Уже совсем стемнело, когда офицер с «Викторией» вышли из пивнушки и он повел ее в густой кустарник на берегу Сожа. Парень понял, что пора кончать комедию. Офицер крепко обхватил Виктора за талию в полез целоваться. Улучив момент, когда немец повернулся спиной к берегу, Виктор нанес ему страшный удар кулаком в лицо, и тот, даже не вскрикнув, полетел вниз с обрыва. Виктор сбросил туфли и, придерживаясь затемненной стороны парка, побежал к ограде, взобрался на дерево, оттуда на стену и соскользнул по ней вниз, на улицу.
Роман вспомнил о Викторе на вечере, посвященном открытию нового помещения техникума, когда увидел здесь Федора с женой и Лилю. В свое время он обещал Лиле, что познакомит ее с хорошим парнем, имея в виду именно Виктора. Но потом, когда у него начались все эти неприятности, не до того было, совсем забыл о данном обещании. Теперь Роман решил, так сказать, наверстать упущенное и наконец познакомить их. Нади с сестрой все еще не было. Федор как раз показывал Лиле Доску почета. Роман подошел к ним, поздоровался и сразу же спросил у Лили, понравился ли ей портрет парня, под которым было написано — Виктор Евдочек.
— А я прежде всего обратила внимание вот на этот, — показала она на портрет Романа. — Смотрите, как расписали — отличник учебы, стахановец труда.
— Ты вот лучше посмотри на него, — Роман снова показал на портрет Виктора.
Пока Лиля рассматривала его, Роман попросил одного из учащихся позвать Виктора. И, когда тот подошел к ним, громко сказал:
— Легок на помине. Я вот только что познакомил девушку с твоим портретом, но оригинал, — он взглянул на Лилю, — во сто крат лучше.
Лиля и Виктор познакомились.
А спустя месяца три Роман с Надей были приглашены на свадьбу.
Прошла зима. Виктор никогда и никому не рассказывал о своей жизни. Роману только было известно, что Лиля не ужилась с матерью Виктора и они переехали на квартиру, где раньше Лиля жила по соседству с Романом. Когда бы Роман ни встретил Виктора, тот всегда был не в настроении. Его постоянная замкнутость, даже некоторое озлобление не позволяли Роману подробно расспросить о его личной жизни. И вот весной, в День Победы, в парке, в толпе веселых, ликующих людей Роман с Надей встретили Виктора. Был он один, выпивший, с гитарой в руках.
— Что же ты, Виктор, в такой день и в одиночестве? — спросила Надя.
— Я ненавижу красивых женщин.
— А мне они нравятся, — улыбнулся Роман.
— Дай бог тебе счастья.
На глазах у него навернулись слезы.
— Пойдемте, где-нибудь присядем, я вам обо всем расскажу, — предложил Виктор.
Под кленом стояла никем не занятая скамья. Здесь еще ощущалась влажность, вытоптанная с прошлогодней осени земля была зеленоватой и скользкой. Виктор сел первым, поставил гитару на молодую траву, прислонив ее к спинке скамьи. Гитара тут же упала, звякнув струнами. Виктор махнул рукой и сказал:
— Пусть лежит.
— Я подниму. — Надя приставила гитару к клену.
— Где бы найти такую книжку, в которой бы можно было прочитать о жизни женатых людей? Я имею в виду их отношения, обычные будни. Отец умер, когда мне исполнилось пять лет. Осмыслить жизнь моих родителей я естественно не мог. Помню только, как мать плакала, убивалась, говорила, что лучшего человека для семейной жизни она уже не найдет. Нельзя сказать, чтобы он какое-то там богатство ей оставил, но почему она так говорила — до сих пор не пойму. Вот и я, дурень, женился. Может, и не следовало мне этого делать. Я не понял ни себя, ни Лилю. Женился, а ведь никакой перемены в жизни не произошло. Разве только, что одна постель на двоих. Уже тогда она мне сказала, каким бы хотела меня видеть. Вот если б я был военным, мне бы к лицу очень подошла офицерская шинель. Я попросил у матери денег, купил отрез и пошил себе шинель, как у Романа. Прошлась со мной несколько раз по городу, даже под руку держала. А потом снова, как и прежде, стала ходить впереди меня. А мне что остается — плетусь сзади. И куда бы ни шли, всегда норовит вперед вырваться. Свои мысли она при себе держит, никогда откровенно не говорит, не поделится. А я все пытаюсь разгадать их, но, как видно, напрасно. В последнее время и я замкнулся, думаю только про себя, ни с кем не советуюсь. Спросишь у нее, в котором часу она из института вернется, рассердится, ответит со злостью, что не знает. А куда и зачем я иду, вернусь ли вообще домой — это ее ну нисколько не интересует. Мне кажется, что она из числа тех людей, которые ждут какого-то исключительного случая в своей жизни, а какого — и сами не знают. Вот и получается, что считаемся мы мужем и женой, а фактически ничего общего между нами нет. Устал я душевно. Недавно она мне сказала, что мне в самый раз в поэты подаваться. А я действительно пытаюсь тайком писать стихи…
— Послушай, — перебил его Роман, — но ведь ты так здорово на гитаре играешь и голос у тебя хороший.
— То, что у меня есть, ее не интересует. Вот если бы таким дарованием обладал бы кто-нибудь другой, она вся бы светилась от счастья. В своем представлении она создала идеал какого-то сверхчеловека. И стоит ей только увидеть в ком-либо малейшую деталь, хоть черточку нарисованного в ее воображении человека, ей кажется, более того, она уже полностью уверена, что встретила наконец своего героя.
— Роман говорил, что она добрая, нежная, — задумчиво проговорила Надя.
Но Виктор, как бы не слыша ее, продолжал:
— У каждого человека можно найти какие-то детальки, которые нравятся ей. У одного — подход, у другого — умение, третий — в белоснежной сорочке с отглаженными брюками, да еще с привлекательными черными усиками, четвертый не нахвалится ею, значит, понял ее. И со всех этих деталей в ее воображении соткана сеть, и она, женщина, в ней, она всех любит.
Только не своего мужа. Мне кажется, что она родилась и существует не для семьи, не для того, чтобы иметь верного друга в жизни, а для другой, придуманной ею, красивой жизни. А женитьба для нее — тупик, топь, трясина, засасывающая, связывающая по рукам и по ногам. Я ей ни в чем не перечу, даю полную свободу, но ведь все знают, что она замужем, и это бесит ее. Оказаться бы ей в тех местах, где ее никто не знает, вот там бы она развернулась. Впрочем, она и здесь не теряется. Вначале мне казалось, что она жаждет одиночества, да где там. Она и одного вечера дома усидеть не может, разве что только, когда к занятиям готовится. Мама всегда находит время и по дому управиться, и почитать, связать, пошить, и на работу, как все, ходит. А эта вышла замуж и томится. Она сказала мне, что нам лучше пожить порознь и что мне лучше перейти жить к матери. Я, конечно, понимаю, мы оба учимся, а тут еще обеды готовь, белье стирай. Но ведь я ей во всем помогал. Короче, перешел я к матери. Думал, может, в часы коротких встреч она будет относиться ко мне, как до женитьбы. Однако ничего не переменилось. Как только приду, сразу же какое-нибудь поручение дает, лишь бы не сидеть со мной. Как-то пришел к матери милиционер паспорта проверять. А мой у Лили, где-то в шкафу лежит. Милиционер записал фамилии, дал мне полдня сроку, чтобы сам в отделение принес паспорта. Я Лилю двое суток искал, из милиции в институт звонили. А она словно сквозь землю провалилась.
— А где же все-таки она была? — спросил Роман.
— Да разве у нее толку добьешься? Она соврет, а потом сама же своей лжи и поверит. Сказала, что у подруги была.
— У какой подруги, может, я знаю?
— Нет у нее среди институтских подруг. Есть какая-то, с мужем развелась, неизвестно чем занимается. Милиция собирается ее из города выселить. А теперь скажу о главном. Я последнее время выпивать начал, жить не хочется.
— Виктор, опомнись, что ты такое говоришь? — сурово проговорил Роман.
— А вот то и говорю, что слышишь. Интересно, как бы ты поступил на моем месте? Вы, наверное, видели командира водолазной группы, которая приехала затонувшие суда подымать. Как-то пришел в клуб водников на танцы. Высокий, горбоносый, форсистые черные усики. Мы с Лилей сидели на стульях в углу. Через некоторое время я заметил, что она кого-то высматривает. А уж если кто ей приглянулся, забывает обо всем, и в первую очередь — обо мне. Так было и тогда. Заерзала, завертелась, то привстанет, то стул передвинет — девчата, стоявшие впереди, ей мешали. Я поднял голову и увидел этого молодца с усиками.
— Я его тоже видела, — сказала Надя.
— А мне не сказала, что водолаз приглянулся, — Роман шутливо погрозил ей пальцем.
— А чем он мог мне приглянуться? Обыкновенный ловелас. Каждую девчонку с ног до головы оглядывал. А на лице, кроме тупой самовлюбленности, — ничего.
— Вот видишь, — продолжал Виктор, — а моя поднялась со стула, лениво этак, изогнувшись всем телом подтянулась, небрежно проронив, что, мол, сидеть здесь ей уже надоело. Не успел я и глазом моргнуть, как тот подошел к ней и пригласил на танец. На меня она даже не оглянулась. Ее как подменили. Смеялась, о чем-то оживленно разговаривала с ним, как с давним знакомым. Танец кончился, она хоть и подошла ко мне, но тут же, повернувшись ко мне спиной, заговорила с одной из девушек. Меня как будто и не существовало. Следующий танец она танцевала тоже с ним. Я ушел домой. А теперь мне стало известно, что после тех танцев они начали встречаться. Хозяйка квартиры сказал ей, что так вести себя не подобает. Тогда она стал впускать его через окно со стороны огорода. Все это видела соседка. Да и я, когда вытряхивал одеяло, нашел мужскую запонку за кроватью у стены. Когда показа, ей, пренебрежительно усмехнулась и ответила, что это, мол, я сам подбросил. Сказал, что с меня хватит, что подаю на развод. Она растерялась, покраснела, кажется, даже слезу пустила. Но я не стал ее выслушивать. А того с усиками уже видели в парке с другой, совсем молоденькой девчонкой. Вот и все, дорогие мои.
Виктор поднялся, взяв гитару за гриф, закинул ее на плечо и запел: «Не вчера ли я молодость пропил, разлюбил ли тебя не вчера?..» Потом он попрощался и ушел.
Роман и Надя некоторое время сидели молча. Надя сначала была довольна рассказом Виктора. Пусть Роман знает, ведь ему Лиля тоже нравилась. Но потом она стала думать совсем иначе. Роман, наверное, переживает за товарища, сочувствует ему. Еще, чего доброго, подумает, что все женщины одинаковы. Сидит же вот рядом и никакого на нее внимания, хотя у нее с Лилей нет и быть не могло ничего общего.