От капитана Либа я узнал, что лейтенант Фогт, с которым мы вместе прошли через 6-й блок, трагически погиб. Вместе с Либом они сидели в грузовике, груженном бревнами, которые русские не закрепили должным образом. Во время пути по скользкой заснеженной дороге толстые тяжелые бревна перекатывались из стороны в сторону, пока один из бортов не обрушился. Фогт, не успев вовремя среагировать, был задавлен перекатывающимися бревнами. Либу удалось вовремя выпрыгнуть из машины. Он испытал шок, но спасся.
Мне удалось найти для себя хорошее спальное место рядом со своим земляком и приятелем капитаном Крибелем. Каждый вечер, укладываясь спать, мы долго беседовали, вспоминая о своей прежней жизни и о родных местах.
Было очень забавно, что нам снова придется работать на территории бывшего завода. Всего шесть дней назад мы с Хабером работали здесь от лагеря 119/6, а теперь нас отправляют сюда же из лагеря 119/5. Я с улыбкой рассказал своим друзьям по лагерю 119/6 о том, как политработник Штратман пытался отправить нас в штрафную роту.
Нам приходилось работать не только с грудами шлака из печей фабрики боеприпасов, но и с запасами угля, который приходилось разгружать и снова загружать шаг за шагом с одной платформы на другую. Для этой работы нам выдали инструмент, с которым нам меньше всего хотелось бы иметь дело. Я видел на территории фабрики абсолютно новую большую катушку с кабелем, произведенную на Дуйсбургском заводе, привет из далекого дома.
Как только городок Зеленодольск с приходом весны вновь освободился от снега, в городскую администрацию каждое утро стали отправлять по 10 военнопленных. Нас забирал из лагеря охранник из города, вооруженный старинной винтовкой. Кроме того, нас сопровождал туда и обратно один из солдат-красноармейцев. Нам, вооруженным ломами, деревянными лопатами для уборки снега и обычными лопатами, была поручена почетная работа по уборке выгребных ям и общественных туалетов.
Старшим в нашей бригаде был прибывший из Елабуги несколько дней назад информатор НКВД Лохофф, который не сумел продержаться в 6-м блоке и двух дней и был удален оттуда по нашей «рекомендации». Похоже, его карьера в Елабуге закончена. Я иногда задумываюсь над тем, какой ответственный пост он вскоре займет в нашем лагере. Он уже успел перемолвиться словом со своим давним коллегой Штратманом из лагеря на территории бывшего завода. А пока от него не было никакого вреда: он честно старался выполнять свою часть работы в качестве старшего команды рабочих.
Нам приходится здесь наблюдать довольно дикие вещи. Во всем городе отсутствует система канализации, и, к нашему счастью, все сейчас замерзло и в этом состоянии может быть легко погружено на грузовую машину. Я имею собственные взгляды на работу и не стыжусь ее. Так же я поступал и дома: если эта работа необходима, я немедленно приступал к ее выполнению. Однако при данных обстоятельствах я находил вдвойне унизительным и оскорбительным то, что русские относятся к офицерам немецкого вермахта подобным образом. К сожалению, некоторые военнопленные полностью утратили понимание того, что является возмутительным с точки зрения офицерской чести. Голод довел их до такого, что они готовы доставать из грязных помоек мороженую картошку и готовить ее себе в лагере.
Этот спор относительно того, какая работа является приемлемой для нас, можно было вести бесконечно. Однако если мы не выполним назначенный нам контролером объем работ, он не отчитается в том, что мы выполнили норму на 100 процентов, и тогда мы не получим того хлебного дополнительного пайка, что нам выдавали. К счастью, хлебные нормы здесь не такие строгие, как в заводском лагере. Еще одним небольшим преимуществом данного вида труда являлось то, что в конце рабочего дня нам не приходилось стоять в течение часа или даже дольше в ожидании, пока нас обыщут, что при пронизывающем холоде было очень неприятно. А те, кто работал на фабрике, подвергались этой процедуре ежедневно.
Здесь я снова повстречал нескольких товарищей, с которыми вместе содержался в лагере в Елабуге летом 1943 г. Они рассказали мне душераздирающую историю. Унтер-офицера Йессена, выходца из района Ахена, и с ним еще более 200 человек летом 1945 года отправили из лагеря, расположенного к северу от Казани, на один из островов на Волге. Условия работы там были очень тяжелыми, а питание оставляло желать лучшего. Старшим по лагерю был унтер-офицер фон Альст, который, несмотря на то что просидел в Елабуге в тюрьме почти два года и был приговорен к смерти, продался русским. Он вместе с русским комендантом отправлял людей на работы под угрозой наказания палками, воровал продукты в таких количествах, что, когда с началом ледохода весной 1946 года островок оказался отрезанным от большой земли, запасы продовольствия оскудели настолько, что последние недели пленным давали только совсем немного хлеба и миску капустного супа. Рабочие нормы при этом остались прежними, и в результате такого бесчеловечного обращения погибли более 120 военнопленных. Это случилось зимой 1945/46 года. Мысленно я снова увидел перед собой боксера-любителя из Эммериха, когда он, хромая на обе ноги, пошатываясь, шел через лагерь, лица фельдфебеля Кёлера и других моих знакомых, которых больше не было в живых.
Другие товарищи из тех, что были в том лагере вместе с Йессеном, тоже подтвердили правдивость этого возмутительного случая. Военнопленные не могли сами защитить себя от бесчеловечного обращения, а русские стояли на стороне таких, как фон Альст. Все обитатели нашего лагеря тоже слышали о том случае.
Лучиком света в нашей безрадостной жизни стал очередной день рождения. Карл Крибель с любовью и заботой позаботился о том, чтобы мне приготовили праздничное блюдо, и я очень счастлив от сознания единения со своими друзьями в прежнем и в этом лагере. Для меня осталось загадкой, как мои товарищи сумели доставить мне посылки из моего прежнего лагеря. Самым большим удовольствием для меня в этот день стали два стихотворения, написанные Крибелем и Шрётером. Крибель назвал свое стихотворение «Вера и молитва». В нем говорилось:
Я верю в Германию, как в Господа,
Даже тогда, когда повсюду властвует дьявол,
Тот, что не дает мне вернуться в мою страну.
Я верю в правоту своего народа даже в самом глубоком отчаянии.
Это освещает нам путь в темноте и поможет однажды обрести свободу.
Своими деяниями я продолжаю сражаться за победу,
Смыслом моей жизни остается мой долг и молитва;
Я служу и верю в Германию, как в Господа!
Ведь долг и любовь моего народа в моем сердце
Являются высшей и святой потребностью!
А Шрётер посвятил мне следующие строки:
Время не проходит даром!
Твое сердце никогда не забудет, как терзает тебя враг!
Твоя вера непоколебима! Даже если твое сердце дрогнет,
Твоя сила всегда с тобой! Враг не убьет силу веры в твоем сердце,
Откуда храбрец черпает свои силы!
Итак, у Лохоффа все получилось. Побыв некоторое время осведомителем НКВД в основном лагере, он стал старшим пропагандистом среди антифашистов. Теперь он снова коллега Штратмана. Его предшественник австриец, которому не нравилась его роль главного активиста и, в особенности, обманщика, с удовольствием избавился от этой неприятной работы. Нам повезло меньше, поскольку Лохофф уже подготовил для русских целый список в надежде получить за это свои иудины деньги.
Из Зеленодольска в Запорожье
Ходят слухи о том, что сюда с юга направляется большой транспорт, чтобы забрать отсюда от 400 до 600 человек. Цели и причины неизвестны. Некоторые говорят о переезде на Украину, те, кто настроен более оптимистично, предполагают, что нас повезут домой. Я приготовился не удивляться ничему: с русскими возможно даже самое невероятное. Когда-то один из пленных описал мне свою страну, как «страну безграничных невозможностей»! К сожалению, все это пока для меня имело лишь отрицательный смысл.
Состав транспорта сформируют из различных филиалов 119-го лагеря. Разумеется, списки по рекомендации антифашистов утверждают в НКВД. Первыми подлежат отправке неблагонадежные элементы. Для нас вполне ясно и естественно то, что в нашем лагере это в первую очередь касается бывших обитателей блока номер 6. Таким образом, когда мы погрузились на поезд, я встретил там большое количество своих старых товарищей, некоторых из которых я знал даже сразу по двум лагерям в Казани. Как же приятно встретиться снова! После многочисленных жалоб нам снова выдали шинели, поскольку сейчас, на пятнадцатый день апреля, все еще стояли холода.
«Герр» Эйхорн снова на коне! После коротких курсов в Казани его назначили старшим нашего эшелона. Русские уже знали, кому следует поручать подобные обязанности. Однако, к своему удивлению, мы обнаружили, что еда здесь намного лучше, чем это обычно бывает во время переездов. Однодневное путешествие по железной дороге было для всех нас развлечением, и многие выразили желание, чтобы оно продлилось до самого нашего освобождения.
Поезд двигался в направлении на юго-запад, и, пока он не дошел до Харькова, мысленно для нас были открыты все пути домой. Однако вскоре самые знающие пояснили, что дальше остается только путь на Запорожье.
Мы прибыли сюда 28 апреля. После того как закончилась разгрузка, нас доставили в лагерь 7100/5. Вот и лозунг: «Работа в Советском Союзе является честью для представителей немецкого народа! Приложите все силы для увеличения производительности труда!» Теперь вполне понятно, чего здесь от нас ожидают. Мы сольемся с прочими рабочими бригадами и начнем упорно трудиться.
Лагерный оркестр подготовил для нас достойный прием. Мысленно я вспомнил апрель 1946 года в Елабуге, когда мы шли к местам размещения под звуки немецких маршей в исполнении тамошнего лагерного оркестра. Наши грязные, потрепанные одежды и изношенная обувь – вот и все, что осталось от некогда безупречных мундиров немецкой армии.