каких припасов у нас давно не было, желудки требовали еды. Слава богу, что не было холодно: июньские ночи здесь мягкие.
Утром я проснулся оттого, что продрог. Одежда от росы промокла до нитки. Я попытался согреться энергичными движениями. Наконец мы отправились дальше. Через несколько часов мы дошли до пристани. Ширина Камы здесь примерно 600 метров. Река течет спокойно и величаво. Куда ни кинешь взгляд – повсюду леса, сплошные леса. С нашей стороны берег очень крутой. Нам пришлось простоять на берегу довольно долго. Совсем молодой лейтенант Клеча, у которого два дня назад был день рождения, протянул мне кусок хлеба, который, по правде говоря, мне не следовало бы брать. Но поскольку я был смертельно голоден, то с благодарностью принял угощение.
Наконец для нас нашлось место на небольшом катере. Мы направились к новому месту работы. Об этом месте ходили противоречивые слухи. Вскоре нам придется составить о нем собственное мнение. За воротами в лагерь стоял человек со знаками различия майора. Да ведь это Херман! Он ростом 1,76 метра, блондин с бледным лицом, скуластый и голубоглазый. Он встретил нас рассеянно. Ни одно слово не сорвалось с уст. Даже когда мы вошли в лагерь, он не счел необходимым представиться.
Из своих бывших товарищей по 6-му блоку встретил здесь Кнакштадта, Келлера, Захе и Пфайффера. Все, что здесь попадало под определение жилого помещения, было полностью занято. Речь идет о небольшом деревянном домике и палатке. Нам остались чердак домика и двор. Мы упали буквально в грязь. Папоротника, который мы набрали за свой первый поход по лесу, оказалось недостаточно для того, чтобы прикрыть грязь на земле. Территории лагеря явно недостаточно для его обитателей. Кухня расположена в центре территории лагеря. Она представляла собой две полевые кухни, поставленные в углублении в земле примерно полтора на полтора метра в форме квадрата. Не далее чем в шести метрах от кухни находились уборные. Когда здесь шел дождь, весь кухонный персонал был занят тем, что пытался уберечь котлы от попадания туда дождевой воды и грязи.
Одним из самых активных антифашистов был техник Беккер. Беккер выполнял в монастырском лагере обязанности санитара, ухаживая за больными, как раз тогда, когда я болел тифом. Правда, я видел его всего лишь один раз, когда он приносил нам еду. Значит, он остался верен избранной еще тогда линии поведения и стал настоящим «кашистом». Такие, как он, опасны приверженностью своим ложным идеям. Нам давно уже не выдавали кухонных принадлежностей. Они были и оставались ценными для русских предметами. Поэтому русские из лагерной администрации в Елабуге вскоре перетаскали почти всю посуду себе в город. Посуды и приборов всегда не хватало, особенно во время приемов пищи. Немногим счастливчикам все еще удавалось сохранить свои котелки, но у нас, новичков, не было совсем ничего. Наши собственные котелки отобрали у нас задолго до этого в Елабуге. Когда я приблизился к группе пленных, кто-то сообщил: «У нас есть котелки!» Можно было расслабиться, если кто-либо из ваших достаточно близких знакомых предлагал воспользоваться во время еды своим котелком. Некоторые котелки полностью заржавели, но их владельцы все равно были счастливы оттого, что владели ими. Грязь и ржавчина не страшны. У других котелки были сильно поцарапанными от применения неправильных столовых приборов, даже вырезанные из дерева и прочих отходов. Здесь не хватало даже нормальных ложек.
А чем здесь кормили? Утром мы получили какие-то прямоугольные кусочки, в которых было больше воды, чем муки. Кроме того, нам выдали по кусочку ветчины и положенные нам 40 граммов сахара и суп, впервые кормили им три раза в день. Ингредиенты для нашего супа нам ежедневно приходилось собирать самим, и доброжелательное отношение начальника охраны зависело от того, удалось ли нам собрать достаточно. В случае, когда мы возвращались в лагерь к полудню после 8-часового пути, нам выдавали три четверти литра горохового супа или ячменного отвара, куда уходил весь собранный нами за день «урожай» бобовых. И наконец, по вечерам нам снова выдавали суп, в третий и последний раз.
Если бы нам не приходилось работать, то этого количества еды нам было бы достаточно. Но сколько нам приходилось работать! Сразу же после приема пищи следовала команда: «Приготовиться!» После этого бригады, каждая в составе 10 человек, собирались у закрепленного за ними транспортного средства. Нам выделяли небольшие четырехколесные тележки или двухколесные повозки с длинными оглоблями. Они состояли из собственно небольшой деревянной тележки и нескольких деревянных же оглобель. Восемь человек впрягались в прикрепленные к тележке веревки справа, слева и спереди. Специальные петли позволяли крепить веревки на правое и левое плечо. Итак, восемь военнопленных тянули тележку таким образом. Однако со временем был разработан другой способ тянуть ее: два деревянных дышла, которые тянули по двое пленных. Дышло можно держать либо перед собой на уровне живота, либо за спиной.
Многим из нас такая работа была хорошо знакома по основному лагерю, где приходилось так же тянуть похожие тележки с дровами из леса, который находился в 23 километрах. Начальник охраны проводил перекличку, после чего отдавал приказ выдвигаться. Первая тележка отправлялась в путь, и вскоре мы подъезжали к поселку, где жили ссыльные: бывшие царские офицеры и чиновники, которые занимались лесозаготовками на Каме. Место, где тележки загружали дровами, расположено в 10–12 километрах, и путь туда занимал 2–3 часа. К счастью, по пути туда тележки еще ничем не загружались, так как дорога шла в гору. По этой же причине нам легче давался путь назад, хотя его сильно затрудняло состояние дороги. Ежедневно бесконечным караваном по ней курсировало от 16 до 22 тележек, ясно различимых на любом участке пути.
По прибытии на пункт погрузки старший по заготовкам дров был готов приступить к инструктажу бригад. Группа лесозаготовителей находилась на месте заготовок целый день и отвечала за то, чтобы нарубить необходимый объем леса. Порой работать в подлеске довольно сложно, так как приходится буквально прокладывать себе путь до места погрузки срубленных деревьев на телеги. После того как составляющие норму 1,2–3 кубометра леса были погружены на телегу, нам предстояла еще более сложная работа – выбраться из леса на дорогу. Мы убедились на собственном опыте, что преодолеть все эти трудности можно только работая единой командой. Чем больше нам приходилось работать рука об руку, тем более раздражительными и обидчивыми мы становились. Очень важно было, чтобы вокруг тебя работали люди примерно схожие с тобой по характеру.
Антифашисты всегда выступали против любых наших просьб, поскольку их единственной заботой было то, чтобы в каждой нашей бригаде было ровно 24 человека, темных лошадок. Что ж, по крайней мере, никто не запрещал нам самим решать свои проблемы. К тому же здесь среди нас не было смутьянов и информаторов. Нашу бригаду возглавлял капитан вермахта Бруно Шефер из Касселя, который, будучи «румынским пленным», относился к тем немногим, кто оставался вне политики и хранил верность присяге. Кроме меня, в нашем коллективе трудились капитан Вассманн, обер-лейтенант Хабер, лейтенант доктор Мейер, лейтенант Коммешер, обер-лейтенант Хаке, фармацевт Вендт, а также старшие казначеи Беккер и Нойи.
Во время наших командировок я часто вспоминал одну книгу, которую оставил в 6-м блоке. Она называлась «Мы, суринамские рабы», и говорилось в ней о судьбе аборигенов колонии нидерландская Гвиана (Суринам). Как же я завидовал участи тех рабов, сравнивая ее с судьбой тех, кто проживает в «самой развитой социалистической стране на земном шаре»!
В лагере начались работы по возведению двух деревянных бараков. Строительство началось с нуля, с голой земли. Материалы для строительства мы должны были подвозить к месту строительства после того, как мы возвращались из своего «главного путешествия», то есть с вечера до поздней ночи.
Мне пришлось порвать со своими бывшими товарищами Захе и Пфайффером, поскольку оба они решили последовать предложению о вступлении в Союз немецких офицеров, составленному их наставником и бывшим капитаном-зенитчиком Рёкманном. Немного поразмыслив, они в конце концов подписали этот документ. Как я понял еще раньше из их разговоров в 6-м блоке, они сожалели, что «поставили не на ту лошадь», и теперь раздумывали, как бы исправить ошибку. В результате по инициативе лидера активистов монастырского лагеря Хартманна их вернули в Елабугу, где они вступили в Союз немецких офицеров. В качестве награды Пфайффер стал работать в прачечной, а Захе возглавил бригаду, занятую на внутренних работах. Кнаккштедта и Келлера отправили обратно в основной лагерь по болезни, и теперь из блока номер 6 здесь остались только мы с Гётцем. Мы еще более сблизились и стали добрыми друзьями.
В лагере от дизентерии умер бывший лейтенант флота Хаке из Берлина. Лагерный врач доктор Шульц, который прежде был доктором в одном подразделении с Херманом, не посчитал необходимым отправить его в госпиталь. Для того чтобы как следует запомнить эту смерть, я попросил санитара раздеть труп. Потрясенный, стиснув зубы, я стоял перед умершим. Хаке, как и я, попал в плен под Сталинградом. Всего несколько недель назад мы оба работали в качестве «белых рабов XX века», как мы с иронией называли сами себя, впрягшись в телеги для дров. Хаке благополучно пережил сыпной тиф, который вскоре после того, как мы оказались в плену, забрал десятки тысяч наших товарищей. И теперь из-за бесчеловечного отношения со стороны доктора-немца, цепляющегося за свое место, он погиб такой нелепой смертью! Негодовали все, даже члены Союза немецких офицеров; каждый хотел бы наказать старшего врача Шульца. Говорят, что он родом из Глогау[13]. Кажется, русские тоже хотят убрать Шульца с его поста. Его преемник старший врач Кюнде, порядочный и человечный, кажется нам гораздо более достойной фигурой на этой должности.