлопочет о прошлых проблемах Советского Союза. России. Конечно, то, что было — чудовищно, но еще более чудовищно будущее. Катастрофа происходит в наши дни, происходит незаметно. Я имею в виду американизацию — смерть всей культуры, пашу смерть. Я вижу, как эта чума наступает на Европу. Я чувствую это в Греции — полное обуржуазивание общества, люди думают только о деньгах.
Ты можешь мне возразить, что говорю, будто какой-нибудь пропагандист из ЦК КПСС. Но это мой собственный опыт! Очень точно схватил Америку Владимир Набоков… Как изумительно верно показал он эту страну в «Лолите», через призму иронии, сарказма. Он издевался над Америкой, особенно в романе «Пнин». Он показал американцев какими-то чудовищами… Но боюсь, наши читатели не готовы этого понять.
— Саша, а не слишком ли ты сгустил краски? Неужели ты не открыл в американцах ничего хорошего?
— Чего у них нет, так это высокомерия, снобизма. И за это им многое можно простить. Я объездил все Штаты, всю Канаду. Да, в них много недостатков, их можно ругать. как я это сейчас делаю, но, знаешь, мне при этом их даже жалко: я их крою, а им и защищаться нечем, они ведь не знают, что я на них нападаю. Они вообще очень наивные люди… Они любят кумирствовать. обожествлять Новый Свет. Мне кажется, что для них другого мира не существует. Они давно уже отрубили связи с Европой.
— Значит, авторитеты Европы для них ничего не значат?
— Абсолютно, они считают себя самой великой нацией.
— Трудно поверить в то. что американцы не знают о Сартре, Расселе, Хайдеггере?
— Никто не знает, кто такой Сартр. Уверен, что Рейган никогда о нем не слышал. Американцы выбрали его президентом только за то. что он был киноактером. Ведь киноактер в Америке — единственный уважаемый человек позже банкира.
— А Буш?
— Буш ограниченный человек. Свои дипломатические науки он, конечно, усвоил. Но в остальном…
Мы вопросительно переглянулись. Хотели было заглянуть в собственный огород, но Саша продолжал:
— Быть может, я утрирую: возможно, что Рейган и Буш слышали о Сартре. Но в абсолютной своей массе Америка не знает Европы и не хочет знать, она открещивается от нее, она живет, словно на необитаемом острове, делая вид, что именно американцы — основная часть мира. Они совершенно изолированы и удивительно ограниченны. Но в этом своем ограничении безумно счастливы, живут в какой-то эйфории. Я говорю в общем-то банальные вещи, но я уверен, что до меня никто этого громко не говорил. Василию Аксенову просто удобно живется, он занял определенное положение, он нашел свою нишу. Мне же все это противно. Он может жить рядом с неграми, которые его оскорбляют, которые готовы убить каждого белого, которые не хотят работать, не хотят интегрироваться и не хотят вообще ничего делать. А левые их поддерживают и кормят: «Ах вы наши несчастные чернокожие».
— И писателей в Америке не уважают?
— Писателей не существует. Писатель в Штатах — последний человек. Тем более если у него скромный доход, он просто ноль.
— А Апдайк?
— На Апдайка работает отлаженная машина Нью-Йоркских издательств. Его постоянно печатают. Но даже он и ему подобные жалуются, что тиражи катастрофически падают, что они уже почти не могут заработать себе на жизнь. Пером зарабатывают на жизнь лишь единицы. Ну, не считая, конечно, бросовую литературу, авторов бестселлеров, комиксов… Кстати, надо отдать должное Апдайку, в свое время он работал над словом, был блестящим стилистом. А сейчас скатился в какую-то серость, описывает гаражи, автомобили, явно хочет потрафить публике…
— Как Артур Хейли?
— У него не так, у него есть поддержка. Иностранный нобелевский лауреат — это максимум тридцать пять тысяч экземпляров прозы. И все… Максимум.
— А Зингер?
— Думаю, что тысяч тридцать, и это только в Нью-Йорке, в очень небольшой части Нью-Йорка. Зингера никто не знает. Давайте поедем и спросим у любого человека в Америке, кто такой Зингер. Вот увидите, они скорее вспомнят того Зингера, кто делал швейные машины. Зингера не существует. Набокова давно забыли. Америка блестяще умеет забывать… Набоков разбогател только за счет «Лолиты». За счет ее экранизаций… Обратите внимание, как стремительно он уехал в Швейцарию.
— Набоков из Штатов уехал в Швейцарию, Одоевцева из Парижа в Ленинград. Некоторые сегодня рискуют возвратиться назад, кто на время, а кто и навсегда.
— Думаю, что пока никто сюда не хочет ехать. Одоевцева приехала умирать… Я приехал сюда, потому что не был здесь четырнадцать лет. Мне страшно хотелось в Россию.
Здесь мне ничего не надо, но читатель мой — здесь. В любом случае я понимаю, даже если меня здесь ничего не будет устраивать или я кого-то не буду устраивать, все равно читателей у меня здесь будет больше, чем во всей Америке. Во всяком случае, в течение моей жизни Америка не переродится. Она существует как индустриальное, сильно развитое государство, но меня это абсолютно не колышет… Эта страна многих не признает. В том числе и меня. И поскольку нет интереса к русской литературе, этой страны для меня тоже нет. Нет отклика и нет отзыва, это совершенно естественно. Я противопоставляю себя стране? Пусть! Я бросаю ей вызов, она этого даже не заметит, она не заметит ничего.
Эта страна не замечает ничего, она живет в своем измерении, на своем ограниченном острове… И психология у нее островитянская…
— Мы, русские, ориентированы на Европу… Мы все эллины — так, кажется, сказал Мандельштам, — обезличенная Россия…
— Что значит обезличенная Россия?
— А. то и значит, что все те же временщики так же на острове и живут, ничего не видят, ничего не слышат.
— Я же о народе говорю, народ-то в России существует. Временщики не имеют отношения к народу. А Европа? Что ж, мы сами Европа, причем огромная, значительная, красивая, сильная, и самая питающая часть Европы — это мы, Россия. Она питает мир. Россия грандиозна абсолютно, это можно увидеть и понять, только уехав.
— А Гершвин, одесский еврей, гений, он-то популярен на Западе?
— Гершвин не нужен, джаз никому не нужен, джаз кончился, его можно услышать только по специальной радиопрограмме. Ну почему, скажите, об этом не говорят, не пишут? В Америке прошла колоссальная культурная революция… в пользу отсутствия культуры. Никто не знает, кто такой Хемингуэй, Фолкнер… И пусть Василий Аксенов напишет обратное. А сколько американцев слышали или тем более читали Солженицына, самого известного русского писателя?! У меня был зубной врач, интеллигент вроде бы. университет закончил. Солженицын время от времени появляется на экране телевизора, все-таки имя его известно. Колоритная личность, борода. И что же? Прихожу к врачу, он записывает мою фамилию: «Александр… Солженицын». Мне тогда было тридцать пять лет, ну разве похож я хоть чем-то на Солженицына?
Еще пример. Меня приглашают в частную школу, хорошую, высокого уровня частную школу с прекрасным актовым залом. Приглашают побеседовать со студентами. Частные школы очень богаты, они могут себе позволить иметь блестящих преподавателей, приглашать на лекции кого угодно. Мне, как писателю, задавали много вопросов. Один из вопросов был таким: «Кто ваш любимый современный американский писатель?» Я говорю, что Уильям Кеннеди, лауреат двух самых престижных премий, Пулицера и Маккартера. Педагог вспыхивает от стыда: она не слышала этого имени.
И здесь мне захотелось переключить разговор, Слишком уж яростно и, мне показалось, в чем-то несправедливо Саша ниспровергает Америку. Чувствовалась личная обида, уязвимость непризнанием. Казалось, эта больная тема займет все мое интервью, и я нажал другую кнопку:
— Саша, расскажи, как ты очутился там?
— Это длинная история. Длинная, фантастическая и в чем-то романтическая. Я родился в Канаде, будучи «сыном советского дипломата», как пишет Урнов в статье «Плохая проза» в «Литературной газете». Провел в Канаде первые четыре года жизни. Вырос в благополучной семье, такой, что для меня ни вещи, ни деньги никогда не имели никакого значения. Мои родители… Они отказались от меня. Я не хочу их видеть. Они писали прошение в КГБ, чтобы меня изолировали от общества, отправили в сумасшедший дом. Я и не представлял, кем был мой отец на самом деле. И только недавно, не помню, в какой стране, подошел к книжной полке в магазине, открыл какой-то том, а там о КГБ, Эс-Би-Ай, о шпионских организациях мира. Полистал, оказалось, что отец от Главного разведывательного управления Министерства обороны курировал Америку, оба ее континента по части шпионажа. Был заочно приговорен к смертной казни за похищение атомной бомбы. Шифровальщиком в посольстве был Игорь Гузенко, он убежал, предал всех. Посадили канадских коммунистов, это была знаменитая история. Думаю, что отец был своим человеком и в КГБ, и в Главном разведуправлении. В Канаде он организовал во время войны советскую шпионскую сеть. Он… Ладно, не будем об этом.