Когда мы снова начали движение, практически стемнело. Начался легкий снегопад, и сразу же все погрузилось в темноту, в которой дорогу почти не видно. К сожалению, стояло новолуние. Кому-то из нас пришлось идти на несколько шагов впереди саней и прокладывать дорогу. Тянуть поклажу становилось еще труднее, и среди нас царило всеобщее раздражение. Каждый высказывал свое недовольство. Мы продолжали время от времени выезжать за дорогу, не видя, куда идти, несмотря на наличие впередсмотрящего. Сани постоянно застревали в снегу, и снова сдвинуть их с места возможно только усилиями двух или трех экипажей соседних саней. Мы застряли посреди снежной пустыни. «Яйцеголовый» уже отъехал далеко вперед на своих санях с запряженной в них лошадью. Наверное, он уже добрался до следующего поселка, где и грелся. Он знал, что никто из нас не попытается бежать. Мы слишком слабы, чтобы пускаться в такие приключения, да и, в конце концов, куда нам податься? Последний раз мы ели сегодня в 6 часов утра. Сейчас около полуночи. Вот уже 18 часов мы находимся в пути, не получая пищи. К тому же в результате снегопада у всех простуда.
Наконец последние сани добрались до поселка, и мы могли отправиться дальше, в последний до лагеря участок пути. Вскоре впереди показались слабо различимые огоньки. Это, скорее всего, Кызылтау. Но до городка еще довольно далеко. Когда мы, шатаясь, прошли через ворота в лагерь, старший по лагерю, ожидавший нас у ворот, сообщил, что время уже 3:15 ночи.
Произошло нечто невероятное: все обитатели лагеря теперь могут отправить домой открытку. Нам выдали двойные открытки с надписями на русском и французском языках. Заполняется только верхняя часть открытки. Все еще сохраняя скептическое отношение после всего того, что произошло в прошлые годы, я написал следующее послание: «Моя дорогая Ильзе, после долгих лет ужасной неопределенности ты и мои любимые могут оставить дурные мысли относительно моей судьбы. Я здоров и надеюсь вскоре вернуться домой. Пожалуйста, передавай мой привет всем близким, в особенности любимым родителям. Я желаю тебе всего наилучшего, сердечно обнимаю и целую. Твой навсегда, Эдельберт».
Это была единственная возможность не допустить нечестной игры с моим именем. Если карточка действительно придет в Германию, хорошо, если же нет, то, по крайней мере, никто не воспользуется ею неподобающим образом в пропагандистских целях. Теперь оставалось только ждать, что будет дальше. Сегодня 15 января 1946 года.
Уже прошел день моего рождения, четвертый по счету в плену. Было принято общее решение, согласно которому каждый в день своего рождения получает целую буханку хлеба и немного сахара, а также двойную порцию горячей пищи. В некоторые дни тем, у кого день рождения, даже предоставлялся на этот день выходной. Для каждого из военнопленных самым заветным желанием является по крайней мере один раз в год получить буханку хлеба и съесть больше, чем то небольшое количество пищи, что нам выдают ежедневно. Лично я начал мечтать об этом еще за несколько недель до события. Нечто похожее испытывает маленький ребенок перед Рождеством.
От вновь прибывших пленных мы узнали, что монастырский лагерь, за редким исключением, освобожден от немецких военнопленных и что там размещают наших бывших союзников японцев. Вот уже несколько дней ходили слухи, что нас вот-вот вернут обратно в лагерь «Кама», а здесь нас заменят японцы. Было бы настолько прекрасно выбраться из этой мясорубки, что лишь немногие из нас осмеливались даже мечтать об этом.
Судя по календарю, уже пришла весна, однако «генерал Зима» продолжал держать скипетр в своих руках. Но 1 апреля 1946 года неожиданно вдруг потеплело. Тепло вызвало общее таяние снега, и санный путь вдоль Камы стал теперь еще меньшим удовольствием, чем прежде. Если все будет продолжаться теми же темпами, скоро мы увидим, как тает лед, и на реке снова появится открытая вода.
Назад в основной лагерь
Сегодня, 7 апреля 1946 года, утром вдруг неожиданно пришел приказ всему лагерю сниматься с места. Здесь останется всего несколько человек, чтобы помочь обжиться вновь прибывшим и передать имущество. В основном это члены Союза немецких офицеров, которые теперь в суете перед отправлением пытались жульническим путем выманить у нас то, что мы успели насобирать на Пасху. Но это почти не беспокоило нас. Все мы были рады, что наконец можем готовить сани к дороге на противоположный берег реки. Если японцы появятся здесь на следующее утро, у них явно будет проблема с тем, что лед на реке чрезмерно разбит.
И вот после стремительного марша мы снова прибыли в лагерь в Елабугу. Поскольку нам пришлось идти мимо монастырского лагеря, у нас была возможность убедиться собственными глазами в том, что пленные японцы уже прибыли.
После обязательной процедуры обеззараживания от вшей, которую прошла каждая вернувшаяся группа пленных, нас временно разместили в 8-м блоке. Слава богу, теперь мы могли немного отдохнуть. Я снова с удовольствием смотрел на лица старых знакомых, на своих старых товарищей и убеждался, что снова попал в свою старую стаю.
С чувством огромной печали я узнал, что организовавший оборону в Великих Луках подполковник фон Засс, которого за несколько недель до закрытия 6-го блока забрали в Москву, был повешен русскими[16]. Капитан Кнауфф, который был командиром роты в полку фон Засса, приговорен к 15 годам каторжных работ.
Я даже встретился с земляком, капитаном Карлом Крибелем, захваченным в плен под Кенигсбергом. Мальчишками мы выросли на одной улице, и вот теперь встретились подобным образом здесь: далеко от родной земли, в тысячах километров от наших близких. Несмотря ни на что, этот мир тесен. Год назад я встретил здесь обер-фельдфебеля Карла Мейера, с которым также знаком с детства. Он принес мне вести о моей жене, которую видел во время своего последнего отпуска дома. В данный момент Карл трудился в колхозе под Казанью.
Гереус снова сделал здесь «карьеру»! Теперь он сторож при кухне. Судя по довольному лицу, он явно не внакладе.
Как и в прошлом году, начались сельскохозяйственные работы. Единственное различие было в том, что теперь они проводились с еще большим размахом. И это неудивительно, поскольку в этом году организаторами стали испытанные члены Союза немецких офицеров, которые теперь выступили в роли фермеров и предоставили русским значительную помощь. Количество лопат увеличилось примерно на сотню штук. При этом никто не забывал о хорошо зарекомендовавшем себя старом добром способе привлечения нас в качестве тягловой силы для плугов и борон. Должно быть, это делалось, чтобы унизить нас[17]. На этот раз к работам привлекли даже самых слабых, тех, что входили в так называемую «третью рабочую группу». Таких работников запрягали в плуг бригадами по 25 человек, которые называли «инвалидными командами». И теперь было довольно типичной картиной, когда пожилой полковник трудился в паре с молодым лейтенантом, который от недоедания тоже выглядел стариком; оба либо впрягались в плуг с петлей вокруг плеч, либо толкали дышло на веревке перед собой.
Вот уже долгое время отвечавший за восстановление сил пленных доктор Шустер во многих случаях действовал в интересах не своих же товарищей пленных, а, скорее, русских, которые в противном случае могли бы избавиться от него на данном посту.
Нарушение порядка, такое как воровство продуктов или неправильный сев картофеля, каралось арестом.
А как обстояли дела у японцев? Они тоже выходили на работы в поля небольшими колоннами, и их рабочие места находились в некотором отдалении от нас, но все равно в пределах видимости. Они выполняли свои работы без всякого принуждения, добровольно. Они не нуждались в том, чтобы их подстегивал кто-то из своих. Как-то кто-то из русских промахнулся, попытавшись ударить караульного-японца, и тогда японский полковник отдал приказ сделать это своим людям, не обращая внимания на угрозы и ругань пострадавшей стороны. И все это происходило на глазах у внимательно наблюдавших за инцидентом недоумевавших немцев.
Как же тяжелый поход может менять людей. В бараках лагеря «Кама», где даже коридоры использовались в качестве жилья и кровати стояли в три яруса, царила гнетущая атмосфера. И причиной этого являлась деморализующая деятельность активистов.
Дружба здесь ценилась вдвойне, несмотря на голод и словесные оскорбления, что сыпались на нас постоянно. Многие не смогли устоять перед соблазном воровства, из-за недостатка никотина или при виде лежащих перед ними кусков хлеба. Здесь каждый знал, что ни у кого нет никаких богатств, за исключением некоторых «специалистов» из Союза немецких офицеров, которые накапливали продукты и другое имущество за счет всего коллектива.
В Зеленодольском лагере
Вот уже два дня я ждал транспорта, который отправится в направлении на Казань. Точного пункта назначения никто из нас не знал. Нашим командиром на время транспортировки назначен капитан кавалерии Эйхорн, который уже несколько лет как стал антифашистом. Такие подхалимы всегда умеют устраиваться. Русским конечно же доставляло удовольствие сотрудничество с таким вот «господином». Здесь же и лейтенант Вильд, военнопленный со стажем, заслуживший у военнопленных-сталинградцев прозвище «мародер Вильд». Будучи ветераном Национального комитета и активистом, он, естественно, стал бригадиром. На самом деле теперь никто не может пользоваться названиями «Национальный комитет» или «Союз немецких офицеров», поскольку через несколько месяцев после капитуляции обе организации были распущены. В каждом лагере теперь имеется свой антифашистский комитет, которым руководит старший активист, так называемый пропагандист. Разумеется, первыми претендентами на этот пост стали представители самого радикального левого крыла военнопленных.
Через два дня плавания вниз по Каме и немного вверх по Волге на пароходе мы прибыли в Казань. На пристани в Елабуге я в последний раз видел гвардии подполковника. И все же я тогда постарался, чтобы он не заметил меня. Из Казани нам предстоял путь длиной в 30 километров до Зеленодольска, расположенного на пересечении Волги и Транссибирской железнодорожной магистрали. Нас разместили в только что возведенном на территории деревообрабатывающе