мальчишка у него четвертый ребенок, единственный сын, все рожал, мальчика хотел. Ну и тут же шестерка уже ко мне подлетает, пожалуйте, мол, и так далее. Ведут меня в кабинет к отцу, вижу — и впрямь шишка. Он меня расспрашивает, кто, мол, и откуда, а я парень скромный был тогда, все так скромно отвечаю, что тренер и так далее. Тут смотрю, он выдвигает свой ящик стола — э, нет, думаю, так дешево от меня не отделаешься. Вы спасли жизнь моего сына, говорит, я хочу вас отблагодарить. Я так оскорбился, бросьте это, говорю и повернулся, чтобы уйти. Ну он зовет меня обратно и осторожно так спрашивает — вот вы мастер спорта и такой приличный молодой человек, не хотели бы вы дальше учиться? На курсах КГБ, например. Я аж расцвел и даже прослезился, знаете, говорю, это моя заветная мечта, я на такое и надеяться не мог. Он обнял меня, хороший ты парень, говорит, и написал телефон, будешь в своем городе, говорит, позвони по этому телефону, скажешь, что от меня. На том и распрощались. Я не стал время терять, поехал на следующий день домой. Выждал неделю, а потом звоню, говорю, я от такого-то, виделись мы с ним, просил вам привет передать, вот я вам и звоню, до свиданья. А оттуда кричат, погодите, мы вас уже ждем, что вы так долго не звонили. Вас очень хорошо зарекомендовали, приходите к нам брать направление. Вот так я попал на курсы, отучился два года, вернулся в свой город, а я же по протекции такого человека и мне сразу — бамц и должность зама отделом, хотя по возрасту не полагалось. Я сразу смекнул, что на меня зуб за это все поимели, — я был младше всех своих подчиненных. Ну и стал я держаться такой тактики — честный и неподкупный молодой работник. Чую, что я им какие-то карты путал, и они не знают, как ко мне подобраться. Пробовали и так и сяк, а я по-прежнему скромный и вроде бы намеков не понимаю, а от взяток с достоинством так отказываюсь. А тут, значит, Восьмое марта и приходит ко мне начальство с цветами и подарками — духи французские и прочая дребедень дорогая. — К вам? — Ну я тогда уже женат был и ребенка имел. Ну мы их принимаем как полагается, на стол велел жене накрыть, а как им уходить, взял я все эти подарки и говорю: за цветы большое спасибо, а вот это лишнее, заберите. Жена попробовала что-то вякнуть — ну, знаешь баб, а я ей молчи, дура, и наотрез отказался брать, так и ушли ни с чем. А на следующий день ко мне начальник подходит и говорит, вот не знал, что у тебя беда такая с сыном. А ребенку моему уже два года было и он не двигался, паралич какой-то был. Как болезнь называется, спрашивает, ну, я ему говорю. Он обрадовался, говорит: так это же излечивается, у одного моего приятеля мальчишка тем же болел, отвезли к профессору в Москву, тот сделал операцию, теперь в футбол гоняет. Хочешь, пойдем с родителями поговорим, может, совет какой дадут. Ну я пошел, конечно, когда дело касается своего ребенка, чего не сделаешь. И правда, там мальчишка бегает, отец его рассказал, какой профессор оперировал, хвалил очень. Ну и заодно сказал, сколько операция стоила — мою годовую зарплату. Выходим от них, и шеф мой говорит: не бери в голову, все устроим, дадим тебе денег в долг, надо ребенка вылечить. А хочешь, говорит, так забашляем профессора, что он сам из Москвы сюда прилетит оперировать. А как я с вами потом рассчитываться буду, спрашиваю. Мы же коллеги, говорит, разберемся. Пришел домой, рассказал жене, она на меня насела, соглашайся, говорит, а там чего-нибудь придумаем. Ну и шеф назавтра спрашивает: чего решил? Согласен, говорю. Вот и отлично, отвечает, а тебе о деньгах думать и не надо. Мы тебе просто бумаги будем приносить на подпись, а ты подписывай, не заглядывая, и ничего не будешь должен. Там, выходило, для их дел три подписи были нужны, моей им не хватало. Ну, стал я подписывать эти бумаги, не заглядывая, приносят мне, открывают, где расписаться и тут же уносят. Через пару месяцев они мне начали сами деньги давать за каждую подпись, с долгами, говорят, ты уже рассчитался, а это то, что тебе причитается. — А ребенка прооперировали? — Да, конечно, прилетел профессор, все чин чинарем, парень у меня уже взрослый, школу скоро заканчивает, выше меня вымахал. Ну, подписывал я так с год, а потом говорю: а можно я буду подписывать, заглядывая? Деваться им некуда, долги я вернул, мог бы уже отказаться подписывать, они поскрипели и согласились. И вот когда я заглянул: батюшки, в каких интересных делах я участвовал, ничего не зная. И стал я получать в десять раз больше. Но мой зам, который мне в отцы годился, затаил на меня зуб, что я через его голову поднялся, и, оказывается, сука, тайно все снимал. Я же вошел во вкус и не только подписи ставил, но и другими делами занимался. А у нас был такой смотровой зал, всякие фильмы засекреченные показывали, ну и, значит, очередной просмотр, при входе полагается сдавать оружие, уселись мы, включают, и вдруг, елки зеленые, я себя вижу на экране, скрытой камерой. Ну а куда денешься, оружия нет, тут ко мне два бугая подходят с наручниками, и я в первый раз загремел в тюрягу. Но у меня до этой работы были кореша всякие, которые мне кое-чего по-нарассказали, так что теоретически я был подкован, знал, как себя поставить сразу, чтоб потом не было проблем. Знал, как к пахану с уважением подойти, как шестерок гонять. Был у меня страх, как бы не сделали меня петушком, тогда б я на себя руки наложил, но виду не подавал. Но все обошлось. Пахан меня приметил, я был в камере одним из самых уважаемых после пахана и авторитетов. Физически я крепкий, пахан стал мне поручать разборки. Но бил я с умом, не гонялся за удовольствием, не увлекался. Так только, чтобы боялись, ну а кого надо предупреждал, что вырублю с первого удара, чтоб долго не мучить, но чтоб он знал, что это я специально, для его же блага. Я уж подумывал, как мне самому в паханы пробраться, нужно было поддержкой заручиться. Но сволочей не щадил. Был там один подонок. Я поначалу его жалел, не знал, какой это змееныш. Он картами чересчур увлекался, проиграл, и нечем было платить. Привели его ко мне на суд, но понять-то его можно было, чисто по-человечески, а ребята потерпевшие ждут тоже, что я скажу. Я говорю: простите его на первый раз, если он в моем присутствии даст торжественную клятву больше не играть. А если нарушит зарок, обещаю вам сделать его петушком. Ребята согласились, что все по справедливости. Ну а этот козел не удержался, поигрывал тайком и снова проиграл. Привели его ко мне. Я говорю всем — отойдите, я разберусь. Когда все отошли, я ему шепотом: хоть ты и мразь, да жалко мне тебя, сердце у меня доброе. Парень сам был головастый, письма за всех писал, думаю, мало ли на что еще пригодиться может. Но, говорю ему, делать нечего, я дал слово, если не выполню, сам буду лидер из-за тебя. Так что, говорю, клади руки на табуретку, я тебе их одним ударом сломаю, вроде бы не смог удержаться в гневе, и скажу, извините, ребята, погорячился, но он потерял сознание, не могу же я его такого пользовать. А ты, говорю, если не потеряешь, прикинься. Ну и сделали мы так, и как ты думаешь, чем он мне отплатил за добро? Приходит ко мне раз жена на свидание и говорит: я письмо получила, что к тебе любовница ходит, получает свидание в те дни, когда меня нет. Я похолодел поначалу, а потом нашелся. Рассмеялся так весело и говорю: вот какая ты молодец у меня. Я с твоей помощью спор выиграл. Какой спор, спрашивает. Да мы тут с ребятами поспорили, если написать такие письма всем женам, как они себя поведут. Я сказал — моя жена умница, она сцен мне делать не будет, а принесет мне письмо, и мы вместе посмеемся. Ты принесла его? — и продолжаю весело улыбаться. Она еще покосилась на меня и потом поверила, достала письмо, вот, говорит. Ну все, говорю ей, с твоей помощью я выиграл кучу денег, на следующем свидании дам тебе на хозяйство, все твое будет. А теперь я тебя за то, что ты такая у меня умница, сильно полюблю. Говорю, а сам трясусь от ярости. Хоть все у нас тогда хорошо вышло, она ушла довольная, я сам еле дождался, когда она уйдет. По почерку я сразу понял, кто написал. — А что, он его не менял? — Не думал, наверное, что я письмо увижу. Вернулся я в камеру и говорю: иди-ка сюда, лидер, я дал слово ребятам, сейчас я при всех сделаю тебя петушком. Вы все можете смотреть. И все, с тех пор ему вставляли все, кому не лень. Я сказал, что если хоть кому будет сопротивляться, чтоб ко мне лично обращались. — И долго вы сидели? — Дольше, чем рассчитывал. Но через два года вышел. Моего зама переехал грузовик нечаянно, сам понимаешь, других свидетелей больше не оказалось, мои ребята всем заплатили, и мое дело пересмотрели. Но на работу обратно я не попал, конечно. Но я устроился на теплое место в киностудии. — Сценаристом? — Сценарии я писал и пишу, но формально я числился водителем. — А на самом деле кем работали? — Я ж говорю — водителем, сынок, ты плохо соображаешь, что ли? Но я, в натуре, пользовался тем, что многие считали, будто я продолжаю в органах работать. Тоже крутил дела под шумок. Ведь у нас народ какой — если ты имел к органам отношение, ни за что не поверят, что ты больше их не касаешься. — А как же этим можно пользоваться? У нас народ ведь шугается, если прознает, что ты в органах. — А вот как, могу пример привести. На киностудию, сам знаешь, много всякого народу ходит, будь она ваша столичная или в дыре, как у нас. Вся элита там ошивается. То бишь ее детки, золотая молодежь. А я человек веселый, добрый, они знакомством со мной не брезговали. Я кофе умею хорошо заваривать, редко кто так может. Я вообще люблю, чтоб все было качественно, вкусно. И я не фраер, всех угощал от души, кто заходил. Все знали, что такой кофе ни в одном ресторане не подадут, и шли ко мне на чашечку и поболтать. Я так незаметно вызнавал за разговором, кто есть кто и почем. А потом действовал. И даже не слишком планировал, так, полагался на свою счастливую звезду. Иду как-то по улице, а навстречу чувишка, дочь одного очень видного босса. Я на нее давно виды имел, а тут сама в руки идет. Я к ней сразу с ласковой улыбкой — вот, дочка, давно тебя не видать, забываешь дядьку пожилого — я из-за лысины старше всегда казался, ну и пользовался, чтоб легче в доверие втереться. Ну она, ясное дело: ой, да нет, да что вы. Я говорю: ну пошли тогда ко мне, кофейку попьешь, я тут рядом живу. Вижу, колеблется, говорю: ты небось и не знала, что я на кофейной гуще гадать умею? На работе-то я скрываю, а так все девчонки ко мне бегают погадать про женихов. Тут она сдалась, пришли ко мне, а у меня обстановочка, стереосистема, все как надо. — А жена? — Да я к тому времени развелся. Я, пока сидел, эта курва мне изменила. Уж я и деньги ей давал, жила как у Христа за пазухой, и три раза на неделе свиданку получала, у меня там все свои были ребята, и удовлетворял я ее каждый раз. Что, спрашивается, еще надо этим тварям? И ведь знала, что выйду — все руки-ноги переломаю, как узнаю. А не узнать я не мог, мне тут же дружки сказали. Но пока сидел, молчал, только больно ей делал, вся в синяках уходила. А я, как вышел, первым делом этому лидеру позвонил, еще никто не знал, что я на свободе, только кореша, а родственники — ни-ни. Позвонил и говорю: нужно стрелку забить, тебе грамота и кусок из зоны — а у него двоюродный брат сидел, он вроде подумал, что от него. За мной, говорю, хвост может быть, так что встречаемся на пустыре. Ну обработал я его как следует и говорю, ну давай рассказывай, как все было, — а у меня магнитофон был включен. Ну он все рассказал, падла, подвывая, когда я не мог сдержаться, и все кровью своей поганой сплевывал. Как к