«Весь день 28 февраля был торжеством Государственной думы как таковой, – читаем у Милюкова. – К Таврическому дворцу шли уже в полном составе полки, перешедшие на сторону Государственной думы, с изъявлениями своего подчинения Государственной думе».
Победители собрали совещание по самому насущному или, как выражается Милюков, «самому рогатому» вопросу: что делать с царем и монархией.
Насчет Николая ни у кого сомнений не было. Спорили, пора ли уже объявлять республику или подождать до выборов Учредительного собрания. В конце концов Милюков убедил всех, что нужно делать царем мальчика Алексея, а его дядю Михаила – регентом, иначе может начаться гражданская война.
Это соображение звучало резонно. За пределами столицы революционное движение уже начинало принимать буйный характер: матросы в Кронштадте убивали офицеров, толпы громили винные склады, а ведь еще не проснулась вся огромная страна. Смена одного монарха на другого при условии, что реальная власть находится в руках парламента, действительно могла бы остановить развал государства.
А Николай всё еще не понимает, что дело проиграно. Он надеется на «ударный кулак» Иванова и наконец сам направляется из Могилева в Петроград.
Но железнодорожники на стороне победившей революции. Ни карательные войска, ни самого императора в столицу не пропустят.
Царский поезд вынужден повернуть обратно. Николай едет в расположенный неподалеку Псков, где расквартирован штаб генерала Рузского, командующего Северным фронтом. Рузскому подчинено полтора миллиона солдат, на него теперь вся надежда – так, во всяком случае, кажется царю.
Однако никакой надежды уже нет. Рузский говорит царским приближенным: «Вот что вы наделали, вся ваша распутинская клика. До чего вы теперь довели Россию». Поддержки от генерала ждать не приходится.
Революционные солдаты и матросы в Думе
Петроградский совет по собственному почину берет командование над войсками округа и выпускает «Приказ № 1», адресованный всей российской армии. Там объявляется, что воинские части должны «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов». Солдатские комитеты фактически упраздняли систему единоначалия, без которого армия становится трудноуправляемой. Не доверяя генералам и офицерам, революционный орган подорвал военную дисциплину и обрек вооруженные силы страны на разложение. С этого момента начинается развал Восточного фронта.
Правая рука государя, его начальник штаба Алексеев, присылает царю из Ставки телеграмму: умоляет договориться с Думой об «ответственном министерстве». Но это смехотворно. Временный комитет уже разослал по министерствам и ведомствам своих полномочных представителей. Вот-вот будет сформировано временное правительство – разумеется, без разрешения монарха. В первый день весны происходит символический акт подчинения августейшей семьи новой власти: великий князь Кирилл Владимирович, командир гвардейского морского экипажа, повязывает красный бант и «предоставляет себя в распоряжение Государственной думы».
Приказ № 1 Петросовета
Николай пишет в дневнике: «Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! [Не в Петрограде, нет.] Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»
Создано Временное правительство из представителей Временного комитета и Петросовета. Председателем становится центрист князь Г. Львов, фигура компромиссная. Руководитель «Земгора» пользуется уважением и у умеренных левых, и у умеренных правых. («Неумеренные правые» все попрятались, «неумеренные левые» еще не вернулись из эмиграции и ссылки.) Милюков возглавляет министерство иностранных дел, военное и морское ведомства – Гучков, ключевое в условиях транспортного коллапса путейское ведомство – кадет В. Некрасов, финансы – миллионер М. Терещенко, министром юстиции становится А. Керенский, заместитель председателя Петросовета.
К царю командируют Гучкова и Шульгина, которые должны убедить Николая без борьбы отречься от престола в пользу сына при регентстве Михаила.
Но к этому моменту император бороться уже не думает. Он остался в полном одиночестве. В середине дня поступили депеши от командующих фронтами, включая великого князя Николая Николаевича: надо отрекаться. То же теперь пишет и Алексеев: «Династический вопрос поставлен ребром, и победоносную войну можно продолжать лишь при исполнении предъявленных требований».
Единственное, в чем царь отказал посланцам Временного правительства – в передаче короны сыну. Это был уже поступок не самодержца, а отца, желавшего снять с хрупкого, нездорового мальчика непосильную ношу.
В манифесте говорилось: «В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думою признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского».
Царствование Николая II завершилось.
Свергнутый император
На следующий день завершилась и монархическая история России.
Члены Временного правительства встретились с новым царем – Михаилом II, который пошутил, что это даже хорошо – «быть в положении английского короля» (то есть не править, а только царствовать).
Но в ходе беседы вдруг выяснилось, что никто, кроме Милюкова, монархии, даже конституционной, не желает. У Михаила не осталось иного выбора кроме как тоже отречься.
«Оказывается, Миша отрекся… – пишет в дневнике гражданин Николай Романов. – Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».
Увы, беспорядки только начинались. Российское государство, лишившись своей самодержавной, «ордынской» основы, не могло не рассыпаться на куски.
Заключение. Продолжение следует
Приступая к работе над писательской (то есть заведомо дилетантской) историей государства, я написал в предисловии, что у меня нет концепции, которую я собираюсь обосновывать и доказывать. Ее действительно не было. Она возникла в процессе чтения и анализа прочитанного. Не могла не возникнуть, поскольку я отношусь к категории авторов, которые верят, что человечество эволюционирует, что в этом движении есть смысл и что история учит – тех, кто хочет и умеет у нее учиться.
Позволю себе в самом конце еще раз кратко суммировать те основные выводы, к которым я пришел за годы погружения в события отечественной истории. Очень возможно, что мои заключения не покажутся читателю убедительными, но лично мне они многое объясняют.
Прежде всего, для понимания специфики и природы российского государства важно учитывать, что возникло оно не в IX веке при полумифическом Рюрике, а намного позже. Домонгольская Русь, тем более Русь Киевская – это далекий предок России (как и еще нескольких современных стран). Фундамент государства, в котором мы сегодня живем, заложен во второй половине XV столетия Иваном III, великим князем московским – и великим государственным строителем. За образец для подражания Иван Васильевич взял единственный известный ему успешный «проект» – чингисхановскую конструкцию, возродив ее главные принципы. Поэтому я называю тип нашего государства «ордынским». В этом термине нет ничего осуждающего. Великий монгол в свое время создал удивительно прочную, логичную и эффективную модель сильного и крепкого государства.
Назову еще раз непременные атрибуты «ордынскости».
Это прежде всего сверхцентрализованность и абсолютная «вертикальность» управления (хан – начальники туменов – тысяцкие – сотники – десятники), а также три подпорки, без которых сверхцентрализация невозможна:
– сакрализация Государя как живого олицетворения власти;
– сакрализация Государства как высшей ценности;
– закон подчинен политической конъюнктуре, ибо никакая буква не должна быть выше воли Власти. Как сказал Бенкендорф барону Дельвигу: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства».
Сильные стороны подобного государства – ударопрочность, легкоуправляемость и высокая мобилизуемость. Слабых черт только две: чрезмерная зависимость от личных качеств правителя (при монархии это фактор случайный, непредсказуемый) и замедленность развития, потому что диктат вездесущего государства парализует естественную предприимчивость подданных. При Иване III, в условиях средневекового застоя, второй дефект не имел особенной важности, но после того, как Западная Европа двинулась по пути экономического и социального прогресса, Россия все время оказывалась в ситуации «догоняющего».
Чтобы понять логику всех изгибов и извивов российской истории, достаточно проследить за ее главной фабулой – метаморфозами «ордынскости».
Первая версия государства продержалась полтора века и рассыпалась, когда пресеклась династия Рюрика. Это подрубило опорную колонну «сакральности» царской власти, что привело к Смуте и иностранной оккупации.
Вторая версия, возникшая в 1613 году, просуществовала менее века, ибо была рыхлой, не вполне «ордынской». Новая династия, Романовы, чувствовала себя неуверенно, и это вынуждало ее делиться властью с патриархией и высшей аристократией (Боярской думой), а время от времени даже созывать народных представителей (земские соборы). Выгодные стороны «ордынскости» при такой ослабленной централизации работали плохо.
Петр Великий, которого принято считать реформатором, на самом деле был контрреформатором, поскольку он вернул государство к прежней, изначальной конструкции, восстановив и укрепив все четыре «ордынские» опоры. Церковь и аристократия были отстранены от соучастия в управлении, авторитет царя (теперь – императора) вознесен до небывалых высот, всё население поставлено на службу государству, жизнь страны регламентировалась не законами, а бесчисленным потоком царских указов. Отремонтированная и отреставрированная система стала работать гораздо лучше и превратила Россию в великую (правда, только в военном отношении) державу.