После появления конвоя открывались ворота и 3 или 4 человека пересчитывали нас при прохождении через них. Часто кто-то из них сбивался со счета, и тогда нам приходилось возвращаться для того, чтобы нас снова пересчитали у лагерных ворот. Это напоминало зимний лагерь в Зеленодольске, где счет заключенных никогда не длился менее часа до его успешного окончания. Затем начинался марш вниз по холму по скользкой дороге длиной около километра. Поскольку на каждом из нас чрезвычайно «модная обувь», мы с трудом сохраняли равновесие и совершали по пути самые причудливые движения. Лучшее решение – идти взявшись за руки. Поэтому мы с Отто или Фрицем шли под руку до тех пор, пока снова не добирались до нормальной земли. Путь по льду требовал постоянных усилий. На заводе нас снова пересчитывали. В это время Эйхорн со своими «хиви» занимали посты часовых, после чего бригады могли отправляться по рабочим местам.
Завод комбайнов состоял из двух частей. Наша бригада трудилась на большом сборочном предприятии с правой стороны завода. Примерно 200 человек работали на другой стороне. Снаружи на территории висели указатели дороги направо или налево. Наша команда сварщиков была привилегированным коллективом завода и получала самую лучшую зарплату. Мы работали на огороженной забором территории, и нам не мешал никто из местных. Здесь было много воровства, несмотря на усиленный контроль, и нам приходилось тщательно присматривать за своими инструментами. Интересно наблюдать за местными жителями, за тем, как они работали. Я уверен, что значительная часть здешних рабочих и работниц не имела другой одежды, помимо той рабочей, что сейчас была на них. Все они ходили замасленные, грязные, в пятнах, и если посмотреть на них внимательно, то создавалось впечатление, что они не снимали эту одежду неделями. По крайней мере, я не сумел найти здесь душевой. Сами мы слегка ополаскивались под шлангом в одном из служебных помещений. Туалет представлял собой полуразрушенную старую деревянную лачугу, одна сторона которой служит для мужчин, а вторая для женщин. Поскольку ямы из-за мороза заполнялись быстро, рабочие садились на корточки где-нибудь поблизости, и любой повсюду подвергался опасности наступить на такую «противопехотную мину». Но это никого не останавливало. В течение дня мы регулярно обнаруживали кучки дерьма на рабочих местах и вообще в любом месте в цехах. Эти «подарки» могут быть только от русской ночной смены, работники которой знали, что здесь работают военнопленные. Мы метили такие участки пометками типа «Осторожно, мины!» и тому подобными. Поскольку молодежь этой «самой передовой страны на земле» не останавливалась перед тем, чтобы совершать такие чудеса героизма прямо на наших верстаках, Ловаг решил обратиться к начальнику с просьбой навести порядок. Тот исчез куда-то с характерными русскими ругательствами на губах. Вскоре появились три старые женщины, которые убрали эту помойку. После этого у нас не было подобных проблем.
На пути на завод и обратно было много интересного. Уже в семь часов утра люди выстраивались в длинные очереди у магазинов, чтобы получить назначенные им хлебные пайки. Должно быть, им приходится стоять так долгое время. Многие прямо отсюда отправлялись на работу, так и не получив хлеба, так как им его не хватило.
Обед нам приносили прямо на завод в двух больших бочонках. Я всегда подавал для супа и каши свою румынскую консервную банку, которую достал как-то по случаю. Несмотря на то что это блюдо носило название овсяной каши, оно очень жидкое, и если бы не наши ежемесячные заработки, то на всех нас можно было бы большими буквами написать слово «голод». Не все зарабатывали столько, сколько мы, поэтому этим бедолагам приходилось голодать. Когда была возможность, мы старались им помочь. К сожалению, это похоже на каплю воды, что падает на раскаленный камень. Кайзеру удалось это – он получил должность Миндака! В своей тупости, лишенный малейших угрызений совести, он слепо выполнял все распоряжения русских контролеров. Он прибыл в лагерь в лохмотьях, зато теперь у него была любая одежда, которая, по его мнению, соответствовала его новой должности.
Несмотря на строгость почтовой цензуры, я получал больше почты, чем кто-либо другой. Но даже так до меня доходила примерно лишь третья часть писем, отправляемых в мой адрес, что я ясно видел по содержанию. Особенно счастливым меня делали небольшие фотографии, которые моя жена вкладывала в почтовые карточки Красного Креста. В свободное время я вновь и вновь доставал их, и тогда мысленно я снова переносился домой. Моим друзьям тоже нравились эти снимки из родных мест.
Устав, я присел за небольшой столик, который мы сконструировали сами. Этот день отнял у меня много сил. Вчера нам всем делали прививки якобы от брюшного тифа. При этом использовались всего несколько иголок, которые были уже тупыми и причиняли боль. Несмотря на лихорадку, которую после прививки испытывало большинство обитателей лагеря, нам все равно пришлось выходить на работу, хотя мы еле двигались от боли.
С началом теплого сезона нам пришлось переехать из «подвала героев» в новое здание. После месяцев, проведенных в подвале, нам в нашем новом жилище снова стали доступны дневной свет и лучи солнца. Я положил голову на столешницу, когда стук в дверь заставил меня оглянуться. Посыльный вручил мне письмо, в котором говорилось, что утром мне надлежит прибыть в Городок, в бригаду Йорама. Поразмыслив, я пришел к выводу, что это означает новое место работы и, соответственно, значительное ухудшение моего положения, исходя из новых обязанностей. Путем расспросов я установил, что этим переводом обязан Кайзеру. Причиной стало небольшое фото, которое я получил из дома, где я представал в стальном шлеме времен, когда я был новобранцем. То есть этим самым мне высказывали свое недовольство. Мое место занял друг Эйхорна Вернер.
Теперь я пробавлялся должностью помощника в бригаде плотников. К счастью, мне удалось остаться жить в комнате со своими друзьями. Было бы хуже, если бы мне пришлось покинуть их. Я поддерживал довольно хорошие отношения с коллегами по новой работе, пока этот наглый бригадир Йорам, недоразвитый юнец, не вынудил меня занять активную позицию против него. Он мошенническим путем лишал некоторых членов бригады заработанных денег.
Теперь я стал членом бригады Валиша, которая вскоре стала бригадой Талмайера. Мое рабочее место снова на заводе. Здесь мы подчиняемся бывшему майору Красной армии Капиллу, который теперь занимает пост директора по реконструкции предприятия. Благодаря манипуляциям Талмайера, который является хитрым пройдохой и любит на все жаловаться, мы каждый месяц получаем по нескольку рублей. Мы беремся за любую работу: разбираем обрушившиеся стены, засыпаем ямы, грузим мусор на погрузчики и деревянные носилки, убираем территорию завода от обломков метлами. Такой труд стоит дешево, и, если бы не мошенничество, мы не получали бы в месяц и одного рубля. Моими ближайшими товарищами по работе здесь стали Хайнц Зельцер, Рейнольд Дингес и Фриц Нойбауэр.
В свободное время Рейнольд рассказал мне о своих злоключениях зимой 1945 года, которые свидетельствовали о бесчеловечности русских и тех созданий, что работают на них. Русские узнали, что некоторые военнопленные в лагере все еще сумели сохранить часы, ручки и подобные предметы. Информатор сообщил старшему по лагерю, который был этническим немцем по имени Отто, что Рейнольд спрятал свои часы в туалете так, чтобы русские не смогли их отыскать. Рейнольду пришлось предстать перед русскими, которые после допроса посадили его под замок. Ту ночь ему пришлось провести в яме в земле полностью раздетым, за исключением старых русских штанов и порванных спортивных туфель, которые Отто швырнул ему. На следующий день Отто заставил его отправиться в выгребную яму и целый день заниматься там поиском часов и прочих ценных вещей. Сначала Дингес сопротивлялся, но офицеры НКВД и Отто кулаками заставили его повиноваться. Поскольку он ничего не нашел в выгребной яме, куда его отправили трудиться, его снова посадили под арест. Здесь его терпению пришел конец, и он был готов вцепиться Отто в глотку, когда он в одиночку появится рядом. Наконец врач-немец вызволил его из подземелья и, откормив, помог восстановить здоровье. Я сумел понять, какие мрачные мысли о мести вынашивал Рейнольд в отношении Отто.
До сегодняшнего дня домой отправилось всего несколько транспортов. Мы внимательно следили за цифрами, которые приводили в газете. Число пессимистов росло. Уже теперь было почти невозможно отправить до конца года домой всех военнопленных, не перегрузив транспортную систему, что чревато серьезными последствиями для экономики. Прежде я был вынужден на время отложить изучение русского языка. Мне было понятно, что, если Россия не станет выполнять Московское соглашение и не отправит нас до конца года домой, нам придется пробыть здесь, как минимум, еще один год. Мне в голову все еще приходили мысли о побеге. Если я смогу добраться до Одессы и сумею доплыть до иностранного судна, у меня будет шанс на успех. Я сумею объясниться с моряками на английском языке, и они поймут меня. Но для того чтобы через русскую территорию добраться до Одессы, я должен иметь по крайней мере элементарные знания в русском языке. Итак, с 1 сентября я начал систематически изучать русский язык. Это совсем непросто – учиться читать и писать в комнате под протестующие крики моих друзей, которые не желали ничего знать об этой «дурацкой зубрежке», как они называли мои занятия. Но я не сдавался, и у меня был хороший помощник в лице Фрица Нойбауэра, который уже немного знал русский язык. Вместе с ним мне удалось начать пополнять свой словарный запас. Я записывал и грамматические правила, и теперь письмо, чтение и разговорная речь давались мне быстрее. Кроме того, я достиг некоторых успехов потому, что помимо того, что мною была поставлена твердая цель, изучение этого языка стало доставлять мне удовольствие. Он не казался мне больше сложным и необычным, и я работал над ним днями и ночами. Я повторял русские слова даже во сне. Мои друзья смотрели на меня с жалостью, думая, что я не вполне здоров, но я не обращал на них внимания.