— Начать можно с небольших доз, для прививки, а как иммунитет появится — тогда дерзать. Ненависть — это очень вкусно, когда не ты, а когда тебя. Это заряжает такой энергией! Когда к тебе все ровно хорошо относятся, ты ничего не можешь сделать, ты уже повязан этим хорошим отношением, да и оно само уже свидетельствует, что ты по уши в дерьме или просто блаженный. А если тебя большинство ненавидит, считай, что ты на верном пути. — Ну знаешь ли, Сталина с Гитлером тоже большинство ненавидело, они что, тоже на верном пути были? — Ну, во-первых, когда они жили и действовали, большинство их обожало, ты не будешь этого отрицать. Ленина так до сих пор мало кто ненавидит, он вызывает в лучшем случае раздражение и досаду, как и в то время, что он жил. А в худшем его продолжают обожать, он вне суда. А ведь он начинал всю эту заварушку, но никто не хочет воспринимать его серьезно. Или презирают, или обожают, как какую-нибудь шавку. А он возьми да и — не буду при дамах —… полмира. А чувства, которые он вызывал, заметь, не изменились. А Гитлера со Сталиным ненавидеть начали жертвы, исключительно, да и то не все. Я уж не буду здесь по новой размусоливать, как шли на расстрел или кидались под танки с возгласом: «Да здравствует товарищ Сталин!», или как немцы, проигравшие войну и все потерявшие, продолжали надеяться, что Гитлер не до конца помер и скоро объявится. — Да, кстати, почему от таких людей ожидают воскрешения? Мы ведь тоже в детстве распевали: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой»… Я помню, уже здоровая была телка, а все верила, что Ленин не только не умер, но и бдительно за всеми присматривает, за мной в частности. И когда я занималась в отрочестве нехорошим делом, пардон, я не столько боялась, что мама моя застукает и начнет хлестать линейкой по пальцам, как не раз бывало, а стыдилась, что дедушка Ленин в эту минуту в окно заглядывает и очень меня осуждает. Я даже думала, что он такой умный, что и мысли читает, поэтому, когда резко оборачиваешься, его уже не видно, он уже знал о твоем намерении. А вот если обернуться, не думая, как бы случайно, но очень быстро, то можно его увидеть. — То есть ты думала, что он беспрестанно наблюдает конкретно за тобой? — Конечно же нет, я понимала, что он держит под прицелом абсолютно всех, но как Мефисто здесь, Мефисто там, везде поспевает, передвигаясь с быстротой молнии. Но его можно было заманить поближе, занимаясь чем-то предосудительным, тогда он приближался вплотную. Я уже говорила, что тактика у меня была такая — надо было настолько увлечься плохим занятием, чтобы совсем о нем не думать и потом обернуться резко к окну, думая при этом: «Кажется, сквозняк» или что-то в этом роде. Поэтому я перед этим делом, сами понимаете, перед рукоблудием, открывала форточку, чтоб мысли эти были оправданными. — Как интересно. Скажи, пожалуйста, то есть ты его в эти минуты представляла, типа «Ленин в тебе и во мне»? — Слушай, сбавь свой тон психоаналитика, не то больше ничего не буду рассказывать. Практикуйся лучше на своих натурщицах, если тебе так неймется, ты ж у нас натуралист. — Ну чего ты, ладно, я тебя по-хорошему спрашиваю, как коллега коллегу, ты его представляла? — Да ты что, совсем охренел, мне такое и в башку не могло прийти, а если б пришло, то всякое желание бы пропало на веки вечные. Вот кого представляла — не скажу, но попутно и его завлекала поближе, чтоб поглядеть. А то он такой хитрый, на всех сам смотрит, а никому на глаза не хочет попадаться. — Ну и как, тебе удалось? — Что-то я разболталась. А как ты думаешь, если б нет, то запомнила бы я эту историю? Но не спрашивайте, больше ничего не скажу. — Ну а сейчас он тебе является? — А я сейчас больше не оглядываюсь, пусть смотрит сколько влезет, я его больше не боюсь, есть вещи пострашнее. Но учти, больше ни на один твой вопрос не отвечу, уж больно у тебя медицинские интонации. — Да, с Лениным все слишком серьезно обстоит. Ведь этой фигурой заменили чуть ли не образ Христа, а марксистским учением — веру. И все атрибуты святости ему сопутствовали, и тебе ученики, и учение, и притчи всякие. — Да, мне больше всего нравится о том, как Ильич любит детей. Ну знаете, Надежда Константиновна рассказывает: «О, Владимир Ильич так любил детей! Бывало, идет по дороге. А навстречу ему малыш. Он так ласково спрашивает: «Как тебя зовут?» — а ведь мог и топориком по головке!» — Слушай. Это уже неактуально. Но вот что он не только вечно живой, но ему еще и сотворили полунетленное тело — это серьезно. И доколе это будет длиться, одному Богу известно. Ведь то, что ни одно кладбище не соглашается принять его останки, только льет воду на мельницу тех, кто до сих пор против его захоронения. Хотя и всех, кто против, я не могу осудить. Сжечь его и рассеять по ветру — тоже не выход, значит, отравить воздух. — Слушайте, что вы все такие злые, а еще о вере говорите! — Ну а что ты предлагаешь? — Не знаю, но вот мой папа совсем недавно слышал все эти дебаты по телевизору и говорит: «Ну что это человеку все нет покою даже через столько лет после его смерти? Может, возьмем и потихоньку захороним его у нас на даче?» Добрее надо быть. Вы все о любви, о любви, а как доходит до дела… — Слушайте, все-таки, кстати, о любви и о психоаналитиках, а чего вам не нравится идея Фрейда, лично я по себе могу судить, что художник рисует потому, что его мало любят или любят не так. — Скажите, пожалуйста! А кого же так любят? Спроси любого — никого не любят так, как ему надо, а художников всего один процент, если не меньше, от всего человечества. Вот я бы лично на месте психоаналитиков подумал бы на тему, отчего всем кажется, что все эти типы должны воскреснуть? Не иначе как история с Иисусом отложилась архетипически в массовом сознании. Теперь от каждого нового героя будут ожидать подвига воскресения. — Но Иисус вовсе не был героем. — Так и эти все тоже не считали себя героями, они точно так же хотели всего лишь спасти человечество. — Да, но Христа распяли, в отличие от этих. — Так ведь он сам нарывался на это, да еще так откровенно. Ежели он был действительно такой умный, как ему приписывают, то он сам должен был понимать, что играет в игру под названием «Ударь меня», причем свою роль он лепил слишком уж прямолинейно. Если он не уважал современников своих, то мог хотя бы подумать о потомках, что их такая халтура может покоробить. И партнеров он себе выбрал односложных и направлял их не тонко. «Ты трижды отречешься от меня, прежде чем прокричит петух», — почему все думают, что это предсказание, а не приказ? Тем более что до этого он с учениками, и не только с ними, разговаривал в авторитарной форме. — Да, и мне кажется, что его распяли оттого, что слишком уж он всех учил, всем навязывал свои догмы, пусть они были у него самые распрекрасные. И дураку было бы понятно, что дело пахнет порохом. А он ведь был не дурак. А эти слезы и кровавый пот после того, как сам устроил заварушку. И ведь знал же прекрасно, что воскреснет. Иные оказываются перед лицом смерти не по своей воле и не ожидают после смерти ничего, тем более не претендуют на роль учителя грядущего человечества, и то не устраивают такого фарса перед казнью. — Вы так говорите, как будто верите, что он был реальным лицом. — А даже если не был — для миллионов людей он реальней тебя. Сколько человек знают о твоем существовании? А к нему до сих пор миллионы обращаются за заступничеством и еще долго будут обращаться. Тот же Сократ — был ли он реальным человеком или его Платон выдумал? Или Будда — существовал ли он? А Магомет? Но разве это важно при свете того, что они круче завертели колесо истории, чем это удавалось хотя бы одному из тех, в чьем существовании не может быть сомнений? Разве какой-нибудь Наполеон сравнится с ними степенью влияния на человечество? Ну те же Гитлер со Сталиным — ну что они такого особенного делали — ну, поубивали массу людей — так во имя Христа или Магомета уничтожалось гораздо больше. И что после них стало — человечество содрогнулось, поняло, что так жить нельзя, и очистилось. И кто больше всего возмущается их убийствами — верующие люди. А если посмотреть с позиции любой религии — что такое жизнь здесь? Почти по каждой выходит, что это такое наказание или испытание. Если христианский Бог утверждает, что ни один волос с головы человека не упадет против Его воли, то как же христиане могут возмущаться массовыми убийствами, обвиняя в них конкретного человека? В лучшем случае он вообще ни при чем, а в худшем — он исполнитель воли Божьей. С буддийской точки зрения — наработали себе плохую карму и им предстояло ее здесь долго и мучительно исправлять, а оттого, что их таким образом убили, они получили избавление и родятся для более счастливой жизни. А если посмотреть с позиции любой религии, все замученные несправедливо прямиком попадают в рай. Так что откуда нам знать — может, это были великие освободители человечества, они спасли души стольких людей для вечной жизни, если она есть, а сами будут за это гореть вечным огнем. Это тебе не три дня повисеть на кресте, чтобы потом возродиться для вечного блаженства. Может быть, их жертвы на том свете, если тот свет существует, сейчас возносят благодарственные молитвы за освобождение, откуда вы знаете? — Слушай, по-моему, ты несешь ересь. — Да кто ты такой, чтобы судить меня? Откуда мы что знаем? Мы даже не знаем, существовали ли в реальности люди, чьим якобы указаниям мы следуем. Мы не знаем, есть ли тот свет или только этот? Одни говорят что-то про рай и ад, другие про господство материи, третьи говорят, что здесь мы куколки, а со смертью происходит наше рождение и мы превращаемся в бабочек… — Только, ради всего святого, не приводи в пример Чжуань-цзы с его сном о бабочке! Честное слово, обрыдло, сейчас стало модным цитировать его сон к месту и не к месту. — А что, действительно, откуда ты знаешь, ты — это тот, который здесь сидит и хлещет водку или все это кому-то снится? Вот ты можешь мне сказать, куда она сейчас делась? — я на прошлой неделе еще с ней разговаривал, вот как с тобой, а сейчас ее нет. Где она? Мой рассудок не может этого вместить. — И правильно, потому что к рассудку это не имеет никакого отношения. — А к чему же имеет? — К вере. — Ты верующий? И в кого же ты веришь? — В Иисуса Христа, естественно. И в Святую Троицу. И не задавай мне вопросов, что и как, потому что, если ты этого не понял сердцем, словами я тебе не смогу объяснить. Вот как все равно что слепому не смогу объяснить, что такое цвет, ты уж извини. — Ну хорошо, допустим. Раз все так серьезно, можешь ты мне объяснить, где она сейчас находится? В раю? Или в аду? Где-нибудь она сейчас есть? Мы сможем ее потом увидеть? Ответь мне! Может, она сидит по правую руку от Господа? Или спит до Страшного суда? — Не кипятись ты так, я отвечу. По христианской вере, по нашей православной, она сейчас проходит через мытарства. Понимаешь, старик, очень важно знать, была ли она крещеной. Ты не знаешь? — Прости, у нас как-то при знакомстве не принято было спрашивать о вероисповедании, наличии судимости, семейном положении. — Пойми, это вопрос не праздный, если ты хочешь, чтоб я ответил по сути. Вот если она была некрещеной, то я не совсем четко представляю, что дальше бывает. А если ее крестили, то сейчас она проходит через мытарства. Первые два дня ее душа находилась подле тела, у праведников считается, что душа в это время отправляется в места, где она творила добро. На третий день души у всех усопших отрываются от земли и