Сегодня 15 июня. День, как и вчера, выдался очень жарким. Вот первые заключенные возвращаются в бараки. Они грязные и потные, движения усталые. У некоторых от укусов маленьких кровососущих мошек, которые могут свести человека с ума, опухли лица.
Входит Вольф. Он тоже выглядит уставшим и измотанным. И его лицо опухло – ему еще труднее приходится с насекомыми, поскольку он постоянно носит очки.
– Добрый вечер, Вольф!
– Добрый вечер, Берт!
– Слава богу, день закончился. Что нового? – Он смотрит на меня своими большими голубыми глазами. Только тут я заметил, что сегодня он выглядит особенно серьезным.
– В чем дело, Вольф? – спросил я.
Усталым печальным голосом мой товарищ отвечает:
– Берт, Оттель умер!
– Этого не может быть! – выкрикиваю я. – Как ты узнал?
Вольф садится напротив меня.
– Сегодня на работе я познакомился с одним новеньким, который только вчера вышел из лазарета. Узнав, что я немец, он подошел ко мне и рассказал, что 9 июня там умер кто-то из немцев. Он не мог точно назвать имени, но, когда я назвал фамилию Оттеля, он подтвердил ее.
Я сидел будто оглушенный. Это просто не могло быть правдой. Оттель попал в плен вместе со мной в Сталинграде 2 февраля 1943 года. Мы были рядом с марта 1944 года, за исключением нескольких месяцев, делили горе и радость. В 17 лет он уже был солдатом, и до сих пор ему удавалось преодолевать все. Он не знал, что такое говорить неправду. Он всегда шел вперед прямо, не зная компромиссов, а теперь его больше нет в живых. Я подумал о его жене и детям, которые давно ждут его.
– Мы должны пойти к женщине-доктору. Только она может дать нам точное объяснение. Может быть, это умер кто-то другой из немцев.
Я с трудом, преодолевая боль, заковылял в санчасть. Маленькая женщина-доктор спросила, что мне нужно. Поскольку мы, немцы, всегда держались вежливо и сдержанно, мы пользовались некоторыми преимуществами при обращении, по сравнению с прочими осужденными.
– Простите меня, пожалуйста, фрау, но нам сказали, что умер наш друг Оттель Гётц. Вчера из лазарета явился выздоравливающий, который рассказал нам об этом. Мы потрясены и очень хотим знать точно, правда ли это. Мы просим вас, когда будет возможность, спросить в лазарете, действительно ли тем умершим был Оттель Гётц.
Маленькая докторша пообещала узнать об этом при первой же возможности. Я поблагодарил ее и побрел обратно к Вольфу. С ним уже были Оскар и Рупрехт, которые тоже не могли принять печальную новость. Оскар заявил:
– Пока у нас не будет официального подтверждения, я не верю в это.
Весь ужас полученного известия и то, что мы не знали о нем правды, стало для всех нас кошмаром. Но на следующий день меня вызвала к себе в санчасть доктор.
– Ваш друг Гётц жив. Там умер кто-то другой из немцев, имени которого мы не знаем. Я видела доктора из больницы, который лично подтвердил мне, что Гётц жив.
Я с великой радостью поблагодарил ее и изо всех сил поспешил к своим друзьям, которые, как это обычно происходило в это время, были заняты вечерней беседой.
– Оттель жив! Я иду прямо от доктора, и она подтвердила это. Там, к сожалению, умер другой наш соотечественник, имя которого неизвестно.
Все вздохнули с облегчением. Все обрадовались, узнав эту новость.
За то короткое время, что мы находились здесь, произошло уже два убийства. Первым случаем было, когда бывший блатной, который стал старшим по лагерю, зарезал другого блатного. Служба НКВД быстро убрала его, так как он был «сложным экземпляром», по крайней мере, так мне сказал другой блатной. До этого убийца уже успел забрать еще две жизни тем же способом. В качестве наказания за это его перевели в другой лагерь, где поручили ту же работу старшего по лагерю. Об официальном суде и приговоре нам ничего не сообщали.
Второй случай произошел вчера вечером. На этот раз старший по лагерю зарезал заключенного, отвечавшего за распределение работ. Старшим по лагерю был старый «законник», профессиональный преступник, а его жертвой стал «ренегат». Страшно бывает даже смотреть на то, как ведут себя эти животные, когда ссорятся друг с другом. Их любимым оружием являются ломы и топоры. Пойманный на воровстве ложится на землю, а остальные прыгают на нем, как на резиновом матрасе. В некоторых случаях они ведут себя еще более дико. Вора связывают по рукам и ногам и подбрасывают высоко в воздух, после чего он без сознания падает на землю. Для меня все эти случаи, демонстрирующие звериную натуру этих тварей, являются в высшей степени отвратительными.
Будучи в этом лагере, я трижды подвергся случаям жестокого обращения. В первый раз мой бригадир Ключников в пьяном состоянии ударил меня без всякой на то причины березовым поленом толщиной в человеческую руку прямо в правое предплечье. Моя рука распухла и несколько дней причиняла мне ужасную боль. Во второй раз один из блатных в этой же бригаде ткнул мне в глаза большой и указательный пальцы своей правой руки за то, что я отказался нести обратно в лагерь его инструменты. В третий раз еще один блатной нанес мне несколько сильных ударов по почкам за то, что решил, что я якобы забыл топор. Это было обычным делом для этих бандитов. Если они что-то теряли или совершали ошибку, они просто обвиняли во всем кого-то из немцев. Немец одинок и не может защитить себя, а кроме того, его гораздо проще заставить держать язык за зубами. Если он попытается что-то сказать, всегда следует:
– Заткни свою глотку, фриц! Фашист! Проклятый пес!
Никак не показывая своей ярости, сжимая кулаки в карманах, немец контролирует себя и не дает выхода вырваться наружу презрению.
Прошла неделя с тех пор, как нам сказали, что Оттель жив. Но сегодня меня вызвали к русской женщине-врачу, которая сообщила, что передала мне ложную информацию. Оттель умер. Сегодня утром она лично ездила в больницу и навела справки о Гётце. Там она обнаружила, что Гётц умер от пневмонии в 6 часов утра 9 июня. Нам потребовалось несколько дней, чтобы снова начать нормально воспринимать происходящее в лагере. Оттель был моим лучшим другом, его любили и уважали мы все. Невозможно предсказать, а порой и понять судьбу. Вот так многие мерзавцы возвращаются домой, в то время как лучшие люди остаются на обочине дороги!
Неудачная попытка побега
После четырех уколов витаминов боль в моей левой ноге несколько отступила. Оскару тоже стало немного легче. Однако работа все еще очень утомляла меня. Поскольку я все еще был очень слаб, меня определили в бригаду, работавшую на территории лагеря, которая занималась подготовкой лагеря к зиме. В течение следующих недель я занимался приготовлением смеси из воды, песка и глины, чтобы замазывать деревянные стены бараков. Кроме того, время от времени мне приходилось помогать в установке решеток. Я убежден, что наши далекие предки владели этим «передовым» методом работы еще 150 лет назад. В Германии человек вряд ли смог бы выжить, занимаясь такой работой. Тем не менее работа в лагере служила мне на пользу, несмотря даже на то, что мне каждый день приходилось много ходить.
Как и прежде, те немногие рубли, что мы ежемесячно зарабатывали, шли в общий котел. Когда мы делим деньги, я вспоминаю, что у меня до сих пор есть кошелек и карманы, где я могу их прятать. Мы уже успели усвоить, что вокруг воры, поэтому не позволяем никому чужому даже на долю секунды подсмотреть, что и где лежит. Самое плохое заключается в том, что Вольф никак не озабочен этим, и однажды я чуть было не сорвался, когда из-за невнимательности он лишился некоторой денежной суммы. Теперь же я думаю, что оно того не стоило.
Сегодня настал черед Вольфа отправляться в лазарет. У него поднялась температура, и медики подозревают воспаление легких. Боюсь, как бы и с ним не произошло худшее, как это случилось с Оттелем! Мы прощались с ним, не скрывая озабоченности; нам оставалось только надеяться, что он выздоровеет. Вольф похудел и стал похож на грабли в том смысле, что у него можно пересчитать ребра, однако он до сих пор сохраняет остроту ума.
Первоначальная неприязнь к нам со стороны хозяев лагеря с течением времени пошла на убыль. Они видели, что мы старались выполнять свою работу как можно лучше. Мы тоже старались по возможности придерживаться нейтралитета, так как в противном случае рисковали сделать себе только хуже. Я до сих пор решительно был настроен на побег, однако нога еще не до конца восстановилась после болезни.
В этом лагере лишь очень немногие были осуждены по политической статье. Они вели себя крайне осторожно и нарушали это правило лишь в том случае, если были уверены, что никто за ними не наблюдает.
В середине августа в лагерь вернулся Вольф. Совершенно случайно ему удалось перед убытием из больницы побывать на могиле Оттеля под номером А.36. Там, в больнице, все еще находились несколько немцев, в том числе и майор Фридрих Мюллер, инженер родом из Золингена, удостоенный дубовых листьев к Рыцарскому кресту Железного креста, а также капитан Рейнграбер из Восточной Пруссии. Оба получили по приговору по 25 лет по статье 58. О немецком враче докторе Мюллере Вольф сообщил, что он хуже, по сравнению с русскими докторами. Мюллер отказывался принимать у себя в бараке немцев и вообще старается держаться от них на дистанции. Он также приговорен к 25 годам за махинации с лекарствами в лагере для военнопленных.
Вот уже несколько дней, как я подготовил свои вещи к побегу. Несмотря на дурное предчувствие у Вольфа и у Оскара, я все же собираюсь бежать на пару с латышом. Я должен сделать это! Я уже столько лет не был дома! Я должен покончить с жизнью раба, что веду сейчас, и надеяться, и верить, что снова увижу мою родину. Но я не могу больше ждать, иначе просто сойду с ума, как многие мои товарищи.
Особенно удобной для осуществления наших планов нам показалась ночь 23 августа. Я поднялся около полуночи. Снаружи шел сильный дождь. Почти каждую секунду темнота освещалась ослепительной вспышкой молнии, и после каждой такой вспышки ночь казалась еще темнее. В этом мраке я не мог даже разглядеть свою руку у самого лица. Никогда прежде мне не доводилось наблюдать подобную бурю. Не скрываясь, я поднялся, надел шинель и пошел через едва освещенное помещение. Все в бараке забылись глубоким сном, в том числе и дневальный. Освежившись, я вдохнул полной грудью необычно чистый воздух. Внутри барака стоят такие запахи, что на них натыкаешься, как на стену. Я побежал под дождем к соседнему бараку, в котором спал Иван. Меня лихорадило от возбуждения. Здесь тоже дневальный спал прямо за столом. Я тихонько разбудил Ивана, который тут же проснулся. Я вышел из помещения и стал ждать его снаружи. Ночь разрезали всполохи молний. Вдруг послышались чьи-то шаги, и я ступил за угол от двери, чтобы остаться незамеченным. Дверь распахнулась, и оттуда вышел дневальный. За ним следовал Иван. Меня заметили. Дневальный спросил у меня, что мне нужно. Я ответил, что вместе с Иваном назначен на ночные работы на кухне. Для того чтобы не вызвать подозрений, я оставил свой мешок за дверью. Мы с Иваном направились к воротам. С левой стороны ворот была промоина, которая из-за дождей стала еще глубже. Если мы будем сохранять спокойствие, то нам удастся выбраться отсюда. Однако сейчас на ворота был направлен луч прожектора. Мы ничего не могли поделать. Быстро, как только могли, мы рванулись обратно к баракам. Одно было понятно в результате этой попытки: нам не удастся выбраться из лагеря. Часовые внутри и снаружи бараков дежурят слишком бдительно.