— Александр Сергеевич, ваше имя. я это помню, одно время было довольно громким, а потом вы пропали, о вас забыли. Что случилось, как вы оказались за границей?
— Причины отъезда я четко указал в анкете для ОВИРа. Отъезду предшествовала беседа в милиции, где мне сообщили, что появилась возможность покинуть Советский Союз. Так, не вдаваясь в детали, я и написал, что причина отъезда — появление возможности покинуть Советский Союз. Вы улыбаетесь, а мне тогда было не до смеха.
События развивались так. В 1946 году я окончил Московский университет, а затем аспирантуру по специальности — математика. В 1949-м защищал диссертацию, летом поехал на работу в Черновцы. Там меня и арестовали по обвинению в антисоветской агитации. Допросы, шантаж, особое совещание… Не хочу вспоминать подробности, это длинная тема, надеюсь, уже историческая. По тем временам я отделался довольно легко, просидев около года в ленинградском сумасшедшем доме на Арсенальной. Оттуда — ссылка в Караганду на пять лет, но поскольку в 1953 году кое-что изменилось, я вернулся в Москву. Работал в Институте научной информации на «Соколе». Редактировал и переводил книги. Шесть лет внештатной работы. Затем снова Ленинград и снова тот же сумасшедший дом.
Вернулся в Москву через полтора года и вплотную занялся наукой. С 1956 года стал развивать новое, как я называл его, ультраабстракционистское направление в основаниях математики. Теперь это называется уль-траинтроционалистская критика и антитрадиционное направление. Неспециалистам это скучно, но скажу, что речь идет о пересмотре традиционных допущений, таких, как единственность натурального ряда: 1, 2, 3, 4, 5… и числа, скажем, 15. Единственно оно или нет? Тут есть вопросы.
Ролью отождествлений в основаниях математики, по-моему, никто, кроме меня, надлежащим образом не занимается. Пусть звучит нескромно, но я могу это утверждать, после многих лет работы. Судить и разбираться в этом будут коллеги и потомство. Я же стой на своем пути. Никаких аргументов, кроме чисто логических, я во внимание не принимай. Логика должна быть независимой. Ее надо возвращать в естественное состояние.
Условия работы в ВИНИТИ были достаточно либеральными для того, чтобы продолжать свои занятия. Кстати, они были не по профилю института. Итог — опубликованная в 1969 году книга. Начал работать над второй. Но времена менялись, после свержения Хрущева начались явления, в настоящее время мягко и скромно характеризуемые словом «застой», а по сути это был рецидив сталинизма. Арестовали писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Им угрожало негласное судилище по статье 70-й. Я решил бороться за их освобождение, а самое главное — за гласность процесса. В акциях участвовал вместе с ныне покойным физиком Валерием Никольским, Владимиром Буковским, Юрием Мербу-ховским, Юрием Титовым, ныне покойной Еленой Строевой, проживающей в Мюнхене Юлией Вишневской. Той самой, которую забрали в психушку перед началом митинга.
5 декабря 1965 года, в День Конституции, на площади Пушкина мы организовали митинг. Требовали одного: гласности суда, уважения законов страны. Придраться к нам было трудно. Ведь ничего другого мы не требовали. Но людей все-таки потаскали, хотя на аресты власти не решились. Мы же добились своего: суд. как известно, был гласным. Правда, я, например, не мог попасть на суд, да и знакомые, кроме свидетелей, на нем не были. Но сам факт, что суд был формально гласным, избавлял тех, кто там присутствовал, и самих обвиняемых от ответственности за разглашение.
Ну а потом усилиями уже других диссидентов демонстрации вошли в норму. Так что, как говорится, наше дело не пропало.
Помимо демонстраций протеста в обществе стали распространяться петиции с требованием соблюдения законности, вырабатывалось повышенное самосознание в кругу прежде всего московской интеллигенции. Мой друг Валерий Николаевич Чалидзе организовывал семинар, который в дальнейшем преобразовался в Комитет прав человека. В нем участвовали В. Чалидзе, А. Твердохле-бов, И. Шафаревич и академик А. Сахаров. Я входил в комитет в качестве эксперта. Его корреспондентами были А. Галич и А. Солженицын.
Издавался журнал «Общественные проблемы» — в нем печатались всякого рода инструкции. Я написал нечто вроде памятки: «Как вести себя надопросах».
«А. С. Вольпин подготовил «Юридическую памятку для тех, кому предстоят допросы». Допрос может предстоять каждому — иногда для этого достаточно того, что ваш номер телефона есть в записной книжке, взятой при обыске. Но мало кто знает как свои права, так и пределы прав следователя, ведущего допрос. «Памятка» Вольпина, хотя и написанная в свойственном автору усложненном стиле, дает огромное количество юридических сведений, необходимых допрашиваемому для того, чтобы противостоять возможным нарушениям законности и не стать их бессознательным пособником».
Из «Хроники текущих событий». Амстердам, фонд имени Герцена.
— В это время я получил официальное приглашение в Соединенные Штаты Америки на научную конференцию выступать с докладом о своем математическом открытии. Я понимал, что меня вряд ли выпустят. Будут тянуть время, выставят бюрократические шлагбаумы, а потом откажут. Я решил сперва получить визу от американской стороны. Написал в посольство и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Через три дня меня забрали, посадили в больницу имени Кащенко и стали допрашивать, что я делал для того, чтобы покинуть Советский Союз. В течение трех месяцев таскали по психушкам. Любопытно, что, будучи в психбольнице, Я ПОЛУЧИЛ ответ из американского посольства, в котором указывали, что сначала я должен обратиться в советские инстанции, а потом уже к ним. Мне показалось, что весь мир сошел с ума.
После этого случая при первой же возможности меня забирали в психбольницу или «отправляли в командировки»…
«1 апреля 1968 года в центральных газетах опубликованы тексты некоторых выступлений на городской партийной конференции. Особое внимание привлекли выступления президента Академии наук СССР М. В. Келдыша и первого секретаря правления Московской писательской организации С. В. Михалкова. Центральное место в этих выступлениях — осуждение тех «многочисленных коллективных писем-протестов», которые были направлены в январе — марте в директивные органы по поводу… принудительной госпитализации известного математика Есенина-Вольпина».
Из «Хроники текущих событий».
…Заставляли посещать их, звонить им, извещать о своих планах. Ну. например, когда собирался очередной партийный съезд, мне предлагали покинуть Москву, оформляли липовую командировку. Именно так в 1971 году я отправился в Эстонию. Времена становились все хуже. Начинали брать ребят. Арестовали В. Буковского, Ю. Вишневскую опять посадили в психушку. Так что на этот раз я отделался всего лишь… Эстонией.
«Визит президента США Р. Никсона в СССР (22–30 мая) сопровождался своеобразными действиями властей. В райотделы милиции были вызваны Т. Ходорович, А. Вольпин и 15 активных участников движения за право выезда евреев в Израиль. От них потребовали обещания, что во время визита Никсона они не будут совершать «антиобщественных акций». На время визита Никсона из Москвы срочно был послан в командировку А. Вольпин…»
Из «Хроники текущих событий».
Правда, когда я чуть замешкался, 29 марта, как помню, это было, пришли те самые в белых халатах. Говорю: «Ой, вы меня не застали. Я уже на вокзале». — «Что с вами?» — «Как что? Уезжаю». — «У вас прекрасное состояние! Поедемте с нами». — «Нет», — говорю и показываю железнодорожный билет. «Ну, вы действительно уезжаете?» — «Конечно».
Возвращаюсь из Эстонии и в почтовом ящике нахожу вызов из Израиля, от совершенно незнакомого мне лица.
Но я-то знаю, что приглашение можно использовать для отъезда. И решаюсь… Да и вообще уже припирало. Становилось невмоготу. Володе Буковскому «надавали» двенадцать лет всякой прелести. Чалидзе должен был сворачивать журнал «Общественные проблемы». Было ясно, что особенно развернуться не дадут. Научную же деятельность, рассуждал я, смогу продолжать и на Западе не хуже, чем здесь. А здесь мне светило только «гуляние» по психушкам. Так что тянуть нечего. А тут как раз и вызов в милицию: власти предложили покинуть страну… Чашу их терпения переполнило то, что я снова подписал петицию в органы власти.
«21 апреля 1972 года члены Комитета прав человека: Сахаров, Чалидзе, Твердохлебов, Шафаревич и эксперт комитета Вольпин обратились в Президиум Верховного Совета СССР с мнением о восстановлении прав насильственно переселенных народностей и этнических групп: крымскотатарского народа и месхов…»
Из «Хроники текущих событий».
Комедии ломать, что еду к своим родственникам, я не стал. В Израиль или еще куда-нибудь — не все ли равно. Когда я оказался в Европе и кое-что узнал, то стал понимать — в Израиле мне будет плохо: ни конституции, ни языка, да и далек я от еврейского образа жизни… К тому же мне сказали, что в Штатах немедленно дадут работу. Поехал туда и застрял навсегда. А в Израиле так никогда и не был. Может быть, побываю. Втянулся в американскую жизнь, стал американским гражданином, продолжаю заниматься научной деятельностью.
Сейчас приехал к маме. И раз уж здесь в России времена гласности, идет перестройка жизни, остается пожалеть, что я не столь молод, чтобы начинать жить сначала.
— Нет ли у вас ощущения, что и вы внесли свою лепту в дело перестройки?
— Многие вносили. Конечно, во многом изначальную роль сыграла та демонстрация с требованием гласности суда над Синявским и Даниэлем. 6 ней участвовало восемьдесят человек. Она-то и пробила некоторую брешь. Такая деталь: тогда мы практически не читали сочинений Синявского и Даниэля, и защитить их никто бы не смог, ибо процесс защиты стал бы пустой болтовней. На очереди стояли судебные юридические вопросы, людей осуждали безвинно за слово, за гласность. Понятие гласности уходит к проповедям прошлых веков, сам термин «гласность» в понимании «открытость», «публичность» заимствован из советского уголовно-процессуального кодекса. Так что мы настаивали на законности в самом широком смысле слова…