С юго-запада неслось сизо-свинцовое растрепанное облако. Шквал! Минут через пятнадцать-двадцать он пригонит с собой вздыбленные океанские волны.
Не будь за кормой «Вихря» шхуны, Баулин поставил бы его встречь шквалу. Но «Хризантема» беспомощна: машина не работает, у штурвала один мичман Доронин. Кругом битые льды. Шквал, без сомнения, оборвет буксирный трос. Слишком памятен был капитану третьего ранга тайфун «Надежда», чтобы отважиться рисковать и людьми и шхуной… «Вихрь» находится неподалеку от необитаемого скалистого островка. Там есть бухточка. Нужно завести туда шхуну и поставить на якорь. Баулин отдал необходимые команды.
За несколько минут до того, как налетел шквал, Доронин и Кирьянов успели отдать якорь за скалистым мыском. Для второго судна места в бухточке не было, и «Вихрю» пришлось выйти в открытый океан.
Баулин рассчитывал, что, как только пройдет шквал — ну, через полчаса, через час, — «Вихрь» вернется к острову и снова забуксирует шхуну. Однако на деле все обернулось иначе: шквал принес с юго-запада потоки теплого воздуха, с севера вместе с битыми льдами шли массы холодного. Они столкнулись, и начался затяжной ледовый шторм. Температура упала до минус восемнадцати.
Двое суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих наконец, обледенелый сторожевик не смог пробиться к бухточке: путь преграждали торосы.
— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — усмехнулся Доронин, оттирая щеки и уши.
Наступил ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Нечего было и надеяться, что «Вихрь» вернется сегодня за «Хризантемой».
А бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасательную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шириной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и окатывали притулившуюся шхуну холодным, тяжелым ливнем.
Выбивая на обледенелой палубе чечетку, размахивая руками, Алексей никак не мог согреться.
Дверь носового кубрика сотрясалась от беспрерывных ударов. «Рыбаки» вопили, что они замерзают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Из всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.
— Образованный господин, — кивнул Доронин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках.
— Две недели в нервном санатории, и синдо будет здоров, — пробормотал сквозь зубы Алексей.
— Плюс два года за решеткой, — уточнил Доронин.
Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею стать с автоматом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы не шумели зря, передал им уголь и коробок спичек. Когда в железной печке затрещал огонь, Доронин потребовал коробок обратно: со спичками баловать не положено.
Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.
Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое заграничное белье экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой треской и прогорклой морской капустой.
— Усиленный рацион шпионского образца! — буркнул Доронин.
Сами они с Алексеем по очереди поужинали в камбузе.
В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил мичман. Правда, можно располагаться на отдых в кормовой кают-компании — два мягких кожаных кресла, все удобства, — но, во-первых, следует экономить уголек, а во-вторых — и это главное, — от камбуза ближе к кубрику с арестованными, Мало ли что может случиться.
Сняв гакобортный и бортовые фонари, Доронин дополна заправил их маслом, зажег и поставил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса и парусами. Из шкиперской кладовой были извлечены запасные парусиновые плащи.
— Теперь нам сам «Егор — сними шапку» не страшен, — сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.
— Какой Егор? — не понял Кирьянов.
— Так мой батя норд-ост кличет.
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался идти снег, и пограничники не успевали очищать от него фонари.
Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с грохотом громоздились друг на друга, подпирали шхуну, и та заметно накренилась на левый борт. Крепкий корпус потрескивал, в кормовом трюме обнаружилась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.
Кое-как законопатив трещину паклей и откачав воду ручной помпой, Доронин поспешил к носовому кубрику на стук и вопли арестованных.
— Роске! Роске! — звал явно перепуганный шкипер. — Летаем воздух! Бомба! Бах-бах! Будет взрыв!
— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорите реже и точнее.
«О какой бомбе вопит синдо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы…»
И тут Доронина осенила догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фонарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают невода, оберегая их таким образом от судов. Соединись карбид с водой — взрыв!
Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о торосы — опять-таки взрыв или пожар…
Вспотев от страха и тяжести, Доронин перетащил все банки в штурманскую рубку (Алексей в это время стоял на часах). Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдет до карбида. Доронин измерил глубину по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.
Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида, — боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».
— Для отчета, — объяснил он Алексею.
С запада бухточку обступили отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается. Фок-рей, утяжеленный льдом и снегом, не выдержал порыва девятибалльного ветра: переломился и с треском и звоном полетел вниз. Раскачиваясь на смерзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился, как подрубленный.
— Не волнуйся, Алеха! Ключицу перебило, — прошептал боцман подбежавшему Алексею…
Так Алексей фактически остался один против тринадцати здоровенных озлобленных парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу…
Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они и то, как Алексей унес его в камбуз.
Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдет к острову «Вихрь»? Да и сможет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледяной ловушки?..
Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услышал, что кто-то зовет его по имени. Что за чертовщина? Уж не спит ли он, стоя на ногах?
— Алексея! Эй, Алексея, ходи сюда близико…
Вот в чем дело! Его зовет шкипер. Должно быть, он слышал, как они с Дорониным разговаривали.
— Что надо?
— Иди близико. Важное разговор. Обязательно.
Алексей подошел к двери кубрика, держа палец на спусковом крючке автомата.
— Важное разговор, — учтиво продолжал шкипер. — Твоя холодно. Иесть саке, водка. Мало-мало пей — холод нет.
— Черта с два! — усмехнулся Алексей.
— Плохо! Твоя хочет деньги?
— Что? — возмутился Алексей. — Молчать!
— Зачем молчать? — Шкипер заговорил торопливее. Положение их скверное: ледовый шторм будет продолжаться еще дней пять, если не все десять. Продуктов хватит на два дня, угля — от силы на сутки. Они все умрут от голода или замерзнут. Замерзнет и раненый боцман Семен. Выход только один: Алексей должен выпустить из кубрика его, шкипера, и радиста. Они починят рацию и вызовут какое-нибудь судно. Если не придет судно, то они спустят две шлюпки и поплывут, куда им надо. В шлюпках есть баллоны с воздухом, и шторм им не страшен. Шкипер заплатит Алексею двадцать тысяч рублей. Деньги есть деньги.
— Молчать! — гаркнул Алексей и зашагал поперек обледенелой палубы, от фальшборта к фальшборту: четырнадцать шагов в одну сторону, четырнадцать в другую.
Он насчитал две тысячи восемьсот шагов, а из-за двери кубрика все еще доносился зудящий голос шкипера:
— Зачем такой молодой человек хочет замерзнуть? Разве у красивого Алексея нет невесты, которая его ждет? Неужели у Алексея вместо сердца стеклянный поплавок и ему не жалко боцмана?..
Алексей сбегал в камбуз, укутал боцмана парусиной, пододвинул к нему корзину с углем, чайник с водой, пачку галет.
— Управитесь без меня, товарищ боцман?
— Управлюсь, Алеша. Отдать носовые! Слева по носу неизвестное плавсредство!.. — У Доронина начался бред.
Прибежав обратно к носовому кубрику, Алексей увидел, что «рыбаки» успели выдавить стекло в иллюминаторе и стараются сбить запор рейкой, сорванной с потолка.
— Отставить! Вниз! — крикнул Алексей, наводя на иллюминатор автомат.
Прошла вторая ночь. Минул второй день. Шторм все еще неистовствовал. Палуба «Хризантемы» стала горбатой ото льда, по ней нельзя было ходить. Обжигая на морозном ветру руки, Алексей с великим трудом протянул от кубрика к камбузу обледенелый трос, закрепил конец и ходил, держась за него.
Чтобы нарушители не смогли выломать дверь, он подпер ее обрушившимся фок-реем, привалил около якорь-цепь. Пищу передавал японцам через иллюминатор, туда же вместо угля совал изрубленную обшивку фальшборта.
— Ремонт шхуны на мой счет! — отвечал он на протесты шкипера.
Третья ночь прошла для Алексея, как в угарном сне. Он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Губы задеревенели, обмороженные щеки облупились. Все лицо опухло от холода.
Но он все-таки смог, как положено по уставу, отрапортовать капитану третьего ранга, когда тот пришел к острову на ледоколе.