торыми все передатчики вместе не поспевают. У приемников не переводятся силы, они хоть и отдают часть себя, их не убывает, они возрождаются с новым, преобразованным соприкосновением, телом. У людей же, пользующихся готовыми, пережеванными другими образцами мышления и чувствования, тело быстро изнашивается, вскоре они бывают неспособны переварить самые изжеванные подачки. И они по бессилию становятся жертвами агрессивных мыслей и чувств, обитающих под землей или прямо на поверхности. Ими не нужно завладевать, он сами питаются людскими телами, поселяются в них прочно, и трудно бывает потом от них отделаться. Единственный способ избавиться от них — самому дойти до недовоплощенных, которые, во-первых, являются лучшим лекарством от изматывающих, истощающих состояний, испаряющихся при одном только виде готовой к рождению мысли, а во-вторых, даже самые легкоусваиваемые мысли и чувства, например те, которые кто-то не смог полностью в себя вместить и поэтому оживил только часть из них, например, начало или конец, чаще середину, и они, уже живые и сверкающие, вяло трепещут своими прозачными рудиментарными хвостами и плавниками, благодаря чему им все же удается удержаться на плаву почти у поверхности, и, чтоб до них добраться, нужно преодолеть ступеньки из уже сформировавшихся мыслей и чувств. А поскольку те паразиты не уживаются уже на определенной высоте, по мере продвижения они будут безболезненно отпадать. Не говоря о том, как хорошо оказаться здесь, всякое удушье пропадает и остается одна ровная, ничем непоколебимая радость.
Боже мой, какие же перспективы открываются! Я могу получить ответ на любой вопрос. Но дело в том, что у меня и желаний не осталось, они ушли вместе с телом. Хотя у меня теперь появилось ощущение, что уже некоторое время не мысли сами лезут мне в голову, а какой-то голос мне рассказывает. Или это не так? — Так. Я действительно тебе рассказываю или пытаюсь разъяснить, что ты видишь. — Кто ты? Кто ты? Почему я тебя не вижу? — Я невидим. — Ты — ангел? — Не знаю, что ты вкладываешь в это понятие. — И я не знаю. — Я — существо, населяющее мир, в котором ты сейчас находишься. Ты можешь воспринимать меня только как голос. Когда вы здесь появляетесь, наша задача — отвечать на ваши вопросы. — Ты ведь и раньше ко мне приходил, так ведь? Мне твой голос безумно знаком. Теперь я припоминаю, ты иногда в моих снах мне что-то говорил, это был тот же голос, без интонаций, ни мужской, ни женский, и иногда мне казалось, что я просыпаюсь именно от звука твоего голоса, и эхо произнесенных слов еще отдавалось в комнате, пока я пробовала сообразить, где я. — Это ты во сне приходила сюда. — Вот как? Впрочем, ландшафт мне определенно знаком. И он какой-то неземной. Хотя очень четкий. Он мог бы быть и земным. На земле бывают и большие излишества красот. Но я теперь чувствую, что бывала здесь не раз, и в полном одиночестве. Вот это и доказывает, потому что на земле я не вылезала из городов, а если выбиралась на природу, то всего с десяток раз и в большой компании и всегда в разные места. Но не в это. — Ты вдаешься в излишние подробности. Мы уже сошлись во мнениях, где это было и когда. Поэтому не увиливай. Спрашивай. Я здесь, чтобы отвечать тебе. — Я спрошу. Конечно, спрошу. Вот только вспомню, что мне нужно узнать. Сейчас. А, вот — я увижу Бога? Почему ты молчишь? — Я в затруднении — чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа. Ситуация сейчас такая же, какая бывает у вас, когда ваши дети спрашивают, почему небо голубое. — Но это высшая инстанция? Я здесь останусь? — Нет, это только место, откуда наиболее полно можно увидеть ваш мир. Я уже давно тебе обо всем рассказываю, но ты отвлекалась на свои видения. — Ты хочешь мне помочь? — Я не знаю, что такое хотеть. Такова моя функция — отвечать на вопросы. — Что же ты мне можешь объяснить про наш мир, если даже не знаешь, что такое хотеть? — Я знаю, что это такое, поскольку всегда наблюдаю за вами, но я этого не испытываю. — Что же это такое? — Посмотри отсюда. Видишь эти отростки, которые из них вытягиваются? — Да, и делают такие хватательные движения. Они при этом задевают друг друга, но вроде чувствуют это и не чувствуют одновременно. — Это все их желания. Посмотри, как их много у каждого. — Я знаю, если сейчас у каждого из них спросить, какое самое большое их желание в эту минуту, они дружно ответят — чтобы я появилась перед ними живая. — Да. — Но если бы это случилось, они сочли бы себя шокированными или оскорбленными в лучших чувствах. Или, по крайней мере, испуганными. — Да. — А что это такое делается с их отростками? Они как-то судорожно шевелятся. — Это они тянутся, чтоб ухватиться за нить, ведущую к осуществлению их желаний. Как только они ее поймают, происходит процесс, аналогичный оплодотворению у вас. Желание отпочковывается и превращается в самостоятельное существо, живущее уже независимо. То есть оно осуществляется, ваш язык правильно это подметил. И осуществляется зачастую, когда хозяин и думать забыл о нем. — Всякое желание осуществляется? — Только то, которому удалось ухватиться за нить. — А что для этого нужно? Чтоб оно смогло ухватиться? — Достаточно долго желать. — Что-то я не замечала, чтобы все желания, существующие достаточно долго, исполнялись. — Если они существовали, значит, они исполнялись. Люди не отдают себе отчета в том, как просто могут исполниться их желания. Нужно только сосредоточиться на них, желать с силой и не делать поступков, препятствующих желанию. — Да, если бы они знали, что это так просто, то сто раз подумали бы, прежде чем что-нибудь пожелать. — Желания исполняются, когда человек забывает о них, — у людей короткая память и нет сознательного упорства, поэтому состоявшиеся желания путаются под ногами и мешают идти к цели, когда человек мечтает уже о противоположном. А потом у одного и того же человека, как правило, бывает сразу несколько противоречивых желаний. Делаясь отдельными существами, они начинают борьбу между собой и результат оказывается промежуточным. Мало у кого хватает выдержки долго и последовательно желать чего-то одного. Про таких обычно с осуждением говорят: он знает, чего хочет, он из таких. Но это зависть безвольных. Но может, они и правы в своей неприязни, потому что мастера высшего пилотажа проходят по жизни незамеченными. Они никого не задевают своими желаниями. Их желания настолько в другой области, что не касаются других людей. — А вдруг кто-то из них будет упорно желать, чтобы я снова воплотилась? — Исключено в твоем случае. Ты ведь сама уже не хочешь вернуться? — Сейчас нет. Но было время, когда хотела. — Не так уж долго оно длилось… — А если кто-нибудь из них будет долго хотеть, чтобы я вернулась? — Насколько вы все желали, ты уже здесь. Если бы кто-нибудь страстно желал, чтобы ты там оставалась, ты или кто-то другой, ты бы здесь не оказалась. — Я знала миллион случаев, когда близкие страстно не хотели, чтобы человек умирал, а он все же умирал. Например, маленький ребенок. Разве родители хотят, чтобы умер их маленький ребенок? Знаю, что ты собираешься возразить, допустим, бывают такие случаи, но они ничтожны по сравнению с количеством умирающих детей. — Возможно. Но не смешивай понятия: одно дело, когда люди не хотят чего-то, и другое дело, когда они думают, что не хотят. В вашем мире принято думать, что родители не хотят смерти своим детям, особенно маленьким. Это одно из самых мощных допущений, наиболее яростно охраняемый запрет. Если кто-то в открытую признается в обратном, толпа его растерзает. Никто не осмелится даже в мыслях признаться себе в этом, настолько сильно это табу. Даже те, кто на всех площадях кричит о свободе и честности и разрушении всех условностей. Хотя единственное, чего каждый действительно хочет, — это свершения провидения. Только для этого вы и рождаетесь. Но вы так все запутали, столько заслонок развели, что абсолютно все искажаете. И потом, человек гораздо более сложное создание, чем то, что он выявляет. Ведь во всех случаях смерти близких людей существует предварительная договоренность. — То есть как это? — Вы никогда не рождаетесь в том мире в одиночку. И очень редко попарно. В остальных же случаях вы рождаетесь партиями или колониями. Опережаю твой вопрос: их различие в разбросанности или скучкованности в пределах ограниченного пространства. В зависимости от задачи, поставленной перед ними. И только самые избранные появляются одни на всех. — Я знаю, о ком ты говоришь. — Их было несколько. — Понимаю. Трое? Четверо? — Несколько сотен. — Я знаю только… — Не называй имен, они могут повести за собой, а мне еще предстоит ответить на некоторые твои вопросы. Ты еще вернешься туда к ним на звук собственного имени, а пока спрашивай дальше. — Я не могу вспомнить свое имя. — Когда его произнесут, оно само тебя потянет. — Но все же я знаю только нескольких из тех, о ком ты говоришь. — Многих забыли, потому что такова была поставленная перед ними цель, остальные делали свою работу незаметно, их было большинство. — О ком ты говоришь? — Посмотри сюда. Тебе понятно, чем заняты эти люди? — Что-то из области «на семи праведниках держится мир». — Верно. Видишь, какими неимоверными усилиями они вытягивают вас из той ямы, которая многих из вас завораживает? — Но почему в таком случае их так мало? Будь их побольше, они бы всех мигом вытащили. — Сколько есть. Неоткуда взять больше. И потом, если они вытянут их такими, какие те сейчас, то ничего не изменится. Эти вышедшие люди ничего толком не разглядят и при первой возможности скатятся обратно. Их нужно только подтолкнуть, чтоб дальше они сами захотели выбираться. — Ну хорошо, это мне понятно. О чем-то таком я сама догадывалась. Но о какой предварительности шла речь? Я теперь понимаю, что мы существуем до того, как родиться, так же как и после того, как умираем, но как же с маленьким ребенком? — Посмотри на своих близких. Видишь, как благотворно на них сказалось то, что называется «твоей смертью»? Для многих из них появился хороший шанс выбраться из ямы. Их подталкивают, затем они начинают сами карабкаться, но на каком-то перевале увлекаются открывшимся видом или новым кустиком и забывают, что они собирались идти дальше. И могут до самой смерти застрять на одном месте или опять скатиться вниз, что случается чаще. А некоторым из них твоя смерть дала такой мощный толчок, что их может выбросить к самому краю ямы. Что будет дальше, зависит от них самих. Но ты им очень помогла, сохранив им время и усилия. Не у всех, но у некоторых твоя смерть смела все наносное и увеличила их емкость, то есть показала им самим истинную границу их вместимости всего, почти безграничную. И если хоть один из них не замкнется опять в привычных пределах, считай свою задачу выполненной. На большее ты и не можешь рассчитывать, поскольку сама сидела в глубокой яме, делая только изредка ленивые потуги выбраться, и не умела создавать глубокие привязанности, которые бы сейчас потянули за тобой наверх людей, пребывающих еще во плоти. Были такие люди, вытягивающие за собой целые батальоны. А тебе не удалось даже с одним человеком установить такую связь. Ты так и не встретилась там со многими из тех, с кем тебе предстояло идти вместе по крутым склонам, потому что не соизволила добраться до их уровня. Но есть существа, между которыми установлена уже очень прочная связь. Такие люди рождаются именно для этого — для расшире