– Алена… – миролюбиво говорит дядя Слава, – опусти пистолет, и мы спокойно все обсудим.
Ух ты! Какой добренький стал, даже не верится. Неужели думает, что послушаюсь? Да, конечно! Я же просто пошутила! Сейчас отдам вам пистолет и снова встану на колени, чтобы удобнее было молить о пощаде!
– Если бы нам хоть раз удалось это раньше, то я так бы и сделала, дядюшка, – отвечаю я с улыбкой, держа его на прицеле. – Вы не оставили мне выбора, будем разговаривать так.
– Слава… она сошла с ума… – всхлипывая, шепчет тетя Рита. – Она может нас…
– Тихо, Рита! Замолчи! – хлестко бросает дядя и снова смотрит мне в глаза. – Алена, мы тебя слушаем, только давай без глупостей.
Он все еще пытается разговаривать со мной, как с непослушным ребенком, но ему придется подавиться своими же словами. Родственнички должны поверить в опасность, прочувствовать ее и по-настоящему меня испугаться. И если для этого нужно притвориться сумасшедшей или ею стать, я это сделаю. В конце концов, в психушке можно выжить только так.
Опускаю подбородок, глядя исподлобья, и произношу нарочито ласково:
– И как ты думаешь, тетушка, кто в этом виноват? Кто на меня так повлиял? Кто воспитывал? Может быть, твой любимый муж, который вытирал об меня ноги и чесал кулаки? Или сын, который подражал папаше во всем? Или ты, женщина, что взяла на свое попечительство ребенка и закрывала глаза на все, что происходит в этом чертовом доме?
– Чего ты хочешь? – сурово произносит дядя.
– М-м-м… – тяну я, прищуриваясь, – дайте подумать… Справедливости. Возмездия. Хочу получить свое. Избавиться от вас раз и навсегда. Вычеркнуть из своей жизни и забыть о том, что вы когда-либо в ней присутствовали.
Слова прошибают их точно пули, а ведь мы только начали. Удовлетворение от собственной силы действует, как бодрящее лекарство. Мозг активно работает, реакции достигают нечеловеческого уровня. Кажется, вижу и замечаю все: тяжелое дыхание, суетливые взгляды, дрожащие руки, побелевшие губы, редкий шум проезжающих машин за окном, тихий бубнеж телевизора.
– Ты же понимаешь, что будет, если?.. – устрашающе серьезно произносит дядя, но я не позволяю ему закончить.
– Не надо меня пугать, – усмехаюсь я, напрягая руку, в которой держу оружие. – Думаешь, сейчас это сработает? Думаешь, сможешь вправить мне мозги, которые сам методично давил в своих лапах каждый день, что я жила здесь?
– И что теперь? Хочешь извинений? Хочешь, чтобы я умолял тебя?
– П-ф-ф-ф… Зачем мне это?! Твои слова для меня ничего не значат, как и ты сам. И я не собираюсь вас убивать, – произношу с радостью, чтобы они смогли оценить эту прекрасную новость, но так же быстро включаю холодную серьезность: – По крайней мере сейчас.
– Тогда объясни, что тебе нужно? – сквозь сжатые зубы выдавливает дядя Слава.
– Хочу поговорить. За десять лет вопросов накопилось достаточно. Только не надо меня испытывать, хорошо? Сидите смирно, и никто не пострадает. Но если… – опускаю палец на спусковой крючок, демонстрируя скорость съезжающей крыши. – Если решите все-таки что-то выкинуть, я с удовольствием всажу в вас по парочке пуль.
Ответом становится смиренное молчание. Думаю, мы договорились.
– Давайте сразу кое-что проясним, чтобы вас не мучили лживые надежды. Вы… – я машу пистолетом, указывая на каждого. – Все вы издевались надо мной. Унижали, били, пользовались, вымещали злость. Лишили детства, веселых школьных дней, друзей, радости. Уничтожили самооценку! Убили меня как личность! Даже волосы отобрали! – резко провожу свободной ладонью по макушке. – Все, что происходит сейчас, не моя вина, а ваша. Вы сделали меня такой. А теперь еще и недовольны? Это нечестно! Не то чтобы в моей жизни было много справедливости, конечно, но именно это я и собираюсь изменить. С вашей помощью.
– Алена… – глухо произносит дядя, его пухлые щеки дрожат, руки сжаты в кулаки.
Делаю крошечный шаг вперед и оскаливаюсь:
– Заткнись! Откроешь рот, когда я попрошу. Это еще не все.
Выпрямляюсь и отступаю, быстро анализируя ситуацию. Кажется, пик страха почти достигнут. Они мне верят. Можно уже переходить к сути, но сначала еще немного убедительности от сумасшедшей племянницы. Права на ошибку нет. Этот фокус получится только один раз.
Возвращаю себе непринужденный вид и тон, продолжая водить пистолетом из стороны в сторону:
– Попрошу обратить внимание вот на что. Если вам кажется, что я не смогу причинить кому-то из вас боль или что похуже… подумайте еще разок. Хорошо подумайте и вспомните все, что каждый из вас сделал мне. Я сирота. У меня ничего нет, и терять, соответственно, нечего. Еще раз спасибо вашей чудесной семье. Я с легкостью отправлюсь в ад за вами следом, но… – многозначительно замолкаю, чтобы сконцентрировать на себе все их внимание. – У нас есть выход, благодаря которому мы все останемся в плюсе. Ну, или типа того. Готовы выслушать? Или позволим соседям насладиться музыкальным произведением из четырех нот?
Тетя Рита бросается в рыдания, закрывая руками лицо, Леша сидит белее мела, а дядя Слава не сводит с меня глаз. Ему непривычно чувствовать себя беспомощным, и это только первый акт. Главное, не потерять облик больной на всю голову и не сдуться раньше времени.
– Молчание – знак согласия! – воодушевленно произношу я. – Перейдем к делу. Этот дом был куплен на деньги с продажи двух других. Один из них принадлежал моему отцу, а это значит… половина теперь моя.
– Ты че?! Совсем?.. – рычит дядя Слава, порываясь встать.
Крепче сжимаю пистолет и расставляю ноги в стороны:
– Смени тон, дядюшка. Ты разве еще не понял? Это не просьба. В ближайшие дни я открою счет в банке, а через три месяца вы его пополните. Мне все равно, продадите вы этот дом или найдете деньги где-то еще, главное, чтобы я получила свою долю. Все понятно?
Дядя выходит из себя, но не решается сдвинуться с места:
– Я тебя в дурку сдам, тварь ты маленькая!
– Кстати, об этом… – пропеваю я. – Можете попытаться. Только если я поеду в дурку, то вас ждет не столь комфортное и приятное местечко.
Рассматриваю замешательство на их лицах и вздыхаю с театральным разочарованием:
– Вы никогда не отличались особой сообразительностью, придется разжевывать. Я пришла только сейчас, потому что готовила почву. В колледже уже все знают историю бедной сиротки Алены, включая Елизавету Игоревну. Я попросила ее пока не вмешиваться. Это было непросто, но она согласилась дать нам возможность уладить все миром. Вот видите, я для всех стараюсь.
– Что ты несешь?!
– Интересно? Хотите услышать эту самую сказочную историю? У вас в ней, кстати, не последние роли. Так уж и быть… Слушайте! Жила-была девочка Алена. Она потеряла родителей, когда ей было восемь лет. Брат ее отца стал опекуном и обещал создать большую дружную семью, но вот незадача, он оказался мерзкой свиньей, повернутой на насилии и педофилии. Тетя Алены даже не пыталась защитить племянницу, она и сама иногда прикладывала ручонки к маленькой девочке и приторговывала ее телом, чтобы купить новую помаду. А брат… он измывался над Аленой, как только было можно. Яблочко от яблоньки, как говорится. Побои, голодовка, психологическое и физическое насилие. Ну как? Здорово выходит? Хоть сериал снимай, да?
Тетя Рита хватается за сердце, а дядя Слава покрывается бордовыми пятнами.
– Как ты можешь?.. – хрипит он.
– Не нравится сказка? Странно. Остальные были в восторге. Даже предлагали обратиться кое-куда, дать пару интервью. За это, между прочим, деньги платят, и неплохие, а мне они очень, очень нужны. Если вы не согласитесь на мои условия, то обещаю, вы будете мечтать о пуле между глаз. Вы, конечно, можете попробовать закрыть мне рот, но есть те, кто молчать не станут. И те, кто захочет отомстить. И уже станет неважно, где правда и сколько ее в моем рассказе. Мы будем разбираться и разбираться, судиться и еще раз судиться, но и это не все… – искоса смотрю на Лешу и подмигиваю ему. – Сломанный нос покажется приятным воспоминанием после того, как на тебя начнется охота. Уж я об этом позабочусь.
Дядя Слава опускает голову и сжимает пальцами подрагивающие колени:
– Ах ты, мерзкая дрянь…
Его слова меня не задевают, я слишком довольна собой и слишком взбудоражена. Шантаж и блеф – рискованно, но эффективно. Главное, правильно подобрать рычаги. Тихо ликую, потому что все идет именно так, как нужно. Они раздавлены. Напуганы. Верят в то, что я могу разрушить их жизнь.
– Ты забыл добавить, – подсказываю я. – Такая же, как и твоя мать.
Он резко вскидывает подбородок, распахивая глаза в приступе гневной паники. Понимаю, что слова бабушки оживают, и боль пронзает грудь. Я так надеялась, что это ложь. Мне всегда казалось, что дядя просто слишком сильно скорбит по брату, но нет. Он скорбит по ней. И еще полгода назад я бы, наверное, ему даже посочувствовала, но теперь не могу. Не хочу! Это его не оправдывает!
– Не говори о ней! – приказывает дядя, забывая, в каком положении сейчас находится.
– О ком? – смело спрашиваю я, надавливая на его болевую точку. – О моей матери? Или о твоей любимой женщине? Ах да… это ведь один и тот же человек. И мне вот что интересно, дядюшка, почему ты решил, что стоишь выше меня? Что ты здесь важная персона? Ты ничего не значил для нее. Уверена, она была прекрасной и умной женщиной, поэтому и послала тебя куда подальше!
– Заткнись!
Приходится снова ткнуть в него пистолетом, чтобы утихомирить:
– Сиди! Я могу выстрелить случайно, и ты сдохнешь раньше, чем твои руки доберутся до моего горла. Ну, или попробуй встать… дай мне повод это сделать.
Дядя прижимается к спинке дивана, а я сглатываю вязкую горькую слюну, прежде чем задать еще один вопрос:
– Как они умерли?
Молчание прокатывается по полу и ползет на стены ненавистного мне дома.
– Что с ними случилось?! – требовательно спрашиваю я еще раз.
Хочется подойти и ткнуть дулом ему в лоб, но это слишком опасная позиция. Лучше так не подставляться, мы все уже на грани. Вспоминаю, как в детстве дядя Слава любил считать, прежде чем наказать меня. Как будто давал время успокоиться, но тем самым угнетал лишь сильнее.