— Руки вверх! — заорал он.
— Ай-ай! — крикнула Лена и бросилась на дуло автомата.
— Большевистская кровь, не подхо…
«Тр-р-р…» Все смешалось — дым, выстрелы, разбитое стекло. Лена не успела еще упасть, как я, пригнувшись за ее плечами, кинулся за печь. Иван хотел выпрыгнуть в окно, но был срезан той же очередью, что и Лена. Микола нырнул под стол. Вторая очередь отрубила угол печи. Изловчившись, я выставил автомат и в упор разрядил его в Грибовского. Перескочив через него, бросился в сени и тут нос к носу столкнулся с полицаем. Он выстрелил первый, пуля задела мою руку, но пока он перезаряжал винтовку, я успел нажать на спусковой крючок. Полицай рухнул как сноп. Только после этого я стал осторожно оглядываться. Из хаты выскочил Микола с автоматом Грибовского. Я отвязал коня и тут же увидел, что у околицы деревушки появились немцы. Тогда я быстро завел коня за сарай, вскочил в седло и крикнул Миколе: «Давай ко мне!» В мгновение ока он оказался у меня за спиной. По меже, за вишенником, мы поскакали к лесу. Выстрелов больше не слышали, погони не было. Вскоре в лесу я остановил коня.
— Давай перевяжу руку, а то кровью изойдешь, — сказал Микола. Оторвал большой кусок от нательной рубахи.
— Подожди, — ответил я и достал из кармана гимнастерки платочек. — Приложи сперва его, он чистый. Ох, Леночка, Лена.
— Он резанул ей прямо в лицо, — Микола тяжело вздохнул.
— Я это понял, когда кровь ее брызнула на меня. Если б не Лена, он бы нас всех прикончил. Не думал, пес вонючий, что девушка на него кинется, прикроет нас собой. Покажи автомат, а свою, ржавую, бросил?
— А зачем она мне теперь.
— Это автомат десантника. Смотри, выпуск 1942 года. Значит, Грибовский и его убил. Как-то, еще до ухода в партизаны, видел его у нас в деревне. Размахивал нашей винтовкой, словно палкой какой. А немецкого автомата так и не выпросил у своих хозяев, советским разжился. Теперь все, отстрелялся…
Сев на коня, мы с Миколой поехали навстречу нашей группе. А Лену мне не забыть. И жизнь спасла, и чувство ни с чем не сравнимой первой юношеской любви подарила…
…После дневной жары среди пернатых началось заметное оживление. Из тени повела на жировку свой выводок тетерка. Сорокопут уже не глотал пойманных жучков, а стал чаще летать в густой ольшаник, чтобы накормить своих птенцов. Потянул из леса через луг на поле большой голубь-вяхирь. Набьет зоб зерном, смешает со своим молоком — будет чем накормить свою малышню.
А над лесом уже парит ястреб-тетеревятник, притаился в засаде на голубя перепелятник. Он не виноват, что его так прозвали. Перепелов мало, вот он и не против полакомиться голубятинкой, от которой не отказываются ни ястребы, ни коршуны.
Единственным спасением для голубя служит его оперение. Стоит только ястребу вцепиться в него когтями, как голубь тут же сбрасывает перья со спины и спасается голышом — сильные крылья выручают.
Домой по быстрому течению почти не надо грести. Настроение хорошее. Роман впервые услышал, как Надя поет. Пела она тихо, приятным, грудным голосом. Казалось, что песня без слов — Надя только напевала мотив. Потом голос ее окреп: «Оля любила реку, ночью на ней не боялась…»
Лучи заходящего солнца еще ярче окрасили песок обрывистых берегов Сожа. Навстречу лодке бежали по берегу, словно пригнувшись, кустики лозняка и ракитника. Белое оперение чаек красным отливом поблескивало над водой. Прошуршав по песку, лодка пристала к берегу.
XI
Поле было пустым, только кое-где выбросила свои колоски рожь-самосейка да выглядывали бело-синие звездочки на картофельной ботве, буйно разросшейся на местах прошлогодних буртов. Земля была до неузнаваемости изуродована войной. Вместо дорог извивались тянувшиеся на километры желтые змеи траншей, а между ними все это пространство усеяли изорванные в клочья бомбами и снарядами окопы да воронки.
Деревня больше напоминала огромную кучу валежника. Уцелевшие хаты зияли пробоинами, в которые могла свободно пролезть свинья; из-под обвалившихся крыш торчали сломанные балки и стропила, заваленные ветками деревьев; даже у колодезных журавлей были перебиты шеи. Улица заросла лебедой, конским щавелем и полынью. Больше всего ее было возле хаты Романа.
Все это Роман увидел, когда вернулся в деревню после того, как отсюда, дальше на запад, передвинулся передний край. Подойдя поближе к своей хате, услышал громкий, с причитаниями плач матери: «А сыночек ты мой, а мои ноженьки, уж лучше бы ты ребеночком был да ходить не умел…» Роман уже знал о случившемся несчастье. Его брат пошел в огород, чтобы вскопать грядку и посеять турнепс. Мать обычно сеяла турнепс летом, как только сожнет рожь. До заморозков успевали собрать неплохой урожай. Вот и теперь хотели так же сделать. Не ехать же матери за Днепр, в такую даль за картошкой, которую садила вместе с односельчанками, таская на себе плуг. В огороде брат зацепил ногой проволочку, и взорвавшаяся мина изрешетила ему осколками ноги и живот. Сутки спустя он умер. Мать не хоронила сына, ждала, пока приедет Роман.
Брата похоронили на новом кладбище в ряду еще свежих могил. Старое кладбище разворошило войной, люди даже боялись подходить к нему. Здесь, на западной стороне деревни, где проходила нейтральная полоса, было сплошное переплетение мин. И под свеженасыпанными холмиками земли не было человека, который, как говорится, умер бы своей смертью. Двое мальчиков раскручивали снаряд возле деревни, остальные подорвались на минах. Их всех и похоронили на новом кладбище.
Только теперь Роман как следует осмотрел хату. В одном углу от снаряда обвалился потолок. По его подсчетам, мины и снаряды не менее шести раз попадали в хату. Стену с западной стороны надо будет пересыпать заново. Сарай вообще исчез. Солдаты его разобрали и по бревну перенесли на болото, где загатили трясину для перехода танков. Рощу, стоявшую вблизи от деревни, тоже вырубили. «Поля, конечно, разминируют, в некоторых деревнях уже появились саперы. А вот где взять лес, чтобы хоть немного подремонтировать хату к зиме?» — задумался Роман.
Не везет им. В прошлом году, когда цвели сады, в этой хате гитлеровец убил любимую бабушку Романа. И только из-за того, что бабушка по национальности была полькой. Родной язык и подвел ее.
Бабушка рассказывала Роману, как она оказалась в Белоруссии, он помнил все до мельчайших подробностей.
…Еще в прошлом веке на берегу Вислы, недалеко от Варшавы, стояла красивая усадьба. Там у дворянина Лозовского и родилась будущая бабушка Романа — Фрося. Молодая девушка часто выходила на берег Вислы, напевая свою любимую песню: «На серебряной реке, на золотом песочке, долго девы молодой я искал следочки…» И вот однажды к берегу, как раз напротив усадьбы, пристали дубовые плоты. С них сошли молодые, красивые парни. Особенно среди них выделялся один своей статной фигурой, загорелым лицом и черными, с синим отливом, словно оперение на шее тетерева, волосами. Вот он-то и приглянулся Фросе. Звали его Андреем. Парень немного говорил по-польски, ему часто приходилось бывать здесь — приплывал из Белоруссии. То ли из-за Фроси, то ли из-за плохой погоды, но на сей раз Андрей с товарищами задержался в усадьбе Лозовских. Родители считали свою семнадцатилетнюю Фросю еще совсем маленькой девочкой, ребенком. И они даже не заметили, как между молодыми людьми возникла любовь.
И только после того, как плотогоны отплыли от берега, Фрося призналась матери в своей любви к Андрею. Мать и слушать не захотела, это еще что за вздор несет ее дочь! На обратном пути Андрей снова побывал в усадьбе. Но Фрося быстрее проводила его. Теперь ей было не до песен, она горько плакала и сетовала на даль далекую, которая разлучает их. Андрей обещал, что в следующем году он снова поспешит к ней. И грусть девушки сменилась надеждой на скорую встречу.
Красавица Фрося расцвела, как маков цвет. Родители теперь только и думали, как бы получше выдать замуж свою барышню. Завязывали знакомства, возили дочь на балы даже в Варшаву. Усадьбу над Вислой стали навещать солидные, респектабельные женихи. Но Фрося оказалась девушкой с характером, была со всеми вежливой и приветливой, однако посягать на свою независимость не разрешала никому. По этой причине у нее неоднократно случались неприятные столкновения с родителями, особенно ей доставалось от матери. Мысли и сердце Фроси были заняты одним Андреем.
Очередная серьезная ссора с родителями произошла как раз накануне приезда Андрея. Лозовские находились в Варшаве, когда Андрей появился в усадьбе. Фрося была безутешна, она предупредила Андрея, что, если они расстанутся еще на один год, ее выдадут замуж. Андрей растерянно слушал ее, а она его уговаривала остаться где-нибудь в Варшаве и не возвращаться домой. Андрей заколебался. Что ждет его на родине? Ну, даст отец клочок песчаной земли на берегу Днепра — и разживайся, сынок, со своей паненкой. Остаться в Варшаве и искать работу? А что он умеет? Кроме силушки богатырской, нет у него ничего. И все же Андрей стал уговаривать Фросю поехать с ним. Когда девушка убедилась, что он не останется, она набралась мужества покинуть родное гнездо и уехала с возлюбленным навсегда. Кто знает, в чем счастье: жить в роскоши с немилым или в бедности с любимым? Известно одно — не выдерживают первые. А Фрося была счастлива — она родила шестерых детей: трех сыновей и трех дочерей. Одна из них — мать Романа.
Только на старости лет разлучила война Фросю с Андреем. Дедушка в это время был у своего зятя, председателя колхоза, коммуниста, который с первого дня войны делал все, чтобы до прихода немцев перегнать скот на восток. Гитлеровцы ворвались внезапно, и дедушка вместе с зятем и дочерью едва успели переправиться через Днепр и эвакуироваться за Волгу, в Саратов. Бабушка осталась с матерью Романа.
Как-то зашел к ним в хату немец и заговорил на смешанном белорусско-польском языке. Бабушка стала отвечать ему по-польски. Говорили они долго. Гитлеровец прикинулся поляком, высказал свою ненависть к советским людям. У бабушки три сына офицера на фронте. Ее очень оскорбили слова соотечественника. Она открыто сказала ему все, что думает о фашистах, о том, что их всех ждет скорая погибель. Гитлеровец заскрежетал зубами, сказал: