И это он пытался потребовать от еле ковыляющих сорока больных людей, от одного вида которых хотелось заплакать!
Нас остановили перед большим зданием, окруженным высоким деревянным забором с колючей проволокой. Ни одной щели, а по углам установлены деревянные вышки с вооруженными часовыми. Окна от внешнего мира прикрыты деревянными ставнями, похожими на вентиляционные люки. В воротах открылось небольшое окошко, через которое выглянуло чье-то лицо. Наш сопровождающий о чем-то переговорил с охранником, и вскоре ворота распахнулись. Как только мы попали внутрь, они тут же снова закрылись. Затем открылась следующая дверь. Проходя через нее, я заметил, что справа от нее стоял еще один часовой. Нас сразу же отвели в баню, где мы прошли уже знакомую нам процедуру дезинфекции. У местных обитателей были наголо обриты головы. Из расспросов выяснилось, что мы находимся в тюрьме. Теперь я понял, для чего были приняты такие строгие меры безопасности.
Мы снова в течение часа мылись, брились и ожидали нашу продезинфицированную одежду. Многие из нас недосчитались некоторых предметов гардероба. Например, мне не вернули мою теплую безрукавку, которую я обычно надевал прямо на голое тело. Украли и мой кошелек. Мы были слишком слабы и подавлены, чтобы громко выражать свой протест. Потом нас с бранью и тычками повели обратно к выходу. Мне было понятно, что заключенные так вели себя, потому что подстрекались охраной.
Добравшись до нашей комнаты и растянувшись на кровати, я почувствовал, как дрожат мои руки и ноги. Это было выше моих сил. Я просто не мог больше терпеть. Ближе к вечеру к нам в комнату зашла темноволосая женщина небольшого роста и начала о чем-то расспрашивать. Я не понимал, что происходит. Как будто в тумане, я видел, как женщина говорит что-то моему товарищу, который сразу же повел меня куда-то из комнаты. Я, как слепой, следовал за своим поводырем.
Тиф
Где я? Почему голова такая горячая, а в горле сушь? Чем здесь так пахнет? Я открыл глаза и медленно оглянулся; мое сознание все еще не полностью ко мне вернулось. Я и еще несколько человек лежали в небольшом помещении. На полу вместе со мной еще семеро. На нас все еще были наши военные мундиры. Единственными доносившимися снаружи звуками были хриплые крики ворон и грачей, что летали вокруг. Должно быть, их здесь было очень много. Я чувствовал себя очень вялым. Попытался подняться, но упал. Чем же так пахнет? Едкий запах был повсюду, и тогда я понял, что он исходил от меня. Я с трудом сумел расстегнуть брюки и понял, что они полны экскрементов, которые стекали у меня по ногам. Меня охватило неописуемое отвращение. Сколько времени я лежу здесь? Неужели здесь нет санитаров, чтобы позаботиться о нас? Мои глаза обшарили пространство вокруг, но жалкие фигурки людей, лежавших на полу, ничем не могли мне помочь. Глаза расширились от изумления: все они были мертвы! Вот один из мертвецов лежит прямо рядом со мной! О его состоянии ясно говорят широко раскрытые глаза. На меня нахлынуло чувство невыразимой заброшенности. Неужели и мне придется оставаться здесь лежащим на полу, пока я не умру? По запавшим щекам бесконечным потоком текли слезы. Нет, этого не может быть! Я не собираюсь здесь умирать! Стиснув зубы, я заставил себя приподняться. Нужно снять с себя одежду! Нужно очистить тело от этого дерьма! Я смогу сделать это с помощью старого бритвенного лезвия, которое я нашел в своем вещмешке. Собрав все силы, я снял с себя форменные брюки, а потом срезал кальсоны с помощью лезвия, отрезав по очереди штанины. Потом я как мог постарался очистить те участки тела, что оказались запачканы.
Должно быть, на это ушла целая вечность, мне было трудно судить. В желудке бурчало, потому что я ничего не ел несколько дней. Сколько же я не ел? Или все же я чем-то питался? Осмотревшись вокруг, я обнаружил куски аккуратно нарезанного хлеба. Это значит, что время от времени сюда кто-то заходил. В окно постучали. Через толстое грязное стекло я узнал капитана Крайнера. Я махнул ему рукой. Вскоре он и еще один товарищ из одной со мной дивизии капитан Микаэлис были в комнате. Они спросили о моем самочувствии. Со слезами на глазах я рассказал им о том, что со мной произошло. Крайнер спросил, может ли он чем-то помочь мне, и я попросил горячего чая. Он обещал приготовить его для меня.
– Какое сегодня число? – задал я вопрос и посмотрел на обоих.
– 25 марта.
– Значит, я здесь уже пять дней, а встал всего час назад.
– Ничего удивительного, у вас был жар. А теперь нам нужно идти: тиф заразен.
Когда мои товарищи вышли, я почувствовал себя более уверенно. Я отдал им свой хлеб, так как сам не мог есть. Вскоре после того, как они ушли, в помещение зашла русская женщина. Она осмотрела всех тех, кто лежал на полу, и снова скрылась за дверью. Чуть позже появились двое солдат с носилками. Они погрузили на носилки мертвых и вынесли их. Пожитки умерших русская унесла с собой.
Что будет со мной? Следовало ли мне и дальше продолжать лежать на голом полу? Давление в желудке говорило о том, что вот-вот должно было произойти нечто. Я с трудом поднялся и поковылял к ведру в углу возле двери. Оно было грязным, но все-таки мне пришлось сесть на него. Я не знал, что теперь будет. Кровотечение продолжалось! Итак, помимо лихорадки, у меня теперь еще и тиф! Но я все равно не собираюсь умирать! Ни за что!
Полностью истощенный, я снова лег на свое место на полу. В комнату вошла женщина небольшого роста, та же самая, что заходила ко мне, когда у меня поднялся жар. Скорее всего, она была врачом. Теперь я мог видеть ее ясно. Я понял, что она еврейка. Не проявляя эмоций, она осматривала каждого больного. На плохом немецком она спрашивала тех, кто мог говорить, как они себя чувствуют, подходила к ним и слушала. Она проверяла пульс у тех, кто спал. По ее указанию медсестра, та самая, что руководила выносом мертвых, выдала мне два завернутых в бумагу порошка. Один я должен был принять сразу же, второй – позже. На мой вопрос, сколько мне еще лежать на полу, врач ответила:
– Завтра вам будет лучше!
Я задумчиво смотрел на дверь, в которую она вышла. Это была представительница народа, против которого в Германии мы вели борьбу.
На следующие дни все действительно значительно улучшилось. Поставили деревянные койки, на которые положили набитые соломой матрасы, раздали одеяла. Перед тем как мы легли в кровать, нас заставили все с себя снять. Нашу одежду связали в узел и унесли. Двое наших товарищей, у которых еще оставались силы, отнесли нас на носилках в баню. А полы в бане были очень мокрыми. Во дворе на меня обрушился такой мороз, от которого обрывалось дыханье. Когда меня донесли до бани, зубы выбивали дробь. Но как все-таки была приятна теплая вода!
Если бы еще не головокружение! По скользкому полу приходилось ступать медленно и очень осторожно. В баню переместили еще нескольких наших товарищей, таких же слабых, как и мы. Все мы были похожи на привидения. Я посмотрел на свои руки, тонкие, как у ребенка. А кожа была морщинистой, как у старика. Она напоминала пергамент. Вот на носилках принесли больного, который не мог даже встать самостоятельно. Он едва смог присесть на скамью, но снова упал. Кто-то толкнул его:
– Вы должны помыться! – но потом, посмотрев, внимательно, воскликнул: – Он умер!
Мертвец лежал неподвижно, разбросав руки и ноги, будто небольшой мешок из кожи и костей. Еще две минуты назад он нашел в себе силы сесть, а потом снова лечь, но теперь его сердце больше не билось. Мы сами были настолько тяжелобольны, что не могли сопереживать этой трагедии. Все равнодушно смотрели, как мертвеца вынесли на тех же носилках, на которых принесли, и снова вернулись к своим грустным делам. Когда в последний раз мне довелось надевать чистую одежду? Я уже и забыл. Я так давно находился здесь. Но что за короткие рубашки нам выдали? Они едва доставали до пупа! Это белье для детей, а не для взрослых мужчин. Полученная из прачечной нижняя одежда стала нам мала. Она холодила тело. Собравшись тесной группой, мы сгрудились у печи, которая давала лишь очень слабое тепло. Затем всех нас одновременно отправили по местам. От санитаров мы узнали, что уже примерно одна треть узников лагеря умерла от лихорадки или тифа, что сам лагерь стал похож на госпиталь. Посмотрев на свое тело, я нисколько не удивился. И как могло бы это истощенное и изношенное тело быть другим после нескольких недель голода? Я долго лежал в своей постели и никак не мог согреться.
Шли дни. Вместе с капитанами фон Рейбницем и Пфайффером меня перевели из маленькой комнаты, предназначенной только для безнадежно больных. Мы, те, кто болен менее серьезно, теперь лежали в том самом большом помещении, что я заметил еще в первые дни нахождения здесь. Мое место на возвышении, где вплотную одна к другой стояли пять коек. Та, что посередине, моя. Мне нравилось находиться здесь. Я ласково погладил свою флягу с водой. Она спасла мне жизнь. Когда я проснулся утром после бани, умер парень на койке справа от моей. На подоконнике стояла фляга с водой и небольшой кофейник. Мне нужно было успеть забрать их до прихода медсестры, пока та не убедилась, что мой сосед умер. Один бросок, и вот уже фляга и кофейник спрятаны под одеялом. Вскоре пришла медсестра и отдала распоряжение унести умершего. Фляга теперь была моя, я наливал туда горячую воду и клал горячую флягу себе на живот. Я делал это по утрам и вечерам, когда нам выдали горячий чай или воду. Через несколько дней я почувствовал, что мне стало легче. Жар спал, и желудку тоже стало легче. Мои кишки постепенно приходили в норму, но фляга с водой все так же лежала у меня на животе.
Снова заходила маленькая еврейская женщина-врач. Она подходила к каждой койке и выслушивала, что говорил ей каждый больной. Она удивляла меня. В ее распоряжении имелось мизерное количество средств, этого было далеко не достаточно, но эта женщина постоянно находилась на ногах. Маленькая женщина с тонкими руками и такими же тонкими ногами, темными глазами и небольшой темной родинкой на носу. Мы обращались к ней «фрау доктор». Вот она стоит рядом с моей койкой, щупает мой пульс, выдает мне порошок, завернутый в старые пропагандистские листовки о Геббельсе и Геринге. Я чувствовал, что кризис в моей болезни миновал, но все еще давал о себе знать жар. Когда я спал или лежал в постели в полудреме, мне казалось, что я лечу. Я никогда в жизни не летал, но теперь мне казалось, что я находилс