говорят типа: теток на фиг, а детей заберем себе. Все это для меня дико звучит. А самое забавное, что все эти барышни довольны, готовы рожать по десятку детей в день, стирать, варить, лишь бы их содержали и покупали дорогие висюльки. Колечко с бриллиантиком или сережки с бриллиантиком, как они любят говорить. Для них это мера любви и благополучия. Все сравнивают, у кого камушек больше, а в остальном их устраивает положение вещей. — Вот я давно заметил — как наши девушки уедут на Запад, так сразу подхватывают тамошние идеи, такими эмансипированными делаются, что, Боже упаси, покруче, чем местные. — Вы уж простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но тут вы не правы. Вся эмансипация с нас и началась. Моя родная прабабушка еще к этому руку приложила. Мне бабушка рассказывала. Вспомните популярную после революции теорию о стакане воды. — Простите, пожалуйста, я не совсем понял связь. — А вы прибалт? — Нет, я немец, а мама у меня русская. А что, чувствуется акцент? — Есть немножко. Вы там выросли или здесь? — Там. — Ну, тогда вы можете не знать этой теории. — Нет, теорию я знаю, тем более что началась она с нашего Гегеля — стакан или наполовину пуст или наполовину полон, — но я не могу понять, при чем здесь феминизм. — Ну да, это мы тоже проходили, по научному коммунизму. Но та теория, о которой я говорю, изучалась по истории КПСС. Это наши женщины-революционерки провозгласили, что заниматься любовью — это все равно что выпить стакан воды во время жажды. Выпил и бросил. — Да-а? Мы этого не проходили. — Вы из ФРГ или ГДР? — Из ГДР, но мы все равно не проходили, я бы помнил, я неплохо учился. — Ну это и так понятно, вы выглядите как типичный отличник. — Это комплимент или… — Это констатация факта. А как вы здесь оказались? — Я сейчас в командировке. Я работаю в фирме, которая занимается экспортом-импортом, и, поскольку я знаю русский, меня сюда посылают. А когда к нам приезжают русские, я ими занимаюсь. — А что за русские к вам приезжают? — Хороший вопрос. Я почему прислушивался к вашему разговору — мне тоже приходится иметь дело с подобными людьми. — Вот как? С новыми русскими? — Ну не совсем. Не знаю, насколько к ним подходит это определение. Наша фирма имеет обыкновение приглашать к нам всяких ваших губернаторов из разных областей для ознакомления с нашей продукцией. И вот я все время провожу с ними, сопровождаю их в поездке по стране. И я тоже насмотрелся. — А что такое? — Ну как сказать. Знаете, мы оплачиваем им всю поездку, проживание и прочее, хотя они все приезжают с большими деньгами. Причем наличными. И ведут себя одинаково. Вот последняя поездка — я должен был одного губернатора из средней России сопровождать в Гамбург. Все было очень насыщенно, деловые встречи, переговоры, очень интересные предложения, но у меня создалось впечатление, что он все время думал о другом. Он все меня спрашивал: «Где тут можно достать вещи от «Версаче», я жене обещал». А мы не укладывались по времени. Я отвечал: позже, позже. Кстати, «Версаче» — их любимая фирма. Потом перед поездом у нас оставалось немного времени, я ему говорю: вот сейчас можем, если быстро. Мы взяли такси, выехали в центр Гамбурга, там есть галерея, в которой находятся все их шикарные магазины. Я попросил таксиста подождать, мы промчались галопом по мраморным полам, подскальзываясь, все на нас оглядывались, мне было так неудобно, добежали до павильона «Версаче», к нам вышел продавец, весь такой чопорный, изысканный, спрашивает, чем может помочь. Губернатор достал из кармана листочек в клеточку, вырванный из школьной тетради, весь помятый, а там крупным детским почерком написано, что надо купить и галочки стоят. — А вы неплохо говорите по-русски. — Но я уже говорил, что у меня мама русская. Мне даже обидно, что вы акцент нашли. — Но это даже шарман. — Ну ладно. Вот, и он читает на этом листочке, есть ли у вас пояса, спрашивает. А я перевожу. Продавец, естественно, говорит, есть, какие вы хотите. Я говорю: покажите все, пусть он выберет. Тот раскинул перед ним всевозможные пояса, губернатор смотрел, даже не спросил, сколько они стоят, потом выбрал два — один жене, другой дочке. — Хорошо, что не любовнице. — И такое бывало. Приезжал один губернатор, он покупал костюмы жене и любовнице. Причем жена была очень большая и толстая, а любовница маленькая и худая. И вкусы у них отличались — жене он покупал все цветастое, а любовнице серых оттенков. Продавщицы долго не могли понять, что же ему надо. А этот выбрал пояса, один за две тысячи марок, второй — за полторы. Когда я назвал ему цену, он даже не вздрогнул. Засунул руку в другой карман и вытащил толстую пачку банкнот. И спрашивает: «Долларами берете?» — а я вынужден все это переводить. Продавец говорит: нет, но тут за углом обменная касса. Мы опять по этим галереям бежим менять деньги, потом обратно. Я продавца спрашиваю: «Часто ли у вас бывают русские?» Он говорит: «Это наши лучшие клиенты, только благодаря им и держимся». Ну, казалось бы, все, садимся в такси, почти уже доехали до вокзала, а он достал из пакета пояса, рассматривает, и вдруг как начал кричать: «Вот сволочь, обманул, всучил дефектный товар». А там на поясе один из камушков не совсем так лежал, как остальные. Я говорю: «Вряд ли он нарочно, вы же сами выбирали». Он — нет, едем обратно менять. Пришлось просить таксиста, чтоб развернулся. Подъезжаем, опять бегом, сменил пояс, едва на поезд успели. Напоследок он посокрушался, вот, говорит, покупаешь джинсы за триста долларов, а пояса за две тысячи марок к ним. Я про себя ужаснулся, кто же за триста долларов джинсы покупает, когда можно вполне приличные за шестьдесят марок купить. — И часто они к вам приезжают? — Очень часто. — И что, совершенно не обтесываются на Западе? — Не что? — Ну, не оказывает на них Запад благотворного влияния? — Скорее, наоборот. Вот недавно приезжал президент одной среднеазиатской республики, и ему устроили встречу с предпринимателями. Пришли представители всех самых крупных фирм — еще бы, возможность выхода на такой мощный рынок! И я просто поразился, как быстро они переняли восточные замашки. Больше всех отличился представитель одной очень крупной фирмы — не буду называть, — все, конечно, обращались к этому президенту цветасто: «Многоуважаемый, звезда Востока» и так далее. А этот больше всех остальных произнес всяких эпитетов, но самое главное, кончив говорить, стал уходить задом, не забывая все время подобострастно кланяться. Я был, конечно, в шоке. — Ну и как, произвел он впечатление? — Естественно! Естественно! Именно с их фирмой и заключили большой контракт. — Слушайте, а что это за музыка из квартиры доносится? Свадьба, что ли, какая? — А, это, наверное, ее знакомый бард поет. Она любила цыганские романсы. — А что соседи подумают? — Пусть думают, что хотят. Пойдем послушаем, она очень любила эту песню. Наверное, его попросили спеть.
Вот оно что. А я не могу понять, что опять со мной происходит. А это просто звуки меня несут, я вместе с ними поднимаюсь и опускаюсь. Но как бы я ни опускалась, я от них отдаляюсь. От кого — от них? От этих странных существ, что меня окружали. Что-то у меня сейчас с ними происходило. Настолько невероятное, что уже не помню. Наверное, они мне снятся. И уже не в первый раз. Мне снится один из тех снов, когда кажется, что сюжет продолжается ровно с прерванного в предыдущий раз положения, и, когда попадаешь в этот сон, вспоминаешь все, что предшествовало, и думаешь, что до этого ты спал, и теперь наконец вернулся в единственную реальность, а все остальное было сном. Но все происходящее в этой реальности настолько необычайно, что, когда просыпаешься, остается только смутное воспоминание узнавания и близости к тебе событии и действующих лиц и удивления, что ты мог их забыть. Раз я так здраво рассуждаю, наверное, сейчас проснусь. Надо только вспомнить — куда, это первое правило. Я уже на пороге бодрствования, но не смогу его переступить, не определив места, которое возникнет. Отчего такое затруднение? Наверное, мне во сне привиделось путешествие и отсюда замешательство. Если я в непривычном месте, это бы вспомнилось еще до пробуждения, так обычно бывает: или неоправданная — со сна — радость, или необоснованная тревога. Сейчас этого нет, значит, я проснусь дома. Открой глаза. Да, так и есть. Какой солнечный день. Дверь на балкон открыта, а мне вовсе не холодно. Что-то мне необычное снилось… Ах да! Надо рассказать себе словами, а то забудется. Ах, значит, снился мне такой старичок гномик в колпачке, с огромной книгой, намного больше его. И вроде я его уже не раз видела. Он мне что-то такое сказал насчет обещания дать почитать эту книгу. И во сне я уже знала, что это Книга судеб. Я спросила, на какой странице начинается про меня, он ответил, чтоб я открывала наугад — каждый попадает на свою страницу. Я еще спросила — а если мне нужно прочитать о ком-то еще? Он сказал, что нужно только подумать, о ком, и откроется его страница. И я вначале открыла про себя, было что-то увлекательное. И казалось, что я это все читала уже не раз и забывала. Как будто открываешь давно прочитанную книгу — каждая новая строчка узнается, но продолжения не можешь вспомнить, пока не прочитаешь заново. Даже каждое слово узнается с опережением, прочитав одно, точно знаешь, какое будет следующее за ним, но не более того. Все воспринималось свежо. На каком-то абзаце я переполнилась счастьем, будто мне обещали такое, о чем я не смела мечтать, но не могу вспомнить, что там было. А потом началось очень печальное, на нескольких страницах, и я плакала и не могла остановиться, настолько грустное, что перечеркнуло предыдущую радость. Но опять не помню, о чем. А потом мне все объяснили. И это объяснение тоже было не новым, но я его опять забыла. Помню только, что от него стало легче. Не осталось ни печали, ни радости, из этих объяснений выходило, что все это не имеет значения, жалко, что запомнились только чувства, а смысл ушел. Что-то очень важное опять ускользнуло от меня. Но все это занимательно, можно потом рассказать кому-нибудь. Какой хороший день сегодня. Кажется, что свет идет даже из стены. Так это не стена? Оказывается, тут сплошное окно. Вся стена — стекло. Наверное, предыдущие жильцы заложили ее этими фанерными листами. Удивительно, что я до сих пор не замечала. Надо все отодрать, конечно, без них намного лучше. Получается настоящая студия. Вид такой открывается. Почему-то я думала, что за этой стеной располагается соседний дом, а тут открытая местность. Совершенно незнакомый пейзаж. Или я просто на этой стороне никогда не гуляла. По расчетам, тут должен стоять соседний дом. Тут что-то не так. Надо с балкона посмотреть. Тогда пойму, где эта лужайка находится. На ней очень удобно, должно быть, писать. И никого кругом не видно. Что-то дверь на балкон не поддается. Опять заклинило за зиму. Мне показалось, что она была открыта. Это спросонья. Вот, наконец-то. Да, действительно, никакой стены рядом нет. Постой! Я вспоминаю, что уже несколько раз говорила вслух, что мне во сне всегда снится, что у моей комнаты есть балкон, которого на самом деле нет, и он всегда на одном и том же месте, дверь на него находится там, где в действительности окно. Но во сне там с завидным постоянством возникает балкон. Если бы столько раз не произносила эту фразу, сейчас бы снова не вспомнила, что этого не может быть. Тогда на чем же я стою? Я ведь не падаю. Ну вот, так и знала, что нельзя об этом думать. Вот я и со