— Ну, твой вес я и так прекрасно знаю, — неожиданно заявил Виктор и тут же выпалил точное число. — Не ошибся?
— Не-а, — изумленно протянула Таня. — Это потрясающе! Как ты догадался?
Будущий художник удовлетворенно хмыкнул.
— Я же говорил, что я талантливый, но ты не верила. Я еще и не то могу! А у Татки где дача, в Простоквашине?
— Нет, в Муми-доле. Места замечательные! И муми-троллики кругом! Хочешь набиться в гости? У них теплый дом, можно ездить весь год, только, по-моему, они на зиму закрывают.
— Ну, его легко открыть, — в раздумье произнес Виктор. — Меня, кажется, осенило… Да, это настоящая мысль! Но я расскажу тебе все завтра, Танюша. Спокойной ночи!
Виктор долго неподвижно сидел с телефонной трубкой в руках, слушая короткие гудки отбоя и вспоминая стремительно пролетевший вечер, начавшийся Таней и Таней окончившийся. "Чтобы день начинался и кончался тобой", — пожелал он телефонной трубке и опустил ее на рычаг.
Теперь предстояло осуществить внезапно родившийся замысел.
На следующее утро Виктор разыскал Татку в институтских коридорах еще до начала лекций и, неучтиво схватив ее за рукав, решительно оттащил в сторону.
— Ты сбрендил? — спросила откровенная и тоже не очень вежливая Татка. — Можно поделикатнее обращаться с дамой!
— Татусик! — зашептал, не обращая внимания на ее реплику, Виктор. — Скажи мне, как поживает Таня?
— Нет, ты окончательно ополоумел! — возмутилась Татка. — Вы только вчера вечером с ней расстались! Позвони, в конце концов, и спроси!
— Почему ты завсегда такая жестокая, Татулечка? — грустно спросил Виктор. — Я еле-еле дожил до утра, с трудом дотянул, чтобы узнать у тебя, как там Танюша, а ты кричишь… Я любознательный.
— Уже сто раз слышала! — крикнула Татка. — Таня хочет замуж за дядю Володю! Съел?
— За какого дядю Володю? — растерялся Виктор. — Сосед, что ли? Или папашин друг?
— Сам ты папашин друг! — отпарировала Татка. — За дядю Володю из вечерней сказки "Спокойной ночи, малыши!" Усек, туповатый? Говорит, что человек, который так любит детей, должен быть очень хорошим.
— Не факт, — пробурчал Виктор. — А что, она тоже любит детей?
— Не детей, бестолочь, а хороших людей, в данном случае — дядю Володю! Дошло, наконец?
— Тата, — сказал вдруг Виктор, резко меняя интонацию и тему, — послушай меня, Кроха! Это очень серьезно, то, что я тебе сейчас скажу! И это должно остаться между нами. Ну, да ты никогда не выдашь, я знаю. Так вот, у тебя есть дача… Подожди, не перебивай!
Он сделал молящий жест, и она умолкла, уже собравшись его прервать.
— Я сейчас объясню… Мне нужны ключи от твоей дачи… Там ведь осенью никто не живет, правда? Я умоляю тебя всеми святыми, Татка!
— Неужели ты уговорил Таньку? — в замешательстве пробормотала Тата. — Но это просто невероятно! И она что, согласилась? За один только вечер?
Виктор шел напролом, забыв обо всем на свете. Он знал лишь одно: если не выиграть сегодня — значит, не победить никогда.
— Да! — соврал он легко и вдохновенно.
Его несло все дальше, и нервы закручивались до предела, содрогались в неистовом напряжении, не позволяя остановиться или хотя бы ненадолго сосредоточиться.
— Да, Татка, она согласилась! И я не знаю теперь, что мне делать… Ну, войди в мое положение!
Прикусив губу, ошеломленная Татка долго молчала.
— Ты даешь… — наконец прошептала она, как-то сразу поникнув и сжавшись.
Или ему только показалось?..
— Я ничего не хочу обещать тебе, Витя, но я попробую… Подожди несколько дней. Хоть это ты можешь сделать?
— Могу, — сказал, мгновенно расслабившись, Виктор.
Что с ним случилось сегодня, надо же… Словно моментальное короткое безумие…
— Я могу подождать несколько дней. Но ты только очень постарайся, я прошу тебя, Кроха!
В его голосе звучала такая страстная мольба, что Татка, знавшая Виктора не первый год, изумилась по-настоящему и сбилась с толку. Она не предполагала в Викторе, легкомысленном и забавном, всегда всех развлекающем, даже малейшей возможности каких бы то ни было чувств, не говоря уже о глубоких и серьезных. Видно, Татьяна здорово пленила пустомелю-Витеньку. Но дача…
Татка надолго задумалась, посвятив этому занятию целый день. Ей почему-то хотелось помочь Тане и Виктору, но как взять ключи у родителей? Что бы такое придумать, что выдумать пооригинальнее для разъяснения ситуации? Не бухнешь же папе-маме с ходу, что вот, дескать, у Танюшки с Витюшкой нежданно-негаданно окаянная и нечаянная любовь приключилась, и теперь хата им позарез необходима, потому как известно, у обоих дома предки…
До воровства Тата опуститься не могла: оно было слишком унизительно для Крохи. А если сказать, что у нее самой любовь вышла?..
Тата вздохнула и посмотрела на себя в окно аудитории. Нет, это чересчур даже для ее родителей — и они не поверят. Оставался единственно подходящий и приемлемый вариант — Гера. На него не распространяется запрет Виктора о соблюдении строжайшей тайны.
Георгий был сыном закадычных друзей Таткиных родителей, тоже художников, поэтому его Тата знала, казалось, с самого дня своего появления на свет. И Гере, всегда столь безупречному, столь безукоризненному в поведении и учебе, ни в чем не откажут обожающие его Крохины. А он, в свою очередь, не сможет отказать Виктору, своему лучшему другу и любимцу.
На перемене Татка с непроницаемым лицом отвела Геру в уголок.
— Ты знаешь, что такое бремя греха? — напрямик спросила она.
Сероглазый, крепенький, но очень пластичный в движениях Георгий отнесся к вопросу абсолютно хладнокровно.
— Ты хочешь, чтобы я, наконец, это познал? — полуутвердительно осведомился он с полным самообладанием.
— Значительно хуже, — не моргнув глазом, заявила Татка. — Я предлагаю тебе совершить двойной грех — преднамеренно обмануть многих и сознательно уничтожить свою хрустальную репутацию. В общем, под ударом может оказаться вся твоя дальнейшая судьба!
— Не темни, Нателла, и не занимайся словоблудием, а скоренько выкладывай, в чем дело, — сказал Гера. — Мне очень некогда!
Татка быстренько изложила суть: чтобы помочь Виктору, Георгию предлагалось стать Таниным воздыхателем и фиктивным любовником, сгорающим от страсти, а ради него Таткины родители согласятся на дачу, ключи и все такое прочее…
Гера удивленно пожал плечами.
— И что ты тут плела несусветное о грехе и репутации? Сказала бы просто сразу: Витьке нужно! И все! Расфилософствовалась! Аж напугала. Я Бог знает чего подумал. А это же святой обман! Значит, план действий таков…
Гера моментально изложил примерное содержание их беседы с Таткиными родителями.
— А Таня? — робко пискнула Тата.
— При чем тут Таня? — удивился Георгий. — Ее совершенно незачем вовлекать даже в святую ложь. Она вообще ничего не должна знать обо мне.
— Как же так? — попыталась несмело возразить Тата. — Ты не учитываешь, что обман может открыться… То есть не сам обман, а про тебя и Таню… Понимаешь? Совсем я с этим Витькой запуталась!
— Да, с ним запутаешься, — согласился Гера. — Но твое опасение несерьезно: Таня не в курсе событий, а мы с тобой будем немы, как гипсовые статуи. Ну, не Витюша же нас выдаст! Не враг же он самому себе.
— А мои предки? — спросила Тата.
— Предки? — Георгий задумчиво сдвинул брови. — Предки… Но каким образом? Скажут моим? Это не страшно… А кому еще?
— Ой, ну мало ли кому! — заныла Татка. — Я не знаю кому, но это вполне вероятно! И в институте могут узнать, что ты с Таней, и дойдет до нее, и тогда…
— Ну, хватит! — решительно прервал ее Гера. — Так можно додуматься Бог знает до чего! Не нужно столько фантазировать! Сегодня я буду у вас часов в семь. Подготовься морально и скажи своим, что у меня к ним очень важный разговор. Поняла?
— Поняла, — вздохнула Тата. — И зачем я только ввязалась в это дело, ты не знаешь?
— Знаю, но молчу, — ответил Гера.
Тата растерялась от неожиданности и затопталась на месте.
— Что ты знаешь? — подозрительно спросила она. — Нет, уж лучше скажи, я от тебя все равно теперь не отстану!
Георгий внимательно осмотрел ее с ног до головы и еле слышно вздохнул: он совершил непростительную, столь редкую для него ошибку.
— Ты сама напросилась, Тата, — нехотя выговорил он.
— Говори немедленно! — закричала Тата и вцепилась в его рукав. — Иначе я тебя никуда не отпущу!
— Потому что ты… любишь… этого обалдуя, — медленно и четко проговорил Гера. — Не совсем так, как я… Любишь, ни на что не рассчитывая, и готова для него сделать все, о чем бы он ни попросил. Прости, Тата, ты очень честный, бескорыстный и добрый человечек… Я не должен был тебе ничего говорить…
Татка отпустила его руку. Она стояла молча, будто осмысливая полученную информацию, и покусывала обветренные шершавые губы. Ей даже никогда не приходило в голову подкраситься или как-нибудь шикарно подстричься — абсолютно равнодушная к своей внешности и судьбе, Тата жила, как придется, не пытаясь что-либо изменить или поправить. Не потому, что жизнь ее целиком устраивала, и не потому, что была ленива и флегматична, а потому, что надежды, тогда еще живые в ее сердечке, слишком быстро и четко сосредоточились на одном-единственном человеке — долговязом нескладном Витьке Крашенинникове, до лица которого не дотянешься, даже если встать на цыпочки, хоть лестницу подставляй. Но если бы только до лица! Он вообще был недосягаем для Таты, и вычислила она это очень просто — Виктор держал ее за своего друга, а с женщинами не дружат. Правда, оставалось какое-то время впереди, еще теплились слабые, неясные трепетные искорки ожидания… Но в его жизни вдруг появилась Таня. И уповать стало совсем не на что.
— Я жду тебя в семь, — тихонько сказала Тата, не поднимая глаз. — Ты куда-то торопишься, иди…
Гера помялся немного, виновато глянул на Тату и исчез.
Вечером он явился с цветами.
Когда Тата увидела его, отутюженного, причесанного, благоухающего, в бесподобных, сегодня особо потрясающих шмотках (хорошо, что родители могут ему такое позволить!), она восхитилась от души. Более преданного и лучшего друга Виктору нельзя было и желать.