Здесь, в лагере 7100/5, обнаружился еще один мой старый знакомый, который успел уже отучиться на курсах в Москве. На местной политической сцене первую скрипку играл бывший старший казначей Шмидт-Ахат.
С большим пафосом прозвучала речь, из которой следовало, что представителями «Большой четверки» в Москве подписан договор о том, что всех немецких военнопленных надлежит вернуть на родину не позднее 31 декабря 1948 года. Нам это кажется бесконечным сроком – еще 20 месяцев! Но, по крайней мере, теперь у нас есть твердая дата, наступления которой мы будем ждать. Помимо всего прочего, не могут же они отправить нас всех домой в декабре 1948 года. Согласно официальному заявлению Советского Союза, на его территории все еще находится примерно 840 тысяч немецких военнопленных.
Я рад, что некоторые из нас, в том числе и я сам, направлены в лагерь 7100/1, где размещается все лагерное руководство. Поскольку русские поспешили отослать из Казани наименее сговорчивых пленных, здесь огромное множество тех из нас, кто не готов позволить водить себя за нос. С первого взгляда мы поняли, что большинство здешних пленных влачит жалкое существование, что сейчас, через два года после окончания войны, выглядело довольно шокирующим.
Нам остается только радоваться, что нам продолжают выдавать установленные пайком 600 граммов хлеба. Некоторые представители местного гражданского населения не имеют и того, что мы получаем за нашу работу. Буханка хлеба стоит дороже 100 рублей, а ведро картошки – 150 рублей. Многие рабочие вынуждены продавать свою одежду и обувь, чтобы иметь возможность купить себе самое необходимое из продуктов. По утрам и вечерам они выстаивались перед магазинами в длинные очереди, но каждый на руки получал только то количество еды, которого хватало лишь на него одного.
Я не мог понять, как в этой стране живут семьи. Например, муж работает комбайнером, а жена трудится на железной дороге. То есть у каждого свое собственное рабочее место, на котором они получают продукты. По этой причине супруги часто видятся лишь на короткое время, когда один приходит, а второй отправляется на работу: ведь первый работает в дневную, а второй – в ночную смену. Дети часто предоставлены сами себе, отсюда и результат. Украинцы в основном настроены к нам дружелюбно, вопреки пропаганде.
Вчера, 29 апреля в полдень, мы прибыли в лагерь 7100/1 и обустраивались до позднего вечера, но тем не менее на следующий же день, то есть сегодня, русский комендант лагеря распорядился, чтобы мы выходили на работы. Некоторые несчастные пытались выражать свое недовольство, но лично мне было все равно, так как я знал, что делать. Поэтому я был рад, когда сегодня утром никто из нас не поднялся, чтобы отправиться на работы. Даже самые слабонервные не решились плыть против течения. Последовала часовая беседа с комендантом лагеря капитаном Коганом, которому не удалось убедить нас выйти трудиться.
Эйхорн чувствует себя не в своей тарелке. Но ему пришлось смириться с волей большинства, которое предпочло «герра» Бендера, также обладавшего заслугами перед Союзом немецких офицеров и имевшего репутацию честолюбивого всеми уважаемого товарища. Еще одним соперником Эйхорна был капитан Краузе из нашей бригады и те, кто его поддерживал и видел выразителем своих интересов. Они не были склонны к компромиссам с кем бы то ни было. Кроме того, здесь собралось довольно много удаленных из Казани «паршивых овец», вроде меня. Нашей целью являлось то, чтобы выдаваемое нам количество пищи, в первую очередь хлеба, никак не ставилось в зависимость от выполнения рабочей нормы. До сих пор русские очень тщательно следили за тем, чтобы нам выдавалось положенное количество еды. Нам очень пунктуально выдавали по 15 сигарет в день, в то время как рабочим командам доставалось только по 5 штук на каждого. Мне не нравится видеть и сознавать то, что мы, в отличие от времен службы, получаем разные с рядовым составом пайки. Даже нас снабжают недостаточно, но солдаты получают еще меньше!
Отработав несколько дней на укладке кирпичей, настоящей «костной дробилке», мы отправились на фабрику по производству растительного масла. Вид бедных солдат, которые трудились на укладке кирпичей, вызывает острую жалость. Русские умеют хорошо подбирать послушных командиров бригад, которые четко выполняют порученную работу, не обращая внимания на состояние своих подчиненных.
Услышав название «Фабрика растительного масла», мы сразу же подумали о выпечке или чем-то подобном, но все иллюзии рассеялись в первый же день. Все оборудование, установленное здесь, некогда стояло на фабрике в Штеттине. Это что – тоже демилитаризация?[21]
На особом положении здесь находились люди, которых мы называем «добровольными помощниками», или «хиви», как когда-то прежде. В этом лагере их лидером является Кальбаум, некогда цепной пес Мангольда, когда зимой 1943/44 года тот занимал должность старшего по бараку в блоке-изоляторе номер два в Елабуге. В дальнейшем этот человек учился в школе антифашистов в Москве, а теперь хорошо устроился, как шеф «добровольных помощников». Роль этих людей сводится к тому, чтобы заменить охраняющих нас солдат Красной армии. При них все еще оставили одного или двух русских для надзора.
Главному повару лейтенанту Розе, этому развращенному прихвостню русских, с большим трудом (и с помощью офицера НКВД) удалось избежать открытой расправы за то, что он пытался узнать имена наших товарищей, тех, кто сорвал плакат издевательского содержания с одного из деревьев и выбросил его в туалет.
В штрафном отряде лагеря 7100/2
Условия нашего содержания настолько ухудшились, что на 9 мая была назначена забастовка, а потом и голодовка. Об этом уведомили бригадиров. Лично я при этом воздержался от любых активных действий, так как принципиально не желал выполнять роль командира группы или чего-то в этом роде. Сегодня 8 мая. Очень ветрено, и работа на конвейерной ленте вовсе не доставляет удовольствия. В глаза постоянно попадал песок. Инженер уже успел сделать нам замечание за то, что мы неточно выполняем его указания. Похоже, он не понимал, что военнопленные, естественно, будут стараться делать все наперекор ему. Он собрался пожаловаться на нас в лагерную администрацию. Я снова держался в тени, потому что знал, что вокруг много шпионов русских, которые не дремлют.
Мы с Руди Хабером вновь и вновь обсуждали возможности развития Советского Союза. Дискуссия велась абсолютно циничным тоном и с непередаваемой иронией. Причиной ее стала история, которую рассказал нам один из выходцев из Нюрнберга, который время от времени наведывался по вечерам в барак к Руди. Этот человек рассказал, как однажды в последние апрельские дни он наблюдал на моторном заводе, расположенном прямо за основным лагерем, случай, который возможен только здесь. К туалетам направлялась молодая беременная русская женщина. Он уже видел эту женщину здесь несколько дней назад, когда она брела через заводскую территорию и обратил на нее внимание своих товарищей. В день, когда женщина рожала, он видел, как вокруг туалетов собралось большое количество мужчин. Затем появилась телега, на которой лежала молодая мать, укрытая несколькими мешками из-под цемента. Новорожденное дитя также было завернуто в мешковину и лежало рядом с матерью. Наконец, телега тронулась в путь. Следы на песке, которые оставляла телега, указывали дорогу нового гражданина в «царство социализма».
Сегодняшний вечер для нас с моим другом Оттелем стал особенным: нам удалось достать по яйцу, и теперь мы занимались их готовкой. Завтра воскресенье, которое я планировал встретить, позавтракав хлебом. Было уже темно, я думаю, около 10 часов вечера. И тут появился посыльный, который приказал мне собраться со всеми своими пожитками. Такое же распоряжение, кроме меня, получили еще пять человек: Эйхорн, Хинденланг и Крейзе, двое последних из 6-го блока, а также Путфаркен и Йеначек. Мне сразу стало ясно, что на нас донес кто-то из шпионов. Я подозревал Белтманна, немца из Прибалтики, который часто выполнял работу переводчика и к услугам которого часто прибегали русские. Ходили слухи, что он работает на НКВД.
Не сказав нам, куда нас отправляют, нас перевели на территорию другого лагеря. Русский комендант и старший над офицерами НКВД лично проследили за тем, чтобы нас надежно охраняли. Путь на грузовике до места назначения занял минут десять. Конвоиры повели нас в баню. Как оказалось, нас привезли в лагерь 7100/2. Всех шестерых поместили в особую зону: теперь все мы стали обитателями штрафного подразделения лагеря 7100/2 в Запорожье. Командиром здесь был бывший узник концентрационного лагеря коммунист Ханс Шустер. Как оказалось, мы были не первыми из тех, кого доставили сюда: здесь уже находились шестнадцать офицеров из лагеря 7100/4. Все собрались в кучу и улеглись, собираясь спать, но блохи не дали нам как следует насладиться сном, в котором так нуждался каждый из нас.
На следующее утро все уже трудились на строительной площадке «городок». Она располагалась сразу же за лагерем, была огорожена отдельным забором с вышками для часовых. Здесь мы сумели восстановить всю картину. Особенно все изумлялись тому, как вел себя Эйхорн. Он был раздражен и разочарован тем, что после того, как целый год сотрудничал с администрацией, теперь находится в изоляторе. «Я теперь не возьмусь даже за то, чтобы отвести слепого красноармейца до сортира!» – прорычал он глухо, высокий сухощавый капитан кавалерии, повсюду неизменно стремившийся к тому, чтобы быть в центре внимания. Не отработав 10-часовую смену, мы, находящиеся на особом режиме, не могли возвращаться в лагерь. Когда я посмотрел на тех, кто находился здесь, в штрафном подразделении, главным образом за воровство, мое сердце упало. И я ничем не мог помочь этим людям! Эти ходячие скелеты бродили вокруг, как хищники, постоянно озабоченные тем, как бы раздобыть что-нибудь поесть или покурить. Только крайняя степень голода и бесчеловечное обращение могли довести нормальных людей до такого состояния. Многие из них вряд ли смогут вернуться к нормальному образу жизни даже после возвращения в Германию. Избиение со стороны так называемых контролеров было для этих бедняг обычным явлением. Особенно отвратительные сцены разыгрывались утром у ворот, если кто-то из них опаздывал. В этом случае весь лагерь вынужден был ждать по полчаса, пока не прибудет колонна, которая в сопровождении конвоя должна пройти трехкилометровый путь до завода по производству сельскохозяйственной техники.