Но вот я наконец поднялась в секретариат, а мне: «С вами будет говорить Бонн». Я терзаюсь. Что случилось? Может быть, раввинат решил мою судьбу и освободил от этого злого человека, сломавшего мою жизнь. Сколько уступок делала я мужу, лишь бы он оставил меня. И вот-вот должен был состояться высший иерусалимский суд. уже окончательный. Мои интересы отстаивали два опытных адвоката, один — бывший одессит, другой — бывший рижанин. Но и они ничего не могли решить в мою пользу. Только потому, что тот не давал развода. То давал, то передумывал. И всех водил нас за нос. И вот дело должно было завершиться самой высшей инстанцией. Только вчера я говорила с мамой. Она сказала, чтобы я обязательно прилетела на суд последний раз. Но у меня был первый день занятий, а денег нет. Все бросать и лететь в Израиль? Это было выше моих сил. И мама говорит: «Ну ладно, может быть, ты и права, пусть будет как будет».
…На проводе был сотрудник израильского посольства. «Возьмите себя в руки, — произнес он, — ваша мама убита». Сначала я не восприняла эти слова, не поняла, ведь я с ней только вчера говорила по телефон). Потом меня пронзило: арабские террористы?! И сразу же молнией мысль: ведь я просила маму не ездить на центральный рынок в Тель-Авиве, где можно было подешевле купить кое-какие продукты. Центральный рынок — излюбленное место террористов, свои бомбы они подкладывают в мусоросборники. Некоторые наши знакомые погибли от этих бомб, и мама мне как-то сказала: «Я не поеду больше туда, как-нибудь обойдусь». И правильно, вторила я. покупай в супермаркете, что уж мы совсем, что ли, бедные. А однажды поехала она в гости к родственникам в Хадеру, километрах в пятидесяти от Тель-Авива. Вдруг с заднего сиденья к шоферу подходит какой-то парень и приказывает остановиться. Потом на всех заорал, чтобы немедленно покинули салон и разбежались. Все, конечно, выполнили команду. Мама бежала, наверное, дальше всех — очень уж боялась этих бомб.
А как-то в сумочке на скамейке услышала она тиканье часов. Отбежала, вызвали минеров, оказалось, тикал будильник. И смех и грех.
Боязнь бомб была у нее в крови. В войну в Одессе от бомб погибли десятки ее родственников. Однажды во время очередного налета старший брат, гонимый каким-то предчувствием, уплыл на лодке в море, захватив с собой и десятилетнюю девочку, мою будущую маму.
Оставшиеся на берегу все до единого погибли. А в лодке все спаслись, их подобрал какой-то катер.
…Да, по пути в Хадер она бежала дальше всех, но от судьбы не убежишь…
Не помню, как я купила билет, как полумертвая летела в Израиль, как сразу же в аэропорту меня встретила полиция. И пошли вопросы: «У мамы белые волосы?» — «Нет, — говорю, — может быть, она купила парик». — «А были у мамы враги?» — «Нет, — говорю, — не было».
А они его уже взяли, моего мужа. Это он убил мою маму, сконструировав посылку-бомбу. Когда у него брали интервью, каким образом и зачем он это сделал, он сказал: «А я бросил жребий: посылать или не посылать. И выпал орел». А дело уже шло к тому, что он уже почти полностью выбил себе квартиру. Я шла и на это. Он рассчитал убить нас вместе с мамой, он предполагал, что на этот последний суд я непременно прилечу.
Свой смертный привет он послал почтой. Рассказывали, что в городе посылку у него не принимали без паспорта. Какой сумасшедший оставит такую улику, как паспортные данные? И он поехал в Натанию. в тридцати километрах от Тель-Авива, и на каком-то почтовом филиале у него таки приняли без паспорта. Ящичек он оформил весьма красиво — с ленточками, с бантиками, как якобы подарок.
Я уже говорила, что в Израиле немедленно вызывают полицию, если появляется хоть малейшее сомнение по поводу какого-то подозрительного предмета. Пальцем до него нельзя дотронуться — немедленно звони куда следует. По телевидению постоянно показывают, как надо вести себя в таких ситуациях. Прямо спектакль из всего этого: «А что у вас в сумке? Откройте ваш дипломат». И никто не должен обижаться на такое вмешательство.
А тут как раз почта бастовала, долго не было отправлений, и вот приходит извещение на посылку. Подруга мамы рассказывала мне, что мама очень удивилась, откуда посылка, и решила, что она вернулась из Союза, из Алма-Аты, куда она недавно посылала брату какие-то вещи. По какой-то, дескать, причине посылка вернулась. Девичья фамилия мамы Дулицкая, и на извещении стояла эта фамилия. Мерзавец все рассчитал. Правда, ей странным показалось, почему извещение из Натании. Поделилась сомнениями с подругой, а та ей и посоветовала: «А ты сходи на почту и спроси служащих, что это такое?»
Мама так и поступила. Смотреть красивую посылку вышел сам директор почты и его заместитель. Этот директор такой добрый был человек, все считали его чуть ли не родным, тридцать лет проработал на этом месте — так он пошутил, дескать, какой-то поклонник шлет привет. И у него не возникло ни грамма подозрения.
Как только он коснулся ленточки, раздался страшный взрыв. Трое погибли на месте, семерых тяжело ранило. Рассказывали, что потом этого директора не могли собрать. Врач-патологоанатом констатировал, что мама скончалась не от ранений, а от разрыва сердца. В последнюю секунду бедная мама поняла, что бомба наконец ее настигла. И сердце отреагировало мгновенно.
Преступника обнаружили с трудом. Было на него подозрение, но обыски ничего не давали, и лишь четвертый обыск помог обнаружить еще две бомбы в газовой плите.
Ему дали пожизненное заключение, но это пожизненное может кончиться через пять лет. ведь он сидит уже десять лет. А я до сих пор без развода. Таковы израильские законы. Убийца сидит в тюрьме и не дает развода, и все, ты хоть лопни, но тебя не разведут. Даже суд думал, что своей смертью мама разрешит эту ситуацию, но не тут-то было. Этой жертвы, видно, ему мало.
В тюрьме этот подонок хотел повеситься, но ему не дали.
…Спустя месяц я вернулась в Германию, занималась там еще год. Не очень довольная своим педагогом, я приехала сюда, в Вену. Познакомилась здесь с Игорем Ивченко, он из Ленинграда, музыкант. Мы стали мужем и женой. У нас дочь. Личная жизнь вроде бы сложилась, все хорошо, квартира, машина. А вот творческая… Консерваторию в Германии я бросила, не доучилась. Сейчас иногда выступаю, была на гастролях в Финляндии, здесь пою на вечеринках, в ресторанах. Когда приезжают эмигранты, пою бесплатно, даю частные уроки по вокалу. Но все это, конечно, не то, о чем мечтала.
И почти постоянное ощущение нестабильности. Оно то прорывается наружу, то уходит вглубь. Иногда думаешь, может быть, распрощаться с частью имущества, так сказать, понизить свой материальный уровень? Государство, конечно, помогает: всякие пособия, бесплатный проезд на ребенка, дешевые карточки, бесплатные учебники. В общем, Австрия не такая уж плохая для нас мачеха.
И еще: боль за то, что мы уехали из Союза, останется навсегда. Тоска и боль. Все-таки, что бы там ни говорили и ни писали, эмиграция — это трагедия. Прожито здесь уже двадцать лет, а мы все еще живем той давнишней жизнью. Ходим смотреть русские фильмы в клуб «Родина» по вторникам, а там сидят два с половиной человека. Им тоже тошно и больно, Они тоже тоскуют по России.
Март 1991 г.
ЭССЕ, ЗАМЕТКИ
РИМСКИЙ МИР
Если честно, надежды было мало. Разве можно примирить непримиримых? Гонимого с гонителем? Разве может ближний простить ближнего своего? И неужели враг способен понять врага своего? Если бы мы выполняли хоть одну из заповедей Христовых?!
Но когда человек встречается с человеком, они протягивают друг другу руки. Произносят слова. И я не верю, что мысль изреченная есть ложь.
Дни работы римской конференции «Национальные вопросы в СССР: обновление или гражданская война?» в зале заседаний итальянского парламента были днями размышлений о том, как найти компромисс, как общими усилиями спасти Россию и примирить русских между собой и со всеми ближними и дальними братьями. Высокие и, хочется верить, откровенные слова произносили далеко не рядовые наши сограждане и соплеменники. В римском вече в той или иной мере участвовали виднейшие деятели культуры нашей страны, русского зарубежья, Италии: Владимир Максимов и Чингиз Айтматов, Василь Быков и Мстислав Ростропович. Леонид Плющ и Дмитрий Лихачев, Наталья Горбаневская и Григорий Бакланов, Эдуард Лозанский и Владимир Солоухин, Витторио Страда и Александр Блох, Иосиф Бродский и Сергей Залыгин, Владимир Буковский и Виктор Астафьев, Нарек Хальтер и Паоло Унтари. Михаил Шемякин и Игорь Виноградов, Андрей Дементьев, Владислав Фро-нин, Александр Афанасьев, Юлиу Эдлис, Евгений Аверин, Игорь Золотусский, Анатолий Стреляный…
Устраивали, финансировали встречу газета «Комсомольская правда», журналы. «Юность» и «Континент», независимый университет Вашингтон — Париж — Москва, Хельсинкский комитет Италии, культурный центр «Рабочий мир» (Италия). Конференцию приветствовали: Президент СССР, президент Итальянской Республики, министр иностранных дел Итальянской Республики, мэр города Рима, ПЕН-клуб.
Поначалу мне думалось, что разговор пойдет только в русле каких-то одной-двух проблем, но на пришедших гостей, журналистов обрушился шквал самых разнообразных, порой взаимоисключающих друг друга тем, предложений, полемических выпадов: каждый оратор по-своему видел мир. Но каждый, о чем бы он ни говорил, горячо желал компромисса и согласия. И это было тем, что вселяло надежду.
И еще: участники римского форума считали, что у них нет никаких исключительных оснований присваивать себе звания патриотов своего отечества. Такое отношение к понятию патриотизма стало одной из объединяющих платформ в выступлениях и докладах и, думаю, явилось причиной успеха конференции.
Перед лицом угрозы обострения конфликтов, сознавая необходимость преодолеть и поправить те исторические ошибки и те насильственные действия, которые лежат у истоков нынешнего Союза (на самом деле более чем когда-либо разъединенного и раздираемого ненавистью, взрывами нетерпимости и сепаратизмом), группа советских и зарубежных интеллигентов решила встретиться и начать диалог о путях обновления, которые были бы не только политическими и институциональными, но также культурными и моральными.