учшие друзья-мужчины. Друг детства — интересно, я не только другим его так представляю, но и про себя всегда так зову, если подумать — он мой самый старинный друг, мы втроем росли чуть ли не с младенчества — а она где? — я их раздельно уже не представляю — вон, бредет сзади, хорошо, что они поженились, держит маму под руки. И мой белобрысый однокашник. Мы с ним почему-то редко виделись, хотя каждая встреча была большой радостью для обоих. Он такой надежный. Я всегда знала, что могу опереться на него в трудную минуту. Поразительно, что при нашей последней встрече — дней десять прошло, что ли? — я на его традиционные заверения в любви и дружбе впервые не отделалась хмыканьем или риторическим — да? — а членораздельно ответила, что такие чувства всегда взаимны. И он неожиданно без своего обычного юмора пристально посмотрел мне в глаза и ответил — да, я знаю. Неужели мы тогда предчувствовали, что мой конец близок? Хоть с ним сумела проститься. Но это его заслуга. Он всегда был безукоризнен. Любая наша встреча, стань она последней, и ему не в чем было бы упрекнуть себя. В отличие от меня.
И все же как, однако, беспрекословно уступили нести именно этим четверым. Как само собой разумеющееся. Вроде и разговора никакого не было. Они каждый, не сговариваясь, подошли и молча взяли со своей стороны… А маму под другую руку взяла та моя подруга. Мы с ней позже ведь познакомились, уже в художественном училище — как сейчас дико звучит это словосочетание, — но так друг на друга похожи. То есть и ростом, и фигурой — лица, конечно, разные, — и голоса у нас всегда путали по телефону. Как-то они правильно все сгруппировались. Но хоть они сейчас и вместе, парами, тройками, не так как там, когда прощались, но там они были слиты в целое, а сейчас все как-то врозь, поодиночке. Каждый наедине с собой. Какие они все беззащитные… Особенно мужчины. На женщин тоже это обрушилось нежданнонегаданно, но они кажутся достойными противниками. Сражаются тяжело, но умело. Как будто обучены. Как будто не в первый раз. Как будто нежданно, но гаданно. А мужчины кажутся безоружными. Рушатся на глазах. Сложили руки — хоть сейчас в плен бери. Но как они плачут — все вместе, одинаково. Я этого не хотела, Господи! Неужели я когда-то могла мечтать, чтобы кто-либо плакал на моих похоронах? Это так ужасно. Врагу не пожелаешь. Как я их всех люблю. И не могу утешить. Как-то все очень серьезно складывается. Они такой основательностью страдания перекрывают мне все пути к отступлению. Теперь я не могу встать оттуда и с кокетливой улыбкой заявить: я пошутила, теперь отдыхаем.
И мне некуда деться от своей вины перед ними. Совсем некуда. Снег кругом лежит. Наверно, тяжело было копать, земля мерзлая. Вот еще и совсем незнакомым людям я задала работу… Хорошо, что только это туда положат, а мне не надо будет залезать. Хотя могла бы и присоединиться. Я чувствую, что смогла бы, стоит только захотеть. Может, рискнуть? Тогда не надо будет смотреть, как они убиваются. Да нет, повременю еще немного. Туда забраться никогда не будет поздно. А на них можно и не смотреть, если так неприятно. Есть еще масса других объектов для внимания. Кто-то уронил красную гвоздику на снег. Как это банально. И все равно, как откровение, как в первый раз. Если задуматься, то странно, что первые похороны, на которых я присутствую, оказались моими собственными. Вон там еще группа людей. Наверно, кого-то еще хоронят. Может, я его разгляжу? Что-то даже мне не удается его разглядеть. Может, он совсем не смог вынести этого зрелища и куда-нибудь смылся? Мужественный человек. Мне страшно от них далеко отходить. Но неужели на всем кладбище я одна такая? Только живых вижу. Кажется, дошли — все вдруг остановились. А, вот яма. Теперь я всегда буду здесь лежать. Мне как-то все равно где. Здесь так здесь. Не лучше и не хуже других мест. Все равно это — не я. Не совсем я. Сняли крышку снова. Господи, как я сейчас на виду! Все на меня смотрит — и небо смотрит, и все люди смотрят, и снег смотрит, и эти птицы смотрят. Меня поставили — нет, подставили — на всеобщее обозрение. Весь мир стал глазами — миллионом глаз, — взирающих на меня со всех сторон. Так неприкрыто я лежу. И так неприкрыто все на меня смотрит. Ох, как они вовремя заплакали на этот раз. Сейчас их плач заслоняет меня, оберегает, а не разрывает на части, как там. Да, они меня загородили. Сразу легче стало. За их плачем можно спрятаться от всего. Плач стоит сплошной стеной — я где-то слышала — вот о чем это было. Ее ничем не пробить, хотя я и слышу удары ветра, но куда там — она устоит. Хотя это что-то посильнее, чем ветер — тараном, что ли, бьют каким-то, все сотрясается. Еще немного — и вся постройка рухнет. Чем же они ударяют? Не ударяют, а стучат, теперь понятно все. Гвозди забивают — вот что за посторонние звуки примешались к рыданиям и раздергали меня. Гроб заколачивают. Наконец-то. Странно, этот звук действует на них сильнее, чем на меня, а ведь я стала такой чувствительной последнее время. Они вздрагивают так, будто это в них вбивают. Кто это такой? — распоряжается всеми, в первый раз вижу. Ему одному здесь по себе. По-моему, мы все же незнакомы. Слава Богу, опустили благополучно. Только сейчас поняла — все время я боялась, что сорвется. Кажется, одним только моим напряжением удалось удержать. И не только моим — иначе эти слабые канаты не выдержали бы. Вот был бы ужас… Землю, говорит, бросайте, а они беспрекословно слушаются. Без него все бы здесь растерялись. У него что, работа такая, или он для души старается? Они не понимают, что не землю сейчас в меня кидают, а меня от себя отрывают. Мое тело. В виде земли. И отшвыривают. Мало того что в ящик упаковали, им нужно еще и этим жестом завершить действие. Что ж, наверное, так и надо. Так им легче порвать связь между нами. Это я ощущаю смысл их поступка, им самим так не кажется. Самые близкие бросают в первую очередь. Это для того задумано, чтобы последующие завалили их комья массой своих и не дали вырваться обратно — если бы они опомнились. Ловко рабочие холмик накидали своими лопатами, в одно мгновение. Теперь утрамбовывают. Все. Так быстро, мастера своего дела. Бедная мама… Зачем они цветы обламывают, перед тем как положить? Тоже так принято? Не знала. Испортили цветы окончательно. Были такие красивые. Положили бы так, целиком, а то какое-то побоище устроили. Кашу из цветов. За всю жизнь мне их столько не дарили. Да еще посреди зимы. Что с мамой-то делать? Совсем она расслабилась, а ни на кого опираться не хочет. Всех отталкивает. Ей так долго не выдержать. Вот, хорошо хоть к этому дереву теперь прислонилась — какая-то поддержка. От людей не хочет ее.
Как она дрожит. Давно я не обнимала ее. Пусть прижмется покрепче. Вот так. Я перетяну на себя часть ее горя. Я когда-то так делала. Надо только самой расслабиться, освободить в себе побольше места, а ту часть, которой касаешься другого, сделать похожей на воронку, безостановочно перекачивающую неперевариваемую обузу. А если она слишком твердая и не поддается давлению, надо вначале через прикосновение, наоборот, выпустить из себя нечто, растворяющее или раздробляющее эту глыбу. Тогда она, правда, делается больше по объему, и другой человек начинает ощущать себя переполненным сверх меры, но только в первую минуту… Дальше начинается вытягивание. Вот и сейчас получилось. Началось. Кажется, что мы обе полностью хлынули в точку соприкосновения, и она вся ширится, разбухает, выходит за свои пределы и начинает жить своей отдельной жизнью. И хоть она придвинулась ко мне вплотную, расстояние между нами пульсирует, и когда оно раздвигается, становится понятно, что оно состоит из живой массы, если и не мыслящей, и может даже не ощущающей, но безусловно размножающейся. Она кишит между нашими телами. И даже различима на глаз, а не только в ощущениях. Но, Боже, это — моя кожа? Какая она стала чудовищная! Что это со мной? Я заболела! Постой — я умерла, все время забываю об этом. Я уже разлагаюсь? Но боли я не чувствую. Просто ощущение одеревенелости. Но меня же закопали. Я что, забралась к себе сквозь землю? Как я туда провалилась, что-то я не уловила этого момента. Последнее, что помню — мама… Вот же она! Я ее вижу. И люди кругом стоят, что-то говорят. Звуки какие-то издают. Зачем? Что происходит? Ей стало вроде бы легче. Тело у нее теперь не такое напряженное. Чем же я недовольна? Да, моя кожа. Что с ней? Боже, я, кажется, понимаю. Этого не может быть! Но это так. Это не… Это кора. Я — в дереве. Нет, я — дерево. Что-то знакомое. Уже было. Совсем недавно. То ли мне это снилось, то ли вправду было. Не вспомню. Наверное, кажется. Так бывает. Что-то происходит впервые, а ты уверен, что уже испытывал это. У людей так. Почему я продолжаю думать, как человек? Потому. Что. Я. Что? Что. Я? Я. Я. Да. Я. От них. Я. Тут. Стою. Они. Появляются. Мельтешат. Как. Они. Суетливы. Да… Приходят. Прислоняются. Истерли. Меня. В этом. Месте. Совсем. Неприятные. Издают. Звуки. Частоты. Какие… Забираются. В меня. Не спросив. Одни. Наглые. Другие. Исчезают. Снова. Появляются. Те же. Другие. Все равно. Мне. Все. Равно. Я остаюсь. Остаюсь. Я — вечно… Они — преходящи. Появляются. Неожиданно. Длятся миг. Машут. Руками. Пищат. Потом. Пропадают. Бесследно. Немногие. Очень немногие. Обладают. Свойством. Вновь возникать… Из небытия. Я их. Запоминаю. Их мало. Они самые тихие… Объявившись снова. Они. Становятся. Как я. Стоят. Неподвижно. Беззвучно. Почти как я. Но. Ни у кого. Из них. Нет. Моей. Стойкости… Они уходят снова. Одни навсегда. Не нужно. Никого. Не жаль. Жаль… Что это значит? Не помню. Слово. Слово? Не понимаю. Не симулируй! Ты можешь думать и на другой скорости, чем дерево. Не могу. Можешь! Ну и что? — не хочу. Если будешь потакать себе — еще немного, и оно тебя поглотит. Ты застынешь надолго. Прекрасно. Ты разучишься думать. Замечательно. Я отдохну. Мне нравится. Быть деревом. Ты потеряешь время! Время? Что это такое? Пойми — быть деревом — это не то, что тебе нужно. Ты уже достаточно отдохнула. Если ты сейчас застрянешь, потом тебе все равно придется выбираться. Ты не сможешь задержаться навсегда. Почему? Потому что ты изначально не была деревом. У этого дерева своя душа, она вертится на других оборотах, чем твоя, но именно поэтому способна зачаровать тебя. На время. Потом тебе придется удалиться, так или иначе. Это не твоя обитель. До того как ты сюда вселилась, тут спала душа другого человека. Ей не удалось в свое время самой выбраться. Ты своим вторжением поневоле потревожила ее. Сама того не замечая. Ее вышвырнуло из дерева, и пробуждение ее было изматывающим. И ей продолжать путь с прерванного места. Так что если ты надеешься таким способом избежать боли, то обольщаешься. Откуда ты все это знаешь? Откуда? — не могу объяснить. Просто вижу. Как ты раньше видела, что трава зеленая, а небо голубое. Почему же я этого не вижу? Тоже видишь, просто не можешь пока осознать. Ты — это я. То есть я — это ты. Решайся же. Они сейчас уйдут, и у тебя больше не будет стимула выбираться. А как мне это сделать? Сперва перестань думать об этом. Как только начинаешь думать, сразу все умения теряешь. Сосредоточься просто на том, что ты уже за пределами дерева. Не получается. Легко сказать — просто на том. Отвлекись пока на что-нибудь другое. У меня сейчас необычайная ясность мысли, кажется, я могу узнать доподлинно обо всем, о чем пожелаю. Узнать не только разумом, но и всеми способами познания. Оказывается, есть еще много других способов, не требующих