Дни для нас тянулись долго. На день своего рождения, уже восьмой в качестве военнопленного, я сумел приготовить для своих друзей небольшое угощение. Все это – благодаря моим связям в лазарете и на кухне. Помимо пожеланий мне доброго здоровья, мы сосредоточились на одном вопросе: «Действительно ли мы вот-вот отправимся домой?» Нас всех переполнял оптимизм, и мы верили, что родина не забыла о нас, что она всеми способами готовит почву для нашего возвращения домой. Важным фактором для всех нас является поведение Америки, Англии и Франции. Если они все вместе потребуют нашего освобождения, русские не смогут держать нас здесь вечно. Это было бы неразумно, так как в очередной раз послужило бы почвой для возбуждения ненависти.
Вечером 16 февраля Павлик объявил мне, что с завтрашнего утра мне снова придется вместе со всеми выходить на работы. Мое место занял похожий на гнома маленький татарин из Сталинграда по прозвищу Колыма.
Рано утром я последний раз присматривал за посетителями лазарета. После четырех недель, проведенных в чистоте на работе санитара, грязь барака больше, чем когда-либо прежде, вызывает во мне отвращение. Бригада все еще работает на старом месте. Я с отвращением смотрю на камни под снегом на склоне холма, которые мне предстоит дробить. Каждые несколько минут я ухожу с рабочего места, чтобы погреться. Стоит мороз, 30 или 40 градусов. Наступит ли здесь когда-нибудь снова тепло? Надеюсь, что месяц март будет немного теплее.
Глава 5Возвращение домой
Я вхожу в предбанник лазарета.
– Добрый вечер! Есть какая-нибудь работа для нас?
Ко мне направляется Колыма:
– А, привет, Холль! Можете распилить бревно там, снаружи. Ты знаешь, какой длины должны быть поленья. Кстати, завтра вы отправляетесь домой.
Я с подозрением посмотрел на него, но лицо татарина оставалось бесстрастным. Возможно, это была шутка, но я достаточно мудр, чтобы попасться на такой трюк. Я засмеялся:
– Очень забавно! Завтра! Домой! Ха-ха-ха!
Но Колыма смотрит на меня серьезно своими большими глазами.
– Это не шутка, посыльный из караульной сам сказал мне об этом. Он подслушал разговор по телефону между комендантом лагеря и отрядом. Можешь поверить мне, это действительно правда!
Но я все еще не могу поверить в это. В маленьком помещении по соседству сидят вольные: врач, фельдшер и санитар. Они услышали наш разговор. Павлик встает и объявляет мне:
– Да, это правда, и вы завтра поедете в Германию!
Санитар кивнул в знак подтверждения.
Открылась дверь, и в помещение вошел пекарь. Он работает за территорией лагеря, но является здесь частым гостем. Увидев меня, он сразу же спросил:
– Что происходит? Ты в курсе, что тебе предстоит путь домой? Кое-кто ждет тебя в караульном помещении. Он прибыл из 211-й колонны и тоже отправляется в Германию.
– Я готов!
Одним прыжком я выскочил наружу и бегом отправился к караулке. Через крошечное окошко в двери я выглянул наружу. И передо мной сразу же возник Вильгельм Руперинг, который прибыл сюда, в лагерь, восемь недель назад и работал на укладке железнодорожной насыпи. Я начал было говорить, но сбился и не мог придумать, с чего начать. Вскоре дверь распахнулась, и Вильгельм в сопровождении заместителя руководителя работ вошел внутрь.
– Добрый вечер, Вильгельм, что вы здесь делаете? – Я с любопытством заглядывал ему чуть ли не в рот.
– Добрый вечер, Берт! Сегодня вечером меня вдруг отправили сюда. Мы едем домой!
Вне себя от радости, мы пожали друг другу руки. Похоже, что это была правда. Заместитель руководителя работ сказал, чтобы я сообщил всем немцам в лагере, чтобы завтра никто из них не выходил на работы. С каким удовольствием я выполнил это распоряжение!
Вильгельм рассказал, что по дороге сюда он видел наших товарищей из 209-й колонны, которые должны быть здесь завтра с утра.
Ночь прошла в счастливом ожидании и с покалывающим чувством внутреннего возбуждения, отчего я едва ли сомкнул глаза. Уже рано утром первые из наших товарищей, осужденные за различные преступления, собрались в лагере. Здесь оказались военнопленные из всех окрестных лагерей. Вскоре мы встретились со своими друзьями Мютшеле, Дерром, Корфом и Бреске. Отсутствовали только Ann и Менден. По поводу Курта Anna мы не располагали достоверной информацией, но Ханс Менден пребывал в штрафном лагере 203-й колонны еще с мая 1949 года. Как полагали мои друзья, которые были с ним с самого начала, русские снова осудили его. Мы стали наводить справки, не было ли среди присутствующих кого-нибудь из 203-й колонны, и тогда Виктор Хильдебранд, который провел вместе с Менденом несколько недель сообщил, что в канун Рождества Ханса забрали в больницу с желтухой. Мы стали с беспокойством и нетерпением ждать прибытия кого-то оттуда. Наконец, появились Колоч, работавший там санитаром, и доктор Мюллер, проводивший операции с ампутацией. В ответ на наши вопросы о Мендене мы получили печальную весть, что 8 января сего года лейтенант Ханс Менден умер в больнице от желтухи и переохлаждения. Эта горькая весть омрачила радость от предстоящего возвращения домой. Нам предстояло оставить лежать здесь, на обочине дороги, вслед за нашим другом Оттелем Гетцем еще и самого молодого из нас Ханса Мендена. Ему только исполнилось 24 года. Всего за семь месяцев двое из нас десяти, осужденных, умерли. И мы все еще не знаем, что произошло с Куртом.
Была еще одна горькая новость, что опечалила нас. Фамилия Людвига Цубека из Глейвица[37] отсутствовала в списках тех, кого отправляли на родину. Его тут же захотели отправить на работы. Цубеку 42 года, и у него проблемы со здоровьем. Он сел на нары и тут же повалился на них ничком под тяжестью этой новости. Никаких самых лучших слов не хватило бы, чтобы успокоить его. Я не мог понять причины столь жестокого решения. Цубек был обвинен по той же статье, что и все мы, и приговорен всего к пяти годам. И из этого срока он уже успел отбыть половину. Лагерное начальство продолжало упорно настаивать на том, что его нет в списках. Телефонный звонок к руководству тоже ничего не дал. Один наш старый знакомый, который всегда хорошо к нам относился, сказал, что Цубек не немец, а поляк Зубек. Я не поверил в это и спросил у Людвига, не было ли случая, когда, находясь в плену, он вел себя неосторожно. Он заверил меня, что никогда не совершал ничего такого. Я пообещал, что если у меня будет возможность, я поставлю в известность об этом случае администрацию Ангарлага.
19 февраля все 26 человек, возвращающихся на родину, на двух грузовиках отправились в Заярск. Незадолго до нашего отъезда к нам подошел бухгалтер, который выплатил нам положенные деньги, согласно балансу. Я получил 14 рублей, Корф и Мютшеле – более чем по 80 рублей каждый, так как они работали слесарями в ремонтной мастерской. Мы оставили немного денег Людвигу на табак. Из барака нас провожали со слезами на глазах.
При зимнем солнечном свете грузовики быстро двигались в сторону Заярска. Вот, проехав вдоль опушки леса, мы миновали лазарет 204-й колонны. Сняв перчатки, мы попрощались, помахав руками, с нашими погибшими друзьями, от которых остались лишь торчащие из снега деревянные кресты с их именами и номерами.
Все это было похоже на сон. Всего 10 месяцев назад мы ехали той же дорогой, но в противоположном направлении, ничего не зная о своем будущем. Теперь же мы могли питать надежды на возвращение домой, хотя и с горьким послевкусием от утраты двух наших лучших друзей, которые останутся здесь лежать навсегда.
К нашей большой радости, у ворот в Заярский пересыльный лагерь нас встречал Курт Ann. Здесь же был и Артур Зауэр, с которым мы вместе сидели в камере в Запорожье. Курт сразу же, после обыска у ворот в лагерь, предупредил нас о местных бандитах.
– Если у вас есть деньги, спрячьте их хорошенько! У меня они уже успели все отобрать. Я был совершенно беспомощен против них!
Мы сердечно поздоровались с ним. Ведь мы не виделись с самого Харькова. Курт рассказал, что венгерский спортсмен-конник Чермак, который представлял Венгрию на Олимпиаде в Берлине в 1936 году и с которым мы сидели в одной камере в Запорожье, все еще остается в 4-м отряде. Ann, как и мы, был очень опечален, узнав о смерти двух наших друзей.
Нас отправили к назначенному месту жительства, темному переполненному бараку. Нас тут же окружила стайка молодых бандитов, которые хотели обыскать нас. Уже предупрежденные Куртом, мы сбились вместе и отступили к двери. Бандиты попытались помешать нам, но у них ничего не вышло. Оскар успел выскочить наружу. Какой-то молодой парень попытался преградить мне путь к двери, но я оттолкнул его, и он отлетел в сторону. Когда я выходил в дверь, Оскар предостерегающе крикнул. Я обернулся и увидел, как ко мне идет бандит с обнаженным ножом в руке. Но я был уже на виду у часового на вышке, поэтому бандит предпочел нырнуть обратно в темноту барака.
Эмиль Холлер, один из тех, кого отправляли домой, который уже давно жил в этом лагере, нашел для нас более удачное место для ночлега в строении, которое прежде использовалось в качестве мастерской. Нам придется провести здесь всего два или три дня, поэтому можно будет смириться с некоторыми неудобствами нашего временного жилища. Главное, что здесь мы будем среди немцев, и никакие бандиты не будут нам надоедать.
Целый день сюда свозили из разных лагерей Ангарлага людей, которым предстоял путь домой. Некоторые из них успели настолько приспособиться к местным условиям, что потеряли всякое чувство собственности и не видели разницы в понятиях «мое» и «твое». Им будет очень трудно, когда они вернутся к нормальной жизни. Я даже подумал, что, возможно, рано или поздно некоторые из них обязательно окажутся в немецких тюрьмах. А ведь прежде это были честные и достойные люди. Годы неволи и постоянное чувство голода заставили их погрузиться во все это. Они способны думать только о себе. Слава богу, большинство из нас до сих пор остались нормальными и здравомыслящими людьми.