уже стопроцентными американцами себя чувствуют. Там же столько всяких народностей, и все без проблем въезжают в общую картину. А в Израиле, если ты выехал туда не из религиозных или идеологических соображений, ловить нечего, это нищая восточная страна, с точки зрения колбасы и джинсов. И свининки там нет, все кошерное, сами знаете. — Для меня вот что все время оставалось загадкой — а бляди там тоже кошерные? — Очень ослоумно. А в Европу ты вот так не въедешь. Там и захочешь стать немцем или французом, тебя не признают. Да только кто ж сам захочет, по доброй воле? Те же немцы порой стыдятся того, что они немцы. — Да уж. Кажется, все народы себя порядком дискредитировали. Русским быть стыдно, немцем быть позорно, про евреев уже не говорю. Вот, кажется, только англичане сумели себя так поставить, что быть британцем почетно. — Да. Хотя что они там вытворяли в своих колониях, жуть. А бедную Ирландию и до сих пор имеют во все места на глазах всего мира, и кто бы им хоть слово сказал. Все делают вид, будто ничего не происходит. А попробуй другая какая страна так себя вести, все тут же дружно перестанут стыдливо потуплять глазки. — В Азии та же история. Там самой престижной нацией считается японская, хотя у тех тоже рыльце в пушку. Все камбоджийцы, таиландцы, суринамцы, да и все прочие за пределами Азии предпочитают выдавать себя за японцев. Сколько раз я нарывался, спрашиваю, кто ты по национальности, отвечает — японец, а как спросишь что-нибудь по-японски, он в ответ ни бе ни ме. — Но вот бордели у них действительно первоклассные, у этих японцев. К нам в Штаты приехали как-то ваши новые русские, денег — полные карманы, а по-английски даже хэлло сказать толком не могут. Вот они меня наняли вроде как переводчика и экскурсовода, ну и заказ был, само собой подразумевается, показать все злачные места. Провел я их по обычным, им что-то не показалось. Тут на меня как прозрение сошло, повел я их к японкам. Там такое! Один деятель меня пожалел, выбирай, говорит, какую хочешь, я заплачу. Ну что вам сказать! Какие они все красотки, какие нежные. И там я только узнал, что такое секс. Наши все белые телки — коровы рядом с ними. Там такие прелюдии, скажу я вам, такие фуги. Там тобой час занимаются, прежде чем приступить к основному занятию. Один только массаж пальцев ног чего стоит. Вот это рай! Скоплю денег, женюсь на японке. — А где ты там в Штатах живешь? — В Эл-Эй, где еще! — До Калифорнии я еще не добрался, все собираюсь. Но я зато был рядом, в Неваде. Помню, я там первую свою машину купил, они у вас действительно дешевые, и права практически ничего не стоят. Я сдал экзамен, получил права и тут же сел в машину и погнал по хайвею. А там красота такая невероятная, не зря Бакси Сигал решил там Лас-Вегас основать. Съехал я с хайвея как последний романтичный дурак, думал закатом полюбоваться. А когда налюбовался вдоволь — сажусь в машину, она не заводится. Я и так и сяк, и долбанул по ней, как у нас водится, — ни шиша. А время уже — ночь, я там уже добрых два часа любовался, мимо ни одна машина не проехала. Ну, думаю, влип так влип. И уж до того отчаялся, терять нечего, подошел к машине и давай ее по-хорошему уговаривать. Пошептал я ей ласковые слова, погладил ее, снова засовываю ключи — и что вы думаете — зажигание тут же включилось. Я сел и поехал. — Ох, как там в этой Америке гоняют по хайвею! Я хоть и неробкого десятку, а скажу вам честно, иногда аж язык к нёбу присыхал. Страшнее всего там было с одной бабулей ехать. Я тут у нас так гоняю порой, все девчонки верещат от страху, когда они со мной в машине. А там старушенция, в прабабушки мне годится, еле на ногах передвигается, бабка одного моего знакомого, решила меня по доброте подбросить в соседний город. Ну, думаю, куда ей еще за руль садиться. Сейчас будем плестись как черепаха. Так она села за руль, как приросла, на минуточку. Включила вторую скорость и как понеслась. Еще и со светскими разговорами ко мне приставала. Я в ответ что-то блеял, а сам про себя молился всю дорогу, глаза закрыл, уж не чуял живым из машины выбраться. — Так у них же иначе невозможно. В Европе то же самое.
Если ты не разовьешь на автобане бешеную скорость, у тебя больше шансов, что тебя поцелуют сзади. — Слушайте, опять вы за свое? Давайте поменяем пластинку! — Эти мужики! Никакого прямо такта. — И не говори! И вообще пора бы разойтись уже. — Да, метро скоро перестанет ходить. Может, кто на машине подбросит? Я, кажется, напилась, выходила сейчас покурить — ноги уже не держат. — Да, пора уходить, сейчас что-нибудь придумаем. Ты все там же живешь? — Да. — Значит, нам в разные стороны. — А ты у родителей по-прежнему? — Ага, муж отпустил погостить, я соскучилась ужасно по своим, и он великодушно разрешил уехать на целый месяц. — Какой зайчик! — Да, он у меня хороший. — И давно ты здесь? — Вот еще неделька осталась, потом уеду. — Ой, может, больше не удастся увидеться! Я сейчас пашу как проклятая, прихожу домой без задних ног. Когда ты в следующий раз приедешь? — Боюсь, что нескоро. Я там тоже, знаешь, работаю, выступаю с концертами и детям уроки даю, если часто буду отлучаться, лишусь клиентов. Я и сейчас-то вырвалась, потому что у них там праздники, Рождество, Новый год и у детей каникулы. Я и так хорошую халтуру потеряла — на Новый год мне хотели сделать очень выгодный контракт. — Ну тогда расскажи быстренько, как ты там, чего. — Да все нормально. Мы с тобой сколько уже не виделись? — года три? — Четыре. — Ну и как ты? Кем работаешь? — Художником-оформителем на одной западной фирме, поэтому и говорю, что приходится пахать. — А что у тебя с личной жизнью? — Я вот тоже вышла замуж за это время, муж у меня хорошо зарабатывал, мне не надо было думать о работе. А потом взяла да и влюбилась в одного. Пришлось уйти от мужа. — Чего ж ты так? Жила бы с обоими и горя б не знала. — Ой, я не могу так.
Я моногамная по натуре. Если уж с одним сплю, с другим уже не могу. — А твой новый друг не работает? — Ну ты же знаешь, как сейчас здесь обстоят дела, — то есть работа, то ее нет. А он такой немножко инфантильный, я уже поняла, что он таким навсегда останется — вечный ребенок, ничего не поделаешь. Все нужно за него решать. — Что же ты его выбрала? Любовь? — Да, любовь. А потом, понимаешь, он такой чуткий, внимательный. Ты должна помнить, у меня дома много всяких плюшевых игрушек — я их обожаю. И знаешь, я людей всегда проверяю, как они на моих мишек и зайчиков реагируют. Вот есть такие толстокожие люди, которые их вообще не замечают, хотя они все у меня на самом видном месте и такие сладкие, а человек приходит и как будто сквозь них смотрит. Я сразу понимаю, что этому человеку нельзя доверять. А мой новый друг, он как вошел, сразу, знаешь, повел себя правильно, сразу всех заметил, всеми восхитился: ой, какой славный. И видно было, что искренне, в таком нельзя притворяться. Ну и я сразу поняла, что мое сердце принадлежит ему. Таких тонко чувствующих людей на самом деле очень мало, уж я-то знаю. Да что я все о себе да о себе. Расскажи ты. Я, честно говоря, удивилась, когда ты за этого иностранца вышла замуж. Я помню, у тебя была такая великая любовь с одним нашим мальчиком. И вы так долго были вместе… Неужели ты только чтобы выехать? — Ну вот еще! А про великую любовь ты мне лучше не напоминай! Это был хоррор всей моей жизни. — Как же так? Вы так долго были вместе, я помню, как ты тогда цвела прямо. В его присутствии у тебя даже цвет волос менялся. — Ну да, я его любила, может, даже до сих пор люблю, хотя мне страшно об это думать. Ты же его видела? — Да, несколько раз. — Ну вот, он же сумасшедший. — Мне не показалось. — Знаешь, он обаятельный, когда хочет, может очаровать. Но только женщин. Мужики за версту всегда чуяли, что это за птица. Его постоянно дубасили до полусмерти. Вот меня он сколько раз избивал, а с мужиками он очень трусливый, но они прямо чувствовали его агрессивность, постоянно к нему цеплялись вроде бы без повода. Сколько раз было — он еле живой домой приползал. Но он был как кошка, сразу восстанавливался. Он, кстати, по году кот. Сегодня кажется, что помирает, а назавтра он свежий как огурчик. Он умел уходить в астрал и там регенерироваться. — Ой, бедненькая! Он тебя избивал? — я не знала. — Да сколько раз! С ним вообще очень тяжело было жить. У него вроде эмдэпэ что-то было, и вот когда начинался накал маниакала — туши свет. А в депрессивном состоянии он мог месяцами молчать, вот просто ни одного слова не вымолвить. Знаешь, иногда бывало, что мы по полгода вообще не трахались. Но он мог запросто в это время пойти на сторону. Вообще без проблем. Ты же знаешь, он был такой несостоявшийся гений и нигде не работал. Он, правда, был очень умный и начитанный, но реализоваться в этой жизни не мог. Или реализовался по-другому. Он вечно проводил какие-то эксперименты над собой. Да и надо мной заодно. Когда он молчал пол года, это означало, что у него обет молчания, хотя он даже не снисходил перед началом объяснить мне, что будет происходить. Когда он не трахался, это означало не то, что у него не стоит, а имело какой-то высший смысл. Он мне, конечно, много дал, но деньги на жизнь зарабатывала только я. У него еще была мама и сестра, моя ровесница. Они, естественно, тоже не работали. И я вкалывала круглый год, чтоб прокормил» всю семью, а летом мы всегда выезжали на море куда-нибудь. Я их очень хорошо содержала — поверь, не было ни одного года, чтоб я их не вывезла на курорт. Ну вот понимаешь, я его любила. И как бы он меня ни мучил, мне казалось, что лучше его не найти. Все остальные были такие пресные рядом с ним. А с нынешним моим мужем я познакомилась в индийском посольстве в Москве. Он тогда тут учился, и мы вместе попали в группу при посольстве по изучению йоги. Я там единственная хорошо знала английский, и учитель прикрепил его ко мне, попросил на досуге разъяснить ему, если он чего-то не понял. Так мы начали общаться. Он меня сразу попросил что-то там ему объяснить, ну а потом я просто из приличия говорю: «Мы тут рядом живем, заходи как-нибудь чаю попить», — и не думала, что он всерьез воспримет. Ну и через два дня сижу я опять у своего, а он как назло очень хороший, прямо на редкость, ну и только залезли мы с ним в постель, раздается звонок. Звонит мой дедушка. Говорит: «Слушай, поскорее возвращайся домой, тут тебя три часа уже сидит, дожидается один молодой человек. По-русски он почти не говорит, мы даже не знаем, как его занять». Делать нечего, пришлось тащиться домой, в душе проклиная его. Ну, думаю, быстренько спроважу его и вернусь обратно. Я даже своему сказала: «Я сейчас вернусь». Прихожу. Пьем чай, а он все сидит и не уходит. Ушел поздно вечером, когда у меня уже сил никаких не было куда-то идти. На следующий день он опять заявился, говорит, книгу какую-то у меня забыл. Я думаю, это был предлог. Ну и потом зачастил. Мне с ним скучно было, ну, думаю, зря только время теряю, никакого от него проку. А потом мой снова меня избил, и я поняла вдруг, что ненавижу его. А этот прямо как почувствовал, что момент подходящий, — сделал мне предложение. Ну, думаю, выйду замуж и уеду из этой страны к чертовой матери, потому что поняла уже — если тот будет рядом, никуда я от него не денусь, только свистнет, я побегу как собачонка, забыв обо всем на свете. — А что, он тебя так просто отпустил замуж? — Ты что! Я от него скрывала. Если б он узнал, он бы меня просто запер и никуда не выпустил. Да он и так имел власть надо мной, стоило ему просто сказать — оставайся, и я бы осталась. Да он