ать телевизор. Она будет думать, что все время живет, потому что как можно помнить время, когда тебя выключили? Этого времени просто нет для тебя. А вдруг со мной тоже кто-то делает такое, а я не знаю? Да нет, ерунда. Кто бы мог это делать? Да хоть мама. А вдруг на самом деле она — маленькая девочка, играющая в меня, куклу? Когда я ей надоедаю, то выключаюсь и ничего не помню. А потом она снова играет со мной в дочки-матери. Что-то мне страшно. Когда они наконец придут с работы? А, но ведь я сейчас живу, хоть она и на работе? А может, она играет так, будто она пошла на работу, — я тоже могу сказать кукле: я пошла на работу, веди себя хорошо, и выйти на минуту из комнаты, а кукла будет думать, что я ушла на весь день, потому что я так сказала. Но раз она в меня играет, значит, она — ребенок, и у нее есть мама, которая на самом деле уходит на работу, и тогда она в меня играет. А может, девочка, которая играет, — это ее мама, а она кукла, которая, когда о ней забывают, засыпает и видит во сне, будто она сама играет с куклой. У меня кружится голова, и вообще все это не может быть правдой, и лучше выйти на улицу и там с кем-нибудь поиграть. Куклы ведь не могут выходить на улицу и там с кем-нибудь играть. Если только их хозяйка этого себе не представляет. Глупости. Живых кукол не бывает. Я сейчас могу оторвать голову любой кукле, и ты увидишь, что внутри у них пусто, они не живые. А если пойдет кровь? Ну вот, смотри! Убедилась? И вообще мне ее не жалко — она с такой глупой мордой. А по ночам она делается страшной. Надо ее закинуть сюда, чтобы больше не видеть. Я ее никогда не любила. Маленькие куклы лучше — если их не хочешь видеть, то легко можно спрятать, да и по ночам они не страшные. Да и что куклы? Я уже не маленькая. Вот встретить настоящую волшебницу — это да. А кукла мне нужна только как знак, что волшебница меня услышала. Знак, что она есть на самом деле. Нужно только ждать ее в уединенном месте, при посторонних она ко мне не подойдет. Вот то место, которое я в прошлый раз выбрала во дворе, вполне подходит. Все дети играют немного в стороне, а рядом уже тротуар, по которому проходят взрослые, но это еще и двор, на котором нужно сидеть ребенку. И еще на этот раз я постараюсь не отвлекаться ни на что, нужно достаточно упорно ждать, чтобы волшебница появилась. Просто так, к неждущим, или к не очень сильно ждущим она не подходит. Нужно показать, что ты все равно в нее не перестаешь верить, хоть она и не появилась в прошлые разы, ты не сомневаешься, что она есть, и продолжаешь ее ждать с такой силой, чтобы заслужить ее приход. Но нужно почувствовать, когда остановиться. Потому что когда чего-либо слишком сильно хочешь, это никогда не сбывается. Проверено сто раз. И потом, волшебники всегда должны приходить нежданно. Только на таких условиях они являются. Поэтому нужно суметь очень тонко сбалансировать между ожиданием — балансировать? — это не мое слово — упорным, которое предполагает длительное — почему не мое? — мое слово! — да, но не в этом возрасте, а из какого возраста я сейчас говорю? — подожди, дай додумать: — нужно уметь ждать настолько, чтобы не забывать довольно регулярно, не поддаваясь разочарованиям, приходить на одно и то же место. А на месте каждый раз суметь отвлечься, искренне перед самой собой начать думать о совершенно другом до такой степени, чтобы приход волшебницы застал тебя врасплох. Ждать, не ожидая. Собрать всю свою волю к желанию, не только опробованную, но и потенциальную, и даже предполагаемую, и совершенно об этом забыть. Это самое трудное, но, если научиться, уже и волшебница не нужна. Вот и договорилась, — но это сейчас ты так говоришь. Но ведь она так и не пришла, хотя я смогла этому ожиданию научиться! Ну что ж, я только сейчас это осознала. Потому что как только я это поняла, то напрочь об этом забыла. Зато я научилась добиваться желаемого. Навык, приобретенный при ожидании волшебницы, в первый раз дал осечку, но был безотказен во всех других случаях. Я знала, что им нельзя злоупотреблять, но время от времени надо было применять, не столько чтобы получить желаемое — когда знаешь, что можешь, не очень-то и хочется, — сколько чтобы не терять сноровку. Сейчас я понимаю, что весь смысл происходящего был в том, чтобы я научилась. Но тогда встреча волшебницы с маленькой девочкой была настолько проиграна в деталях, настолько приближена к реальности, что для воплощения не хватало уже только самого действия. Поэтому когда я достигла возраста, в котором ждать волшебницу уже неприлично, то есть когда я посмотрела на себя, ожидающую, со стороны, и поняла, что уже не вписываюсь в давно законченную картину, я не захотела выходить из игры. Потому что, кроме меня, картину никто не видел, я была необходима для ее осуществления. Прошло еще какое-то время, в течение которого я раздумывала, не пририсовать ли себя к уже готовой картине в качестве стороннего наблюдателя, пока вдруг случайно не обнаружила, что я по росту и по какому-то неуловимому очарованию вполне сливаюсь с образом волшебницы. Казалось бы, это наблюдение должно было бы окрылить меня и сподвигнуть к немедленному действию, но, вопреки ожиданию, оно меня несколько шокировало. Мне бы хотелось подтверждения существования волшебницы первоначально задуманным способом. Не то чтобы вынужденный вариант внушал сомнения в ее реальности; когда я увидела со стороны, то поняла, что не избежать этого. Приятней, когда тебе доказывают, чем когда ты сама. Или, уж по крайней мере, вначале увидеть, а потом — стать. Да и ответственность пугала. Почему именно я? Любой бы смог. Допустить это одним мешает страх, другим — недостаток воображения. Или лень. Но прежде чем решиться, хотелось бы найти других, готовых. Не для того, чтобы убедиться в их существовании — я не сомневалась, а чтобы не быть одной. И чтоб обеспечить себе замену в случае чего. Откуда-то я знала, что решившихся — единицы и нам надо друг друга подбодрять. Я еще много чего знала, для самой себя непонятно откуда. Меня это то тревожило, то радовало — когда как. Для спокойствия мне надо было разыскать сообщников, причастных к тайному ордену. Может, они смогли бы мне объяснить непонятные вещи. В разговорах с каждым встречным я начала подавать условные сигналы, напряженно пытаясь уловить ответный импульс, даже если по каким-то причинам его хотели бы скрыть. Малейший вздрог, даже самое незаметное расширение зрачков, тончайшие изменения тембра голоса — мои чутко настроенные локаторы ничего бы не упустили. Каждый новый отсеивающийся кандидат добавлял мне опыта, скоро мне уже не требовалось бросать пробный камень, чтобы по качеству эха определять глубину неосведомленности. Я уже на глаз научилась определять пропасти, способные беззвучно проглотить все, независимо от веса и объема, и даже не выдать мельчайшей ряби на поверхности. Все вокруг оказались удручающе невинны. Я осталась заведомо одна. На долгое время, до будущих встреч. А тогда казалось, что навсегда. Да, я не отвлеклась — я прекрасно помню — мы сейчас едем в автобусе.
Я не так уж сильно отвлеклась. Дальше себя я все равно не отходила. А если вдруг? То куда я тогда попаду? Нет, лучше пока так. Когда они все рядом, у меня вроде еще есть границы. Но все они вместе — это еще не одно тело. Теперь не так легко будет прийти в себя, как раньше, — если бы автобус тряхнуло или ногу отсидела. Сейчас не получится. Они хоть и одно целое, но каждый сам по себе. Кто они? Еще недавно это было ясно. И теперь многих мне не так трудно узнать, но они как-то сливаются. А потом выделяются. И меняют форму. Как мне вспомнить их первоначальный облик? Я уже не помню, что было вначале. Когда я вспоминаю себя, все не так кружится, как сейчас. Вспоминай дальше, а там посмотрим. Только надо выбрать какой-то ориентир, чтобы вернуться к ним и уйти вместе с ними. Или держать их всех в поле зрения, вернее будет. Нет, тогда я по ним расползаюсь. Как они быстро меняют форму, когда перестаешь думать, как они выглядят на самом деле. То они сделаны из разных масс, разных, но не бесконечных, не меняющихся в своих пределах. Можно разделить на подгруппы: одни явно шоколадные, другие из мармелада, посыпанные дешевым крупным сахаром, бывают еще из сыра. Или тряпичные. Особенно вот эта. Почему я раньше не видела? Она же тряпичная кукла, и, если ее раздеть, у нее на ногах и животе будут поперечные затяжки от плохо сшитой материи. И ножки будут болтаться. Если опустить на пол, они просто подогнутся и она беззвучно шмякнется. А шоколадные на вкус тоже шоколадные? Я знаю вдруг, что я каким-то образом могу это проверить. Кого выбрать? А вдруг я им поврежу. Попробую руку, она и отломится? или утончится? Лучше не надо. Опять они поменяли форму. Растекаются. Руки удлиняются. Теперь это уже не руки. Раньше были хоть мармеладные, но руки. Во что они превращаются? Не хочу смотреть. Вот так лучше. Если не обращать на них пристального внимания, они вновь собираются в привычные для людей формы. Примерно как они привыкли себя видеть. Вот теперь они почти такие. Только бесплотные. Они все из игры света и тени. Вот, один затвердел. Теперь отвлекись, а то как-то подозрительно сгущается, как бы не стал из камня. Но как же мне быть? Может, забраться в кого-то одного, и потом вместе с ним выйти отсюда? Нельзя этого делать! Но я на время! Чтоб не потеряться. Вот в него. Можно попробовать через нос. Он сейчас не туда дышит. Дождись, когда вдохнет. Вот, еще дырочки. Как их много. А, это такие норки. Что в них находится? Кто их вырыл? Странная местность. И растительность необычная. Но так ничего. Я так устала. Нужно пока выбрать одну норку и в ней устроиться. Отдохнуть хочу. Но из чего все сделано? Из желтого желе, и кругом растут рыжеватые металлические столбы… как будто уже тронутые ржавчиной… Но это не важно. Где бы только уснуть. Поспать немного. Вот хоть здесь. Какая разница. Да, но чем я буду спать? Спать нечем. Это я помню. Куда же меня занесло? Фу, теперь я снова здесь. Слава Богу. В какой я странный мир попала. И каким чудом выбралась, совсем не помню обратной дороги. И как туда пришла тоже. Но обратно я точно не шла. А что же? Ну, просто оказалась на месте. Ничего не понимаю. Надо вспомнить, куда я направлялась. А где я сейчас? Может, мне все это снится? Нет, все в порядке. Мы едем в автобусе. Это я знаю. И что дальше было, то есть раньше, я тоже помню. А что было в промежутке?