Ночной страж в бараке Ивана что-то заподозрил, так как нашел мой мешок. Тем не менее Иван забрал его и утром передал мне. Этим же утром Ивана допрашивали сотрудники НКВД[35]. Ночной дневальный донес на нас обоих. К счастью, он не знал моего имени, и теперь ищейки НКВД разыскивали хромавшего немца невысокого роста. Поскольку я уже не хромал, он забрал Зоммерфельда, который страдал той же болезнью, что была у меня. А Зоммерфельд ничего не знал о моих намерениях, так как несколько недель назад мы исключили его из своей компании за воровство. Я, как и Иван, сохранял спокойствие. Во время работ за территорией лагеря за нами обоими внимательно наблюдали. Вскоре Ивана неожиданно арестовали, обвинив по политической статье, а заодно и по подозрению в попытке побега. Мне даже не удалось с ним попрощаться.
В Советском Союзе отсутствует эксплуатация человека человеком
На следующем осмотре меня перевели во вторую рабочую группу, что означало, что мне снова придется работать за территорией лагеря. Меня назначили в бригаду Долгушина, дикую стаю, состоящую в основном из молодежи от 18 до 30 лет. Только несколько человек здесь старше этого возраста. Всего в бригаде 36 человек. Мы трудимся на подготовке подушки под железнодорожный мост, который будет построен через небольшую речушку в долине. К моей радости, в этой же бригаде оказался и Рупрехт Шолтиссек. Значит, я, по крайней мере, буду не одинок. Мы всегда работаем с ним вместе. Работа очень тяжелая и не заслуживает отдельного описания. Ответственный за нее инженер мудро сообразил, что за небольшую порцию хлеба и несколько щепоток махорки люди не станут выкладываться по максимуму. Нам нередко приходилось находиться на работе с 7 часов утра до следующего утра. Имея особенно сумасшедшие нормы выработки, бригадир проявлял склонность обращаться со своими подчиненными жестко, даже за счет их здоровья. Он непрерывно подгонял своих людей. А они слушались его, так как получали крохи с его стола. Еду привозили прямо на место на машине по вечерам.
Я открыл здесь еще одно особенно неприглядное занятие: заключенные здесь курили сигаретные окурки. Такой окурок проходит через пять или шесть рук, и каждый получает свою порцию дыма. Последние крохи махорки, которые все же оставались в окурках, потом собирали и делали из них новую небольшую самокрутку. Для тех, кто попал сюда, табак дороже золота.
Все еще стояли теплые дни, но, как только садилось солнце, сразу же становилось прохладно. Мы почти закончили рыть большую канаву для основания под мост через реку, когда в лагерь прибыла комиссия. Отвечавший за данный сектор генерал решил, что здесь не имеет смысла строить мост, а вместо этого необходимо провести бетонную трубу с насыпью. Вся работа оказалась напрасной.
Все, что мы выкопали вчера, сегодня сами же снова закопали. После этого мы снова начали раскопки по дну речушки. Мы отводили ее течение, но масса воды не хотела отводиться; кроме того, ее постоянно подпитывали грунтовые воды. И хотя у некоторых из нас имелись резиновые сапоги, в них было полно дыр, а обувь из искусственной кожи заполнялась водой доверху. Мы попытались осушить русло с помощью двух или трех насосов, но и это оказалось бесполезно.
Иногда на ночь насосы отключали из-за риска подтопления в месте выбора воды, и тогда на следующий день русло снова заполнялось водой. Пока воду снова откачивали, мы занимались дроблением камней. Нормы здесь настолько высоки, что никто не мог выполнить их, не прибегнув к обману. В моменты, когда за нами не наблюдали, мы бежали с носилками к уже дробленному гравию, а затем несли его в новую кучу.
Когда инженер завершил все приготовления (подвезли цемент, песок и промытый гравий был заготовлен в достаточных количествах, а ямы под фундамент были отрыты на нужную глубину), начались работы по заливке цемента. В этом непрерывном процессе была задействована масса людей. В Европе этот технологический процесс уже многие годы выполняется с помощью машин. У нас же одна группа промывала компоненты и несла их к бетономешалке, продукции завода имени Молотова, а остальные на тачках отвозили цемент оттуда. Кроме того, те, кто работал на тачках, находились в готовности замешивать бетон на местах. После них наступала очередь тех, кто укладывает бетон. При сбоях в работе бетономешалки к ней подходит «специалист», который с помощью ломов и молотков снова налаживал рабочий процесс. Перерывы в работе мешалки бывали довольно значительными, и тогда замешивание производилось вручную. Источник воды находился поблизости, всего примерно в 50 метрах.
Нам с Рупрехтом поручили носить гравий. Это – самая непопулярная работа, и каждый старался увильнуть от нее. Она в буквальном смысле перемалывала наши кости, и мы день ото дня становились еще более худыми, несмотря даже на то, что у Рупрехта были кое-какие «излишки» в весе после работы в бане. Поздно вечером мы совершенно разбитыми возвращались в лагерь, но никогда не отказывались от возможности встретиться в том или ином месте с нашими товарищами. Мы делим и радость, и горе. Постоянной заботой является еда. Мы в данный момент испытываем такое же чувство голода, как некогда в лагерях для военнопленных в самые худшие времена. К счастью, время от времени нам попадается кто-то, кто дает нам что-нибудь поесть, но на нас четверых этого явно недостаточно.
Зоммерфельд явно нездоров. Мы пытались остановить его, но все призывы и увещевания ни к чему не привели: из-за голода он опускается все ниже и дошел уже до того же уровня, что и самые непутевые обитатели нашего лагеря. Даже когда его поймали на воровстве русские и он громко покаялся в этом, он все равно снова начал воровать на следующий же день. И вот теперь русские, скалясь, рассказывают нам, что он стал гомосексуалистом и участвует в оргиях. В качестве платы ему дают хлеб и столь любимую им кашу. Дело настолько серьезно, что мы решили подвергнуть его остракизму, так как все попытки повлиять на него по-другому оказались напрасны. Когда я вижу, как в лагере повсюду медленно бредут голодные люди, я всегда вспоминаю зоопарк с его хищниками, затаившимися в ожидании добычи. Они очень похожи нравом.
Колонны военных грузовиков все прибывали. Как я узнал, их груз доставляется к Лене, а оттуда по реке перевозится на Крайний Север. В последнее время грузом было в основном топливо.
За октябрь мы с Рупрехтом заработали 34 рубля. Бригадир потребовал себе 5 из них, и мы безропотно отдали эти деньги, так как наше спокойствие для нас дороже. До сих пор мы находимся под покровительством Долгушина, который защищает нас от посягательств бандитов. Мы хотели на оставшиеся деньги купить себе хлеба и махорки, но добыть продукты за территорией лагеря очень трудно. Мы уже несколько раз доверяли свои деньги другим людям, надеясь, что те нас не подведут. До сих пор все это заканчивалось катастрофически. Даже самые дружелюбно настроенные в лагере люди становятся непредсказуемыми, когда дело касается денег. Кому из них можно доверять, кто еще способен различить свое и чужое? Единственной оставшейся для нас возможностью стало обратиться к Саше Мельникову, лейтенанту-летчику из Днепропетровска. До сих пор он был настроен к нам по-дружески и помогал, чем мог. Но мы пока ни разу не доверяли ему деньги, ведь если и он предаст нас, у нас ничего не останется.
Саша немедленно выразил готовность отправиться за хлебом, табаком и даже растительным маслом. Он пообещал принести все это на следующий день. Увы, но и он нас подвел. Ни на следующий день, ни за все последующие дни мы так и не увидели ни обещанного, ни денег. Нам придется просто вычеркнуть все это из памяти, и все время до конца месяца у нас не будет возможности купить хлеба.
Обстановка в бригаде Долгушина стала для нас непереносимой. Мы с Рупрехтом перевелись в бригаду Зайнулина, где, за исключением одного украинца, все остальные были нерусскими, например узбеками, казахами, туркменами и татарами. Сам бригадир по национальности казах. Мы часто обсуждаем между собой, почему нерусские всех оттенков, как правило, относятся к нам более дружелюбно, чем сами русские. Даже евреи ведут себя с нами приветливо, несмотря на то что должны бы питать ненависть к Германии. Их поведение заставило меня пересмотреть прежние предрассудки. Мы с ними хорошо понимали друг друга, так как здесь мы все являемся угнетенным народом. А угнетенные народы очень любят свободу. Однако любые шаги в данном направлении решительно подавлялись, так как система всеобщего доносительства делает любые попытки сопротивления невозможными.
Условия труда в бригаде Зайнулина были несколько лучше, чем на прежнем месте. Я договорился с бригадиром о начислении нам самого высокого процента, взамен чего он будет получать половину наших заработков. Таким образом мы стали получать дополнительно по 350 граммов хлеба в день. В чем заключалась наша работа? Мы снова целый день рыли шурфы или дробили камень.
Ночью пришла зима. Сначала было не очень холодно, просто пошел снег. Некоторым бригадам по их настоятельной просьбе выдали зимнюю одежду. Почти все мы получили из специально построенных швейных мастерских теплые вещи. Заключенные-ветераны теперь высказывали опасения по поводу дальнейшего поведения рабочей силы. Если мы не выдержим холодов, это повлияет на единство в наших рядах.
Вскоре после того, как Рупрехт получил свой ватник, стеганую куртку, похожую на одежду степняков, его украли. Взамен ничего не выдали, но взяли за замену 300 рублей. Эти деньги будут взыскивать из его зарплаты. Воры здесь повсюду, и думаю, мы так и не научимся не попадать в расставленные ими ловушки. Пока я надевал свои башмаки, с подоконника кто-то стащил 400 граммов хлеба. Я не видел вора всего лишь долю секунды, пока вид перекрывал Рупрехт, который доставал что-то из-под кровати. Но этого хватило, чтобы хлеб пропал. Четверо сидевших неподалеку русских заявили, что ничего не видели. Даже устроенный охранником осмотр ничего не дал.