К счастью, на следующий день, 8 апреля, нас погрузили на грузовики, специально оборудованные для перевозки заключенных, и повезли за территорию лагеря. Мы сидели по 30 человек в сопровождении двух охранников с автоматами, которые следили, чтобы никто не попытался бежать. Следуя принципу «лучше плохо ехать, чем хорошо идти», мы радовались, что нам сегодня удалось сберечь свои ноги.
Пунктом назначения был Каймоновский, поселок далеко в тайге, куда планировалось провести железнодорожную ветку. До него было примерно 150 километров. Нас долго везли по Ангаре. На льду уже были видны очень широкие трещины, что говорило о том, что вскоре река освободится ото льда на несколько месяцев. Сидеть оказалось еще более неудобно. Особенно неудобное место досталось моему другу Оттелю, который попал со мной в один грузовик. Поэтому во время одной из коротких остановок мы поменялись местами. Вдалеке по дороге были видны отдельные поселки, и их лачуги свидетельствовали о нищете, в которой жили их обитатели. Русские боялись, что водители ведут грузовики слишком быстро. Один из грузовиков уже успел перевернуться. В нем ехали мои друзья Мютшеле, Корф и Дерр. К счастью, ничего серьезного не произошло, лишь несколько русских вымокли.
Когда над нами опустилась ночь, вести машины стало труднее. Нам часто приходилось вылезать наружу и вытаскивать грузовики из грязи и ям под снегом. У одного из поселков нам пришлось остановиться надолго. Наш водитель наехал в яму под снегом, и теперь машина зависла, касаясь земли лишь передними колесами. И здесь нам снова чудесным образом повезло, и все закончилось благополучно.
Было очень холодно. Вены на моих руках застыли от мороза. Среди похищенных у меня вещей были и рукавицы. Оттель отдал мне одну из своих. Мы находились в дороге уже более 14 часов. Конвоиры все больше свирепели. У меня затекли ноги от сидения в тесноте. Куда ни кинь взгляд, повсюду не видно ничего, кроме леса. Тайга здесь тянется бесконечно.
На рассвете мы наконец проехали через небольшое поселение. Наконец-то Каймоновский. Еще 3 километра, и мы остановились. Как же болели ноги после долгого пути тесно притиснувшись друг к другу! Нас принял новый конвой, и мы побрели по дороге вниз с небольшой возвышенности к лагерю. Огороженная забором территория, вне всякого сомнения, цель нашего путешествия. Короткая остановка у ворот лагеря, а потом каждого из нас вызывали, сверяясь с личными делами, и пропускали внутрь.
Как я вскоре узнал, мы оказались в 206-й колонне Ангарлага. В женском лагере. За исключением Курта Апиа, которого мы видели по дороге из грузовика шедшим в составе пешей колонны, мы здесь собрались все вместе. Помимо кухни и бани, здесь только два барачных строения. Нас временно поместили в летнем бараке, который до сих пор использовался как изолятор. Внутри было тесно, как в погребе, и, если бы мне раньше уже не приходилось ночевать в таких же дырах, я бы не поверил, что можно спать в помещении, где вместе с тобой находится так много людей. Тем не менее мы все поместились в нем и были рады хотя бы наличию крыши над головой, пусть даже дырявой, как и тому, что здесь была бензиновая печка. Не хватало воды, поэтому здесь ее добывали, выплавляя снег. Не было и туалета. У меня сложилось впечатление, что этот лагерь был построен не более года назад.
Русские часовые следили за тем, чтобы молодые заключенные не проникали в женский барак, но некоторым все же удавалось проделывать это ночью. С понятными улыбками они рассказывали о своих приключениях.
К моему удивлению, на вышках стояли охранники женского пола. Как мне объяснили, это тоже были заключенные, приговоренные к небольшим срокам. То же происходило и в мужских лагерях.
Несмотря на усталость, мне не удалось отдохнуть. Из-за отсутствия места в бараке я не мог заснуть. К тому же здесь были и насекомые. Утром 10 апреля мы прошли дезинфекцию и врачебный осмотр. Сам доктор не сказал нам ни слова, а его помощник, узнав, что мы немцы, преисполнился к нам ненависти. В полдень нас собрали у лагерных ворот и построили для назначения в рабочие бригады. К моему сожалению, нас разделили. Мютшеле, Корф, Бреске, Дерр и Менден попали в 209-ю бригаду, которая базировалась в 12 километрах отсюда. Гётц, Франке, Шрётер и я оказались с другими заключенными в 208-й бригаде. Как нам сказал конвойный, этот лагерь был совсем новым. С нами отправили тех, кто был приговорен по политическим статьям. Дорога, по которой мы шагали, почти полностью была покрыта водой. Ее проложили всего несколько месяцев назад, а до этого по этой земле вряд ли вообще ступала нога человека[28]. Молча, каждый погруженный в собственные мысли, мы шли по бесконечной тайге. Я снова вспоминал карту, которую видел в одном из кабинетов в Братске. Если ей верить, мы сейчас находились примерно в 400 километрах к северо-западу от северного берега озера Байкал. Если я собираюсь бежать, то единственным решением для меня будет попытаться добраться до Иркутска, а оттуда через Читу – в Маньчжурию. Но о том, как добраться туда, я пока не думал.
Здесь были женщины! Неожиданно на повороте дороги наш взгляд наткнулся на группу женщин, примерно 200 человек. Мы молча смотрели друг на друга, поскольку охрана запретила нам разговаривать. Здесь были представлены многие расы и народы. Молодые и старые, в одежде большей или меньшей степени потрепанности или даже в костюмах на подкладке. Большинство казались изможденными и запущенными, но некоторые из тех, что помоложе, выглядели довольно беззаботными и расспрашивали нас, откуда мы. Несмотря на запрет, некоторые заговаривали с женщинами, проходя мимо. Тогда между ними тут же, как бульдог, бросался старший конвоя. Есть ли среди них и немки тоже? По одежде мы не могли понять этого, потому что все выглядели одинаково.
Наконец мы дошли до лагеря. Этот лагерь и в самом деле довольно новый. Здесь не было ограждения, и, кроме караульного помещения, в котором живет комендант лагеря, стояли только две палатки. В первой уже жили порядка сотни человек, прибывших вчера из Харькова. Однако это не были политические заключенные. Большинство, к нашему сожалению, как нам показалось, были осуждены по политическим статьям, но были всего лишь обычными ворами. Среди них было и трое немцев (один из которых, Ханс Ремпельт, был насильно вывезен из Зибенбюргена[29] в Россию). Таким образом, всего нас, немцев, здесь стало семеро.
Условия проживания здесь были очень плохими, что типично для объектов «в развитии». Здесь не было кухни, и вместо нее использовался котел, установленный прямо под открытым небом. Не имелось туалета, и в этом качестве мы пользовались любым участком по нашему усмотрению. Не было бани, поэтому нам приходилось удовлетворяться обмыванием талым снегом. Воду для кухни доставляли на телеге, но ее явно не хватало. Пекарни тоже не было, и хлеб завозили из соседнего лагеря.
Помимо караульного помещения, все остальное еще предстояло спроектировать и построить. Нашей первой работой здесь будет постройка забора для самих себя, вокруг всего лагерного комплекса – ограда высотой 3,5 метра. Для нас это сложная и утомительная задача, очень мешал тающий лед. Все мы вчетвером, Гётц, Франке, Шрётер и я, копали ямы под основание постов охраны. Земля промерзла на глубину примерно метр и почти не оттаивала даже летом, ведь здесь рядом лес, и почти не проникал солнечный свет. Часто работу затрудняли и камни. В качестве инструментов рабочим выдали только ломы, кувалды и молотки, кирки и лопаты. Еды тоже было абсолютно недостаточно, и наши силы скоро начали таять. Поскольку приставленный к нам в роли контролера один из русских по фамилии Шларков воровал нашу еду, мы скоро вступили с ним в конфликт. Мы могли перейти в бригаду плотников, но и там для того, чтобы получить дополнительное питание, были установлены слишком высокие нормы.
Несмотря на тяжелый труд и плохое питание, я продолжал свои занятия по языку. Я старался записывать каждое новое услышанное слово и его перевод на немецкий, и, поскольку мне удавалось выучить хоть что-то, я оставался доволен своими успехами. С нами подружился молодой украинец, который воевал в войсках СС[30] и был приговорен к 25 годам. Его отцом был офицер Красной армии, связанный с делом Бухарина. Он пропал, и сын ничего больше о нем не слышал. Он не мог сказать ничего хорошего о данной политической системе. Я был очень удивлен тем, что снова и снова обнаруживал, что многие из тех, кто сами не имели отношения к политическому руководству, плохо отзывались о своем правительстве.
Поставки хлеба из соседнего лагеря явно недостаточны. До сих пор мы ни разу не получали установленной нормы. Царил голод. Предполагалось, что мы получим остальное позже, но я не верил в это. Мы яростно работали над сооружением собственной печи, чтобы лагерь больше не зависел от поставок хлеба со стороны. Самые пожилые из нас больше других настроены пессимистично: они не верили, что смогут здесь выжить. Среди них был мужчина 58 лет, получивший по приговору 25 лет.
Произошло нечто экстраординарное. Бежали трое молодых русских из соседней палатки. Для меня это послужило доказательством того, что при желании отсюда можно бежать. Но как далеко они смогут уйти? Их отсутствие обнаружилось на утреннем подсчете голов, и уже через два часа здесь были люди из главного лагеря с собаками-ищейками. Если беглецов поймают, с ними обойдутся так же, как и с заключенными из 209-й колонны, которые трое суток находились в бегах. Когда их поймали, одного застрелили, второго тяжело ранили и отправили в больницу, а третьего вернули в лагерь. Я видел, как он стоял у нашего лагеря с избитым лицом, называя себя идиотом и всем советуя никогда не пытаться бежать. И все же я попытаюсь, как только выдастся подходящий момент.
Пасха 1949 года. В дальней части лагеря мы, немцы, собрались всемером, чтобы ее отпраздновать. Мы читали «Пасхальный ход» из Фауста и некоторые другие весенние стихи и мысленно возвращались в родной дом, пытаясь забыть о том, что нас окружало, о трудном положении, в котором находились.