Нужно встать в шестом часу утра.
Рабская, тяжелая забота
Заполняет наши вечера.
Голос твой — нерадостный, незвонкий,
Взгляд усталый, скучный и больной…
Если б не было у нас ребенка,
Мы давно бы умерли с тобой.
«Уже не девочка — жена и мать…»
Уже не девочка — жена и мать.
Суровый опыт, а не мысль о чуде.
Уже пора бы, кажется, понять,
Что это — жизнь, и что другой не будет.
А все-таки еще бывает жаль
Забытых слов, разрушенных желаний,
И о небывшем поздняя печаль
Мешает спать в предутреннем тумане…
Уж создан быт, свой дом, своя семья,
Ну пусть не так, как думалось когда-то,
Пусть не дорога — жизнь, а колея,
Не зори в ней, а ранние закаты.
Пусть большего не будет никогда,
Но то, что есть, — сурово и велико,
И беспощадно-трезвые года
Прекрасней нашей юности двуликой.
А все-таки…
Мыши
Мыши съели старые тетрадки,
Ворох кем-то присланных стихов.
Мыши по ночам играют в прятки
В сонном сумраке углов.
Мыши съели письма из России,
Письма тех, кого уж больше нет,
Пыльные огрызочки смешные −
Память отошедших лет.
Мыши сгрызли злобно и упрямо
Все, что нам хотелось сохранить:
Наше счастье, брошенное нами,
Наши солнечные дни.
Соберем обгрызенные части,
Погрустим над порванным письмом:
Больше легкого, земного счастья
По клочкам не соберем…
Сделает иным, ненастоящим
Этот мир вечерняя заря.
Будет в окна падать свет мертвящий
Уличного фонаря.
Ночью каждый шорох чутко слышен,
Каждый шорох, как глухой укор:
Это гложат маленькие мыши
Все, что было до сих пор.
Роза Иерихона
Вдруг стало ясно: жизнь полна
Непоправимою угрозой,
Что у меня судьба одна
С моей Иерихонской розой.
Вот с той, что столько долгих дней
Стоит в воде, не расцветая,
В унылой комнате моей,
Безжизненная, неживая.
Будильник, пудра, пузырьки,
Игрушки — рядом на камине.
Ее корявые ростки
Окутывает сумрак синий.
И я над страшным и сухим
Неумирающим растеньем
Слагаю мертвые стихи
О небытье, о нецветенье.
И из сплетенья длинных строк,
Из неожиданных созвучий
Встает уродливый цветок —
Сухой, бесплодный и колючий.
Но словно в огненном бреду,
С упрямой безрассудной верой
День ото дня я жадно жду,
Что зацветет комочек серый…
Себя стараюсь обмануть,
Другим — сплетаю небылицы.
О, только бы, хоть как-нибудь
От пустоты освободиться!
Проходят дни и вечера,
Я с каждым днем скупей и строже.
Сегодня — то же, что вчера,
А завтра — заново все то же.
И мой цветок не расцветет;
Быть может, и бывают розы,
Что зацветают дважды в год
И что не вянут от мороза.
Но только это не для нас,
Не для таких, как мы, должно быть,
Томит вечерний, синий час
Томленьем напряженной злобы.
И вот с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюбленно
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.
«Надоели скитанья без цели…»
Надоели скитанья без цели,
Примитивно-непрочный уют.
Одиночество темных отелей,
Одиночество темных минут.
Закоулки глухие, кривые,
Нищета, темнота, полутьма,
И облупленные, неживые,
Двухсотлетние эти дома.
Ни романтики старых кварталов,
Ни фальшиво-восторженных слов!
Слишком много я в жизни видала
Этих грязных и темных углов.
Жить, подобно бездомной собаке,
Не приткнуться нигде, никогда…
Надоело мне на бивуаке
Прожигать неживые года!
А над жизнью — тугой, неизменной,
Навсегда заколдованный круг…
…Ночью снятся мне белые стены
И широкие окна на юг.
«Так — кружусь в назойливом круженье…»
Так — кружусь в назойливом круженье:
Приготовлю вечером еду;
Точным, методическим движенье
Перед сном будильник заведу.
И, убрав последний чай и ужин,
Оборву листок календаря…
Вот и все. И — кончен день ненужный,
Прожитой бессмысленно и зря.
Вот и все, И поздняя усталость
Мне не даст ни думать и ни спать.
А наутро — все опять сначала
Правильно и точно повторять.
Хоть бы раз один явилось чудо
Дерзкой, невозможною игрой,
Хоть бы раз немытую посуду
Выбросить в помойное ведро.
И потом, в неповторимой лени
Лечь в большую теплую кровать.
И хотя б до светопреставленья —
Спать!
«Жизнь — это рай? Рассыпанные звезды?..»
Жизнь — это рай? Рассыпанные звезды?
Цветущий сад, весна и мотыльки?
— А звон будильника? А пыльный воздух?
Все эти дни неверья я тоски?
А жалобы задавленных нуждой,
Расчет, подсчет («на вечер бы хватило…»)?
Такой вот неприглядной и пустой
Я жизнь увидела — и полюбила!
Будильник
Юрию
Человек изобрел Петуха,
Чтобы утром вставать на работу,
Чтобы ночь не томилась заботой,
Чтобы ночь была сладко-тиха.
Когда воздух тревожен и глух
И пугают сплетения линий,
Тишину стережет на камине
Металлический звонкий Петух.
Ночью комната спит. И во сне
Ее сердце спокойно и точно.
Ее сердце всегда непрочно
В напряженной пустой тишине.
Только шепот упрямых часов,
Металлический блеск на камине,
И судьба, и тоска, и любовь
В напряженной до боли пружине.
А когда безобразным пятном,
Никогда не закрывшейся раной
Посветлеет (до ужаса рано)
Голубое, большое окно, —
Веки сдавит назойливый сон
(Утром сны тяжелей и тревожней),
И по всей земле — безнадежный
Отвратительный звон.
Монпарнас
…А сказать друг другу было нечего,
Разговор был скучный и скупой…
Шумный, долгий монпарнасский вечер
Вдунул жизнь в «Ротонду» и «Куполь».
Громкоговоритель надрывался
Над большой и пестрою толпой.
Звуки резкие танго и вальса
Путались с трамвайной трескотней.
Мы сидели молча на диванах,
Скучные от пива и вина.
— «Тот уехал?» — «Да». — «А этот?» — «В Каннах».
И опять надолго — тишина.
И в тяжелом папиросном дыме
Поднимали взоры к потолку.
Кто у нас вот эту боль отнимет,
Эту безнадежную тоску?
Становилось скучно, страшно даже.
Ждем, что кто-нибудь сейчас придет
И со смаком в сотый раз расскажет
Злой литературный анекдот.
Так под сонным, неподвижным взглядом
Пролетал за часом мертвый час.
«Так и надо… Значит, так и надо…»
И ревел неумолимый джаз.
«Можно все друг другу рассказать…»
Можно все друг другу рассказать,
Все открыть,
До самого святого,
Заглянуть нечаянно в глаза,
Угадать несказанное слово.
Можно все условности стереть,
Как свое, принять чужое имя,
Вместе жить и вместе умереть —
И остаться все-таки чужими.
«Глядишь на звезды взором вдохновенным…»
Глядишь на звезды взором вдохновенным
С откинутой красивой головой.
Тревожно мыслишь о судьбе Вселенной:
«Ведь, в сущности, не знаем ничего!
И из каких таинственных расчетов
Явился воздух, и тепло, и свет?..»
— А у меня сейчас забота —
Куда поставить твой велосипед?
«Просто, без слез и проклятий…»
Просто, без слез и проклятий,
С горстью наивных стихов,