После всего: Стихи 1920-1942 гг. — страница 11 из 13

И где-то рядом мечется мое

Еще живое, четкое сознанье.

1934

«Нам не радуга в небе сияла…»

Нам не радуга в небе сияла

В тот седой, обезумевший день —

Нас дождливая муть провожала

И чертила круги на воде.

И когда потекли над волнами

Чем-то близкие сердцу места —

В этот час не звучало над нами

Легендарное имя Христа.

Но с тех пор суеверно храним мы

Всю тоску этих призрачных дней —

Очертания смутного Крыма,

Силуэты ночных кораблей.

1935

«Я люблю заводные игрушки…»

Я люблю заводные игрушки

И протяжное пенье волчка,

Пряди русых волос на подушке

И спокойный огонь камелька.

Я люблю в этом тихом покое,

После бешеной сутолки дня,

Свое сердце, совсем ледяное,

Хоть немножко согреть у огня.

Я люблю, когда лоб мой горячий

Тронет ласково чья-то ладонь.

А в углу — закатившийся мячик

И бесхвостый, облупленный конь.

Позабыв про тоску и усталость,

Так легко обо всем говорить…

Это все, что мне в жизни осталось,

Все, что я научилась любить.

1934 (Из сборника «Окна на север», 1939)

Борису Унбегауну («Зачем я прихожу в Ваш темный дом?..»)

Зачем я прихожу в Ваш темный дом?

Зачем стою у Вашей страшной двери?

Не для того ли, чтоб опять вдвоем

Считать непоправимые потери?

Опять смотреть беспомощно в глаза,

Искать слова? Не находить ответа?

Чтоб снова было нечего сказать

О главном, о запуганном, об этом?..

Вы скоро уезжаете на юг.

Вернетесь для меня чужим и новым.

Зачем я Вас люблю, мой тайный друг,

Мой слабый друг, зачем пришла я снова?

Простим ли мы друг другу это зло?

Простим ли то, что ускользнуло мимо?

Чтобы сказать спокойно: «Все прошло,

Так навсегда и так непоправимо».

1935

Измена

Воображаемому собеседнику (Марку Слониму)

Измены нет. И это слово

Ни разу не слетало с губ.

И ничего не стало новым

В привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то втайне,

Там, где душа совсем темна,

В воображаемом романе

Она уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,

Жизнь подожгла со всех сторон.

Воображаемой любовью

Реальный мир преображен.

И каждый день, и каждый вечер —

Томленье, боль, огонь в крови.

Воображаемые встречи

Несуществующей любви.

А тот, — другой, — забыт и предан.

(Воображаемое зло!).

Встречаться молча за обедом

Обидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,

Хмельнее ночь, тревожней день.

Уже метнулась между нами

Воображаемая тень…

А дом неубран и заброшен.

Уюта нет. Во всем разлад.

В далекий угол тайно брошен

Отчаяньем сверкнувший взгляд…

Так, — проводя, как по указке,

По жизни огненный изъян,—

Ведет к трагической развязке

Воображаемый роман.

1934 (Из сборника «Окна на север», 1939)

Поэма дороги

Юрию

Вечер пыльных, далеких дорог.

В. Мамченко

Тоскуем над картою рваной:

Отсюда свернули сюда,

Вот здесь проезжали рано

Поселки и города.

— А помнишь — вот здесь отдыхали.

Какая была тишина,

А дали, осенние дали,

А воздух, пьянее вина!

И снова, как за победой,

За радостной новизной

Скользили велосипеды

Под гору дорогой лесной.

За каждым крутым поворотом,

За каждым холмом вдалеке,

Манящее, новое что-то,

Так чуждое зимней тоске.

— Да, да. Ну, а вспомним, как зябли,

Как кутались в полы плаща.

Как били холодные капли

Безжалостного дождя!

Навстречу ветрам из Ламанша

Не ехали даже, а шли!

…А все-таки — дальше, дальше…

Компьен… Бове… Авдели…

Как милы названия эти…

— А помнишь, вот здесь, за Маньи,

Презрев всех жандармов на свете,

Мы даже костер развели…

И снова шины шуршали,

Был в сердце задорный угар.

Над Сеной вечерней блуждали,

Взбирались на замок Гайяр.

Снимались у темных развалин,

Снимались в густых камышах.

И не было больше печали,

По-детски светилась душа.

Париж нас неласково встретил.

Мы снова тихо живем.

Нам кажется милым и ветер,

И самый трудный подъем.

Теперь нам осталось немного,

Лишь карта на темной стене,

Да черною ниткой дорога

И пестрые флаги на ней.

1935

«Такой же день, как девять лет назад…»

Такой же день, как девять лет назад.

Все тот же дождь и в небе те же тучи.

Молчи, молчи! И посмотри в глаза —

Все тот же день, не хуже и не лучше.

Переменились только я и ты.

И стали мы среди суровых будней,

Среди пустой и лживой суеты

Старей, скучнее и благоразумней.

Нас напугала дождевая даль.

Мы не пойдем в этот день в Версаль —

Бродить в глухой, осенней мокрой чаще

Пустого парка (а пруды, как сталь),

Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —

Глухую память молодости нашей.

1935 (Из сборника «После всего», 1949)

Андай

Ревет вечерний океан,

Таинственная даль темнеет,

И в нарастающий туман

Вершины прячут Пиренеи.

Мигают ярко маяки

На каменных отвесных кручах.

А небо все в тяжелых тучах

Полно тревожной и летучей,

Нечеловеческой тоски.

Безжизненность пустынных дач,

Пустые улицы, аллеи…

И гул прибоя, будто плач,

Взывает к темным Пиренеям.

А в лиловеющей дали,

Над гладью сонного залива,

На узкой полосе земли,

В горах, раскинутых лениво,

Смешались в прихотливом танце

Огни Испании и Франции.

1936

«День догорит в неубранном саду…»

День догорит в неубранном саду.

В палате электричество потушат.

Сиделка подойдет: «Уже в бреду…»

Посмотрит пульс: все медленней и глуше.

Сама без сна, мешая спать другим,

Не буду я ни тосковать, ни биться.

Прозрачный синий полумрак. Шаги…

А жизни-то осталось — в белом шприце.

Еще укол. В бреду иль наяву?

Зрачки расширятся, окостенеют.

Должно быть, никого не позову,

Должно быть, ни о чем не пожалею…

Блеснет заря над крышами вдали.

Туман дома окутает, как саван.

И в это утро я уйду с земли.

Безропотно. Бестрепетно. Бесславно.

1936 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«Я покину мой печальный город…»

Я покину мой печальный город,

Мой холодный, неуютный дом.

От бесцельных дел и разговоров

Скоро мы с тобою отдохнем.

Я тебя не трону, не встревожу.

Дни пойдут привычной чередой.

Знаю я, как мы с тобой несхожи,

Как тебе нерадостно со мной.

Станет дома тихо и прилично,

Ни тоски, ни крика, ни ворчни…

Станут скоро горестно-привычны

Без меня кружащиеся дни…

И, стараясь не грустить о старом,

Рассчитав все дни в календаре,

Ты один поедешь на Луару

В призрачно-прозрачном сентябре.

И вдали от горестной могилы,

Где-то там, в пути, на склоне дня,

Вдруг почувствуешь с внезапной силой,

Как легко и вольно без меня.

1936 (Из сборника «После всего», 1949)

«Пока горят на елке свечи…»

Пока горят на елке свечи,

И глазки детские горят,

Пока на сгорбленные плечи

Не давит тяжестью закат,

Пока обидой злой и колкой

Не жжет придуманная речь,

И пахнет детством, пахнет елкой

И воском разноцветных свеч, —

Я забываю все волненья

И завтрашний, тяжелый день,

И от веселой детской лени

Впадаю в старческую лень.

Смотрю на детскую улыбку,

Склоняюсь к нежному плечу.