Холстон кивнул еще раз. Он уже решил, что возьмется за дело, и никаких объяснений ему не требовалось. Но, если Дрогану надо выговориться, пусть говорит.
– Прежде всего, знаете ли вы, кто я такой? Откуда у меня деньги?
– «Дроган фармасьютикалс».
– Да. Одна из крупнейших фармацевтических компаний мира. В основе нашего финансового успеха лежит вот это. – Он достал из кармана халата маленький пузырек без этикетки и вручил его Холстону. – Тридормал-фенобарбин, форма «джи». Прописывают его – за редким исключением – только неизлечимо больным. От препарата моментально развивается зависимость. Зато он имеет комбинированное болеутоляющее, успокаивающее и легкое галлюциногенное действие. Словом, замечательно помогает умирающим смириться со своим состоянием и даже приспособиться к нему.
– Вы тоже его принимаете? – спросил Холстон.
Дроган пропустил вопрос мимо ушей.
– Препарат широко применяется во всем мире. Он синтетический, разработан в пятидесятых годах в наших лабораториях в Нью-Джерси. Тестировали его в основном на кошках – из-за уникальных свойств их нервной системы.
– Сколько кошек вы загубили?
Дроган ощетинился.
– Считаю подобные обвинения несправедливыми и необоснованными.
Холстон пожал плечами.
– Пятнадцать тысяч кошек… м-м… скончались за четыре года испытаний тридормала-джи.
Ничего себе, мысленно присвистнул Холстон. Почти четыре тысячи кошек в год.
– И теперь вы думаете, что котяра вам мстит?
– Моя совесть совершенно чиста, – убежденно произнес старик, однако в конце его голос дрогнул. – Пятнадцать тысяч животных умерли, чтобы сотни тысяч человек могли…
– Ладно, я понял, – перебил Холстон; оправдания всегда навевали на него скуку.
– Кот пришел к нам семь месяцев назад. Я никогда не любил кошек. Мерзкие твари, рассадники заразы… Рыщут по полям и подвалам, жрут мышей… Одному богу известно, какими микробами кишит их шерсть. Вечно тащат в дом всякую дохлятину с кишками наружу: смотри, мол, хозяин, что я тебе принес. Сам я ни за что не взял бы в дом кота, но сестра настояла. И поплатилась за это.
Он с неприкрытой ненавистью поглядел на спящее животное.
– Вы говорили, он убил троих.
Дроган начал рассказ. Кот дремал, мурлыча под сильными и ловкими пальцами профессионального киллера. В очаге иногда взрывались шишки, и тогда кот вздрагивал: под пушистым мехом сжимались десятки стальных пружин. За окнами большого каменного дома, стоящего в коннектикутской глуши, ветер завывал свою песнь о скором приходе зимы. А голос старика все звучал и звучал…
Семь месяцев назад в имении жили четверо: Дроган, его сестра Аманда семидесяти четырех лет – на два года старше самого Дрогана, – ее закадычная, больная эмфиземой подруга Кэролайн Бродмур («из уэстчестерских Бродмуров», добавил старик), и Дик Гейдж, работавший на Дроганов уже двадцать с лишним лет. Гейджу и самому было за шестьдесят: он водил большой «Линкольн Марк IV», готовил еду и ежевечерне подавал хозяевам херес. Еще в дом иногда приходила горничная. Так они прожили вчетвером почти два года: три угрюмых старика и верный дворецкий. Развлекались тем, что смотрели по телевизору игру «Голливудские квадраты» и ждали, кто кого переживет.
А потом объявился кот.
– Первым его приметил Гейдж. Зверь ходил вокруг дома и жалобно мяукал. Гейдж пытался его прогнать – швырял палками и камнями, даже попал пару раз – но тому хоть бы хны. Еду учуял, ясное дело. Кот был худющий, кожа да кости. У нас тут много отдыхающих, летом они подбирают котят, а осенью вышвыривают их на улицу, и те мрут с голоду. Что за люди? Никогда этого не пойму.
– Куда благороднее ставить на кошках опыты, – заметил Холстон.
Дроган опять пропустил его слова мимо ушей и продолжил рассказ.
Он всегда ненавидел кошек. Кот не захотел уходить, и тогда он приказал Гейджу подложить ему в корм отраву: расставить по двору большие миски с кошачьим кормом вперемешку с тридормалом-джи, кстати говоря. Кот к мискам даже не притронулся. Ну, Аманда не выдержала и забрала его в дом. Дроган упирался до последнего – без толку. В их семье, по-видимому, Аманда всегда добивалась своего.
– Потом-то она поняла, да было поздно, – сказал Дроган. – Своими руками внесла кота в дом, дура! Он мурлыкал, прямо как сейчас, но ко мне не приближался. Аманда налила ему молока. «Ах, бедняжечка, смотрите, как изголодался», – умилялась она. Они с Кэролайн на пару умилялись. Тьфу! Конечно, они делали это мне назло. Обе прекрасно знали о моем отношении к кошкам после тех экспериментов двадцатилетней давности. Этих старух хлебом не корми, дай меня позлить. – Он угрюмо покосился на Холстона. – Но они поплатились.
Однажды в мае Гейдж проснулся с утра пораньше и пошел готовить всем завтрак. Аманда лежала в луже крови у подножия лестницы среди осколков фарфора и подушечек «Фрискис», незряче уставившись в потолок. У нее был сломан позвоночник и обе ноги. Шейные позвонки разлетелись вдребезги, как стеклянные.
– Кот спал в ее комнате, – добавил Дроган. – Она с ним сюсюкала, как с младенцем. «А кто тут у нас так проголодался?.. А кто моя миленькая кисонька?.. А не пора ли кисоньке сходить на улицу и сделать ка-ка?» Мерзость! Особенно из уст такой мегеры, как моя сестра. Думаю, кот ее разбудил своим мяуканьем, требовал еды. Та взяла миску, насыпала корма. Она всегда говорила, что Сэму-де невкусно грызть сухари просто так, он любит, чтобы их сперва размочили молочком. Видимо, она собралась идти вниз, на кухню. Кот к ней ластился. Аманда была спросонья, да и так еле ходила… Они подошли к лестнице, и кот кинулся вперед, прямо ей под ноги… Вот она и споткнулась…
Да, возможно, так все и было, подумал Холстон. Он представил, как старуха кубарем катится с лестницы, не в силах даже закричать от шока. «Фрискис» подлетают в воздух, миска раскалывается вдребезги. Наконец Аманда оказывается у подножия: глаза вытаращены, из носа и рта струится кровь, старые кости раскрошены… А кот, мурлыча, неспешно спрыгивает со ступени на ступень, радостно подъедая лакомые подушечки…
– Что сказал коронер? – спросил Холстон.
– Смерть в результате несчастного случая, разумеется. Но я-то все понял.
– Почему вы сразу не избавились от кота? Раз думали, что он убил Аманду?
Потому что Кэролайн Бродмур грозилась уехать, вот почему. Она души не чаяла в мерзкой твари и закатила истерику. Что возьмешь с больной старухи, вдобавок свихнувшейся на почве спиритизма? Некий хартфордский медиум сообщил ей (всего-то за двадцать долларов), что душа Аманды переселилась в кошачье тело Сэма. Он принадлежал Аманде, заявила Кэролайн, и если кота выдворят из дома или убьют, она тоже здесь не останется.
Холстон, мнивший себя знатоком человеческих судеб и давно научившийся читать между строк, догадался, что Дроган и старая хрычовка Брэдмур были когда-то любовниками, поэтому теперь дед не хотел ее отпускать, да еще из-за какой-то кошки.
– Для нее это было бы сродни самоубийству, – сказал он. – Она-то все еще мнила себя состоятельной женщиной, которой ничего не стоит в любой момент собрать чемоданы, прихватить кошку и умчать в Нью-Йорк, Лондон или Монте-Карло! На самом деле она была из богатой семьи и в шестидесятых сделала несколько неудачных инвестиций, из-за чего потом прозябала почти что в нищете. У нас она жила на втором этаже в специально оборудованной комнате, где всегда поддерживалась высокая влажность. Ей было семьдесят, мистер Холстон. Вплоть до последних двух лет она курила, как паровоз, заработала себе эмфизему и была очень плоха. Я не хотел, чтобы она уезжала, и если вопрос был только в коте…
Холстон кивнул и многозначительно взглянул на часы.
– В конце июня она умерла во сне. Доктор счел ее смерть вполне естественной… Он просто пришел, выписал свидетельство о смерти и был таков. Однако Гейдж мне потом рассказал, что ночью в комнату Кэролайн заходил кот.
– Рано или поздно все мы умираем, – заметил Холстон.
– Конечно. Вот и доктор так говорил. Но я-то знал… Я вспомнил: кошки по ночам приходят к старикам и детям и крадут у них дыхание.
– Бабушкины сказки.
– Не забывайте, что большинство бабушкиных сказок основаны на голых фактах, – ответил Дроган. – Кошки, видите ли, любят мять лапками все мягкое. Подушку, толстый коврик… или одеяло. Если человек изначально слаб или болен, даже небольшой тяжести на груди может оказаться достаточно…
Дроган умолк, и Холстон задумался. Представил Кэролайн Бродмур в кровати: сиплое дыхание клокочет в изувеченных легких, однако этого звука почти не слышно за гулом специальных увлажнителей и кондиционеров. Кот со странным черно-белым окрасом бесшумно запрыгивает на старухину кровать и молча изучает своими лучистыми, зеленовато-черными глазами ее изрытое морщинами лицо. Потом украдкой влезает на ее иссохшую грудь и начинает мурлыкать… Вдохи Кэролайн становятся все реже… и тише… а кот все мурлычет и мурлычет, пока старуха медленно задыхается под его весом.
С воображением у Холстона всегда было туго, но тут его передернуло.
– Дроган, – сказал он, продолжая гладить кота, – почему вы его не усыпили? За двадцатку это можно сделать в любой ветеринарке.
– Похороны были назначены на первое июля. Кэролайн похоронили на нашем фамильном участке рядом с моей сестрой – я уверен, что именно этого она и хотела. Третьего июля я подозвал Гейджа и вручил ему плетеную корзину с крышкой… Такие еще на пикники берут. Понимаете, куда я клоню?
Холстон кивнул.
– Велел посадить туда кота, отвезти его в Милфорд к ветеринару и усыпить. Он сказал: «Хорошо, сэр», взял корзину и поехал. Безотказный был человек… Больше я его живым не видел. На платной трассе случилась авария. На скорости шестьдесят миль в час «линкольн» въехал в опору моста. Дик Гейдж умер на месте. Когда его достали из автомобиля, лицо у него было исцарапано.
Холстон умолк: перед глазами опять оживали страшные сцены. В комнате стояла тишина, лишь уютно потрескивал огонь в камине да мурлыкала кошка. Ни дать ни взять – иллюстрация к тому стихотворению Эдгара Геста: «Пылает оча