Он поднял голову и вслушался: в шаги на ступеньках, в шум машин, которые могли бы проехать мимо.
Не было слышно ничего и никого.
О, он был достаточно умен и знал, что в резиденции был полный провал. Он позволил Брату Лайну так себя обмануть, после чего ему пришлось уносить оттуда ноги и скрываться, словно животное — хитрое животное.
Он пробирался через улицы Монумента, перебегая от машины к машине на автостоянках. Где-то вдалеке он слышал рев полицейских сирен и чувствовал, что за ним охотятся. Словно в кино…
Кино! Конечно же, кино!
Он купил билет на дневной сеанс в «Синема-3». Пригнувшись, вошел в темный зал и занял свободное кресло. Он осмотрелся, в зале сидело лишь несколько человек. Керони не знал, как назывался фильм, и лишь отдаленно узнавал актеров на экране: кажется, это был Дастин Гофман, которого всегда путал с Аль Пачино. Вцепившись руками в колени, он выжидал, выбирал момент, когда снова сможет выйти на улицу. Ему хотелось вернуться домой, но понимал, что это невозможно.
Теперь, стоя на мосту, он вслушивался. Он слышал, как с шелестом резины по асфальту приближается машина, свет фар которой разрезает мрак. И это заставило его почувствовать себя насекомым, всеми конечностями вцепившимся в стену. Но свет фар прошел мимо, рев мотора понизился и начал удаляться.
Он заглянул вниз за перила. За ними был долгий путь до последней «точки над его «и»».
«Или сейчас, Дэвид, или никогда. Последнее, что ты можешь сделать, так это исправить свою ошибку, спастись, уйти от всевозможных унижений».
Он обеими руками вцепился в перила, проверяя, насколько они прочны, а затем поднялся на них, стал обеими ногами, нагнулся и посмотрел вниз в темноту, пытаясь оценить высоту. Примерно, двести футов. До блестящих рельсов.
Это было лучшее решение, путь без преград, свободный полет, по воздуху, словно прыжок с вышки в бассейн и уход под воду, а затем сладкое забвение, навсегда. И больше — ничего. И никому никакого вреда, лишь только самому себе, что уже не имеет никакого значения.
Он медленно и аккуратно слез с перил и стал на узкий бетонный выступ шириной примерно в фут. Надо было не потерять равновесия и, не приготовившись, не упасть раньше времени.
Из него вырвался стон.
Звук грусти и тоски.
Но кричать уже было слишком поздно.
Он так долго ждал этого момента, этой команды — столько дней, недель, месяцев.
Он сделал глубокий вдох, наклонился всем своим телом, глядя во мрак ночи, в готовности оттолкнуться от края бетонного выступа, от края жизни, выставив руки вперед, понимая на себя удар о приближающиеся рельсы.
«Прощай, мами…»
«Прощай, папи…»
Он называл их так, когда еще был совсем маленьким.
«Прощай, Энтони. Маленький Тон-Тон…» — он, любя, так дразнил своего младшего брата.
Он замер. И теперь глубокая тоска и размышление о том, насколько все могло бы быть хорошо.
Все, что ему нужно было сделать, лишь отпустить руками перила, выставить их вперед и притвориться, что ныряет, словно лебедь или чайка, заметив под водной гладью рыбу, чтобы схватить ее и затем на лету съесть. И затем будет полет, и воздух будет трепать его кудрявые волосы.
И он сделал именно это.
Он расслабил руки, позволив пальцам освободиться от бетонного ограждения. В то же время он расправился, выгнул грудь, шею, последний раз посмотрев на усыпанное звездами темное небо. Он видел огни приближающегося поезда и слышал хриплый кашель паровой машины, оттолкнулся ногами от края пропасти, и зевающая пустота начала заглатывать его немым вдохом. Он падал. Воздух все сильнее и сильнее гремел в его ушах. Но это не был прыжок в воду, а лишь падение…
«Мама, я не хочу… не буду…» — Ужасная вспышка ясности подобно молнии пронзила его сознание: — «…что я делаю?.. Мама… Папа…»
Отчаянная попытка удержаться за уходящее мгновение, ухватиться в попытке остановить падение. Но он падал. Мост уже был позади, и он кувыркался в воздухе — вместо того, чтобы ровно, нырнуть вниз головой…
Удар его тела о бетонные шпалы прозвучал вместе с криком.
Но он его не слышал. Пустота целиком поглотила его бытиё.
— Ты хотел меня убить, Оби.
Голос Арчи был смягчен своего рода страхом, и его глаза были широко раскрыты. В них было недоверие собственным словам.
— Правильно, Арчи.
— Но ты бы этого не сделал, Оби, не так ли? — к Арчи вернулся его старый знакомый голос, все такой же небрежный и с нотками презрения.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что я бы этого не сделал?
— Лишь только то, что я говорю. В последний момент ты струсил.
Они стояли около машины Арчи на стоянке около школы, наблюдая за тем, как после завершения программы торопливыми шагами все расходятся по домам. С наступлением темноты похолодало. Воздух стал легче и прозрачней. Опустевшие киоски привносили в атмосферу школьного двора некоторый сюрреализм, словно взятый из какого-то кинофильма.
— Я не струсил, Арчи. Я запустил гильотину так, чтобы лезвие упало, не сложившись, по-настоящему…
— И отрезало бы мне голову? — начал кривляться Арчи. — Но это случилось, Оби?
— Рей Банистер… он предусмотрел защиту от «дураков», исключающую случайную ошибку. Он мне об этом никогда раньше не говорил, только сегодня вечером после представления.
В своем воображении, все еще находясь на сцене, Оби смотрел в пустоту.
Закрыв глаза, он ждал, зная, что какую-то долю секунды, лезвие будет падать, и затем раздастся истошный крик, хлынет кровь, и голова Арчи покатится по сцене или будет свисать с плахи… убийство, он переключил рычажок на убийство… и пытался отрицать мысль об ужасном факте, что этого не произошло. Но не прозвучало ни звука, а лишь пауза, повисшая вопросительным знаком, та длинная доля секунды, так похожая на вечность, и затем вместо крика ужаса был взрыв аплодисментов, тысячи хлопков в ладоши, вопли восхищения и приветствия. И Оби открыл глаза, чтобы опустить их, увидеть сложившееся лезвие и шею Арчи, целую и невредимую, совершенно нетронутую металлом. Он посмотрел на Рея Банистера в поиске ответа. Но Рей кланялся в ответ на бешеные аплодисменты благодарной публики и на громкую барабанную дробь ног по полу, всегда бережно хранимую для особых почестей. Он обратился жестом к Арчи, вскочившему на ноги и изящно замершему в стройной неподвижной позе, прямой, как лезвие ножа, пока воздух шипел от аплодисментов, словно содовая в стакане, перемешиваясь с воплями одобрения.
Позже, когда все уже вышли из зала, Рей Банистер подошел к Оби: «Я не знаю, что за черт тебя дернул, Оби, и не хочу этого знать. Но я еще раз с удовлетворением убедился в том, что замок безопасности работает. Ты что, совсем спятил?»
И он на него посмотрел с таким презрением и недоверием, что Оби начал наливаться кровью и потеть, взвешивая то, как далеко он зашел, чтобы совершить настоящее убийство, и не знал, поблагодарить ли Рея Банистера за этот замок безопасности или высыпать на него все свои проклятья.
Арчи прислонился к своей машине и закачал головой, признавая, что на этот раз кто-то все-таки сумел удивить его, удивить действиями, которые он неспособен был предвидеть.
— Поздравляю, Оби. Ты ушел гораздо дальше, чем я когда-либо мог подумать.
— Господь, Арчи… — встревожился Оби. Впервые за всю историю их отношений Оби услышал в голосе Арчи нотки восхищения и слова, в которых могли бы звучать похвала и восторг. И в это мгновение сладкого искушения Оби поддался этой хвале и этому восхищению. И вдруг понял, что с ним произошло. Что с ним сделал Арчи. Он подвел его к сути убийства. Чтобы получить от Арчи похвалу, нужно было захотеть кого-нибудь убить, даже если самого Арчи Костелло.
Он посмотрел на Арчи сощуренными глазами, гадая, что скрыто за его доверием и непосредственностью, несмотря на то тяжелое испытание, которое тому пришлось перенести, и в глазах Арчи нашел что-то еще. Что? И его вдруг осенило, отчего вдруг на мгновение он лишился дыхания.
— Подожди минуту, Арчи, — черный шар…
— И что черный шар? — удивленно спросил Арчи. В его глазах вспыхнул веселый огонек.
— Ты знал о защелке на крышке ящика, не так ли? Видел Картера и меня с черным ящиком.
Арчи кивнул:
— Ты никогда не сможешь быть преступником, Оби. Ты слишком очевиден, и всегда выглядишь подозрительно. И вдобавок ты неуклюж.
— Тогда, зачем ты все это прошел? Зачем взял черный шар?
— Мне нужно было знать, Оби.
— Что знать?
— Что бы произошло, и как далеко бы ты зашел.
— И ты сделал выбор? — Оби вывернул все так, чтобы восхищенным теперь выглядел он.
— У меня не было особого выбора, Оби. Я знал, что в «Тринити» никто не смог бы меня одолеть — ни ты, ни Картер, ни даже Брат Лайн. Никто не смог бы заставить меня проиграть.
— Почему же тогда все эти годы тебе ни разу не попадался черный шар? — но у Оби, конечно же, был ответ на этот вопрос. Он это понял, когда Рей Банистер показал ему фокус с шарами у себя дома, в тот день, когда они впервые встретились.
Арчи взмахнул рукой, и в его руке совершенно ни откуда возник белый шар, изящно вращающийся в его пальцах и также незаметно перемещающийся из одной руки в другую — шарик, похожий на маленькую, бледную луну, подпрыгивающую то на одной, то на другой ладони.
— Я давным-давно уже знаю о магазине в Ворчестере, — сказал он посмеиваясь. — Но не каждый раз я проделывал этот фокус, Оби. Много раз я по-настоящему рисковал, и должен был это делать, испытывать судьбу, и ни разу не терял…
Оби затряс головой. Кажется, он всегда тряс головой, когда рядом был Арчи. Он тряс головой в тревоге, в восторге или в отвращении, и не каждый раз знал, почему он это делает.
— Можно тебя о кое-чем спросить, Оби?
— Конечно, — «Но ты все-таки получил, Арчи». Ему вдруг захотелось уйти от него как можно дальше и как можно дальше от «Тринити», словно им было совершено убийство. И ему, как и любому убийце, нужно было оставить место преступления.