И каждый раз, когда Маэда хотел устроить допрос императрице, его взгляд притягивало кукольное лицо. Иногда на нем, как на живом, лежала печать безмятежности, порой чудилась потаенная обида, но зачастую — жестокая насмешка. То ли тени каждый раз по разному падали, то ли воображение шутило, но так или иначе, а все вопросы оставались на прежнем месте — в голове у капитана Маэды.
Следующий день не задался сразу, прямо с самого утра. Метель, что ночью накрыла Хито огромной серо-белой волной, внезапно прекратилась. Солнце выкатилось из-за моря как бледно-золотой цветок, ослепив мрачный город до рези в глазах, а синева небес отразилась в непрозрачных водах реки Ван. Вроде хорошее начало, если бы проезд по самому главному мосту не перекрыли «в связи со спецоперацией», а всё движение не перенаправили. Но и этого мало, их злосчастный «таби» патрули останавливали по меньшей мере раз десять.
— Что случилось? — спросил Маэда у того сержанта, что не делал вид, будто читает удостоверение, а действительно знал грамоту.
Парня со столичным акцентом должно быть смутила фамилия штабного капитана, показалась слишком ситторийской и он захотел осмотреть салон машины. Но ничего подозрительно не нашел.
— Прошу прощения, капитан Маэда. Диверсия. Кто-то попытался взорвать Большой мост этой ночью. Под прикрытием, так сказать, непогоды. Теперь там разведка и следователи работают, — сказал патрульный. — Приказано усилить бдительность.
— Но видно же, что мы свои. Форма и вообще.
— Мало ли. Автомобиль ситторийского производства. Да и форму можно украсть.
Кай уже не стал спрашивать можно ли украсть еще и типичную арайнскую внешность.
Бдительность патрульных в итоге привела к тому, что Маэда катастрофически опоздал на очередную встречу с послом.
— Его превосходительство отправляет дипломатическую почту, он не сможет сегодня вас принять, — передал дежурный и плотно закрыл окошко прямо перед носом у Кая.
Маэда мысленно шлепнул себя по щеке, он совершенно забыл про почту. Конечно, Вайерду важнее отправить секретные бумаги на ждущий на взлетной полосе кинеримский самолет, чем встречаться с переговорщиком.
Зато у разобиженного, а потому молчаливого капрала Коико настроение резко улучшилось. Всю дорогу обратно во дворец он бросал на Маэду злорадные взгляды, словно неудача в посольстве случилась по его, несправедливо обиженного патриота, воле. Или же Небеса вмешались самолично, чтобы покарать шибко умного капитана.
Во дворце Дивной Песни служба шла своим чередом — солдаты ждали очередной выдачи довольствия, но так как про диверсию на мосту никто не слышал, то Маэда и здесь оказался горевестником. Склады базировались по ту сторону реки. Охрана приуныла. Настроение у всех испортилось, а у коменданта Хори в особенности. Видимо, были на то свои причины. И раздражение он обратил на прачек.
Во время обеда, да пока Кай писал очередной отчет, Хори неразборчиво бубнил и бубнил в своем кабинете, куда были вызваны провинившиеся женщины.
— Что они опять натворили? — полюбопытствовал Маэда у соседа по столу — связиста Дайко.
— Опять торчали за сараем, — поморщился тот. — Молились или что-то в этом духе. Устроили, понимаешь, храм Тишины на заднем дворе. Желтоглазым лишь бы от работы отлынивать.
— Надо их в настоящий храм отпускать.
— Он закрыт и опечатан. Да и кто их туда водить будет?
— А монахи где?
— Разбежались, надо думать.
Выкрашенный в синий цвет сарай с садовым инвентарем, а точнее его задник служил коренным обитателям дворца чем-то вроде места для молитв. Отчего так вышло не ясно, но Кай несколько раз видел как прачки сидели лицом к стене в позе «молчания» — выпрямившись на коленях, поджав под себя ноги. Мужчины делали то же самое, только реже. Комендант с особистом постоянно гоняли оттуда и тех, и других. Мол, в свободное время и у себя в комнатах хоть всё время общайтесь со своими богами Тишины, а при всех — нечего, тем паче, что боги эти и не требуют особых мест для поклонения, как в иных мировых религиях.
Строго говоря, древняя система верований ситтори и религией-то не считалась. Скорее уж морально-этической системой с примесью с культа духов предков.
Мир, где всё исчисляемо и измеряемо, в представлении ситтори гармонично соседствовал с миром духов, плавно перетекая из одного состояния в другое. Как вода, которая бесконечно превращается от льда в пар и обратно. Или как огонь — возникая из ничего, согревая и освещая, пока не обратится снова в ничто. Всё сущее и материальное само по себе создавалось из несущего и духовного, проходило цикл развития и снова расточалось в небытии. Довольно стройная система, куда отлично вписывались традиции почитания мертвых, вера в перерождение душ, воздаяние за грехи и награда за праведность. Правда, грехом и святостью в разные эпохи считались очень разные вещи, и частенько их определения напрямую зависели от пожеланий власть имущих смертных, воздаяние тоже виделось не всегда однозначным. Словом, верования у ситтори всегда были столь же гибки и пластичны, как их мораль. «Свят тот, кого ни разу не поймали за грехом», говорили они, принимая факт изначального человеческого несовершенства. «Сердца людей слабы, чувства непостоянны, жизнь слишком коротка, чтобы это исправить, а в смерти все равны — великие грешники и праведники». Но в этой бесконечной изменчивости было лишь одно, что остается всегда неизменным — присутствие безликих и безымянных богов Тишины, неких мистических сущностей, что направляют весь поток сущего. Им не нужны жертвы, песнопения, слова молитв, служители и проводники их воли. Считается, что боги Тишины внемлют лишь безмолвному голосу души, и только связно изложив просьбу в мыслях можно быть ими услышанным. И тогда мысли, которые услышаны, меняют ткань мироздания, будущее и вообще становятся движущей силой вселенной. Так-то вот!
По сути, храмы Тишины не были культовыми сооружениями, просто там было проще всего сосредоточиться на собственных мыслях. Монахи, соответственно, прислуживали вовсе не божествам, а наоборот, тем, кто приходил туда молчать, молчать и думать. В древности они бывало сами себе отрезали языки, сейчас просто давался обет молчания — пожизненный или временный.
— Послезавтра же у ситтори День Слушающих Снег, — вспомнил вдруг Маэда. — Большой праздник, вроде нашего Часа Предков. Понимаете? Это серьезно.
— Да, нехорошо получается, — согласился связист. — Выходит мы их лишаем связи с предками. Не по-людски как-то.
Императрица и не думала забывать про грядущий праздник. Напротив, она первым делом сообщила о своем желании посетить дворцовый храм Тишины.
— В день Слушающих Снег императрица два часа до полудня и два часа после пребывает во храме и размышляет о судьбах Империи, — с нескрываемым вызовом заявила барышня Лоули.
Их отношения с капитаном Маэдой с каждым днем делались все более натянутыми и неприязненными. Эта женщина раздражала его каждым словом, каждым жестом. Особенно Кая коробило приторное, какое-то показное и чрезмерное подобострастие по отношению к императрице. Барышня Лоули натурально пресмыкалась перед госпожой, а та и не возражала. Ни когда наперсница норовила поддержать её под локоток, ни когда каждое действие сопровождала поклоном. Вроде бы современные люди, а развели вокруг себя церемониал в полный рост, думал Кай каждый раз, когда это видел. Но сейчас его как-то по-особенному взбесили слова камеристки.
— Вот как? Именно поэтому в наших переговорах так ни разу и не прозвучали условия касающиеся империи Ситтори?
Чистая правда. Её императорское величество торговалась за каждый грош, который пойдет на её содержание из казны Арайны и при этом ни разу ничего не попросила для своей страны, для народа. Иногда Маэду прямо с души воротило от созерцания столь закоренелого эгоизма в одном отдельно взятом человеке Или только такими и бывают монархи?
— Начнем с того, что ваши полномочия, офицер, не простираются так далеко. Пообещать сделать что-то для Ситтори вы не можете. С таким же успехом я могу попросить у вас достать луну с неба, — процедила сквозь зубы императрица и от холода в её голосе, должно быть, стены в кабинете покрылись инеем изнутри. — Это во-первых. А во-вторых, я пытаюсь определиться с собственным будущим, потому что будущее Ситтори, то самое, которое уготовила нам Арайна, я уже знаю. Лучше бы, конечно, этого не знать, но я, к печали моей, знаю.
Маэда успел только вопросительно вздернуть брови, прежде чем получил быстрый и яростный ответ.
— Последние годы я очень плотно, пусть и негласно, работала с Кабинетом министров и прочитала столько докладов от нашей разведки, что прекрасно представляю, что именно задумали в Арайне для окончательного решения «ситторийской проблемы». Поэтому вам я вопросов не задаю и ничего не прошу. Так понятнее, офицер Маэда?
— И что же они… то есть, мы задумали?
— Спросите у капитана Яно, — бросила государыня ему в лицо. Каждое слово, как скомканную салфетку.
Очередной намек на то, кому на самом деле принадлежит власть во дворце, окончательно вывел Кая из себя. Словно пощечину получил ни с того ни с сего.
— Если мы сейчас здесь обговариваем условия вашего отречения, означает лишь одно — значит вы плохо работали с министрами и разведкой, Ваше императорское величество. Не находите?
Химара снисходительно улыбнулась.
— Я сделала всё, что могла, и не вам меня судить, капитан.
В её голосе было столько вызова, столько высокомерия, что удержаться от насмешки смог бы разве что святой
— Теперь последует красивый пассаж про роль личности в истории?
— Вовсе нет. Зачем?
— Так говорят все изрядно напортачившие правители, когда их власть заканчивается.
— Ого! И в чем же я напортачила на ваш взгляд? Вам же виднее, да? Так укажите на фатальные ошибки, приведшие нашу страну к краху.
Мысленно Кай заметался, как загнанная в угол крыса. Работая в Штабе, он анализировал данные полученные из открытых источников — из газет, из передач радиовещательных каналов. В его задачу входило прояснить руководству ситуацию с точки зрения ситторийских традиций и культуры. И то, как стало понятно, его знания были весьма и весьма поверхностны. Да, в последние годы в Ситтори разразился настоящий политико-экономический кризис, да, правительства сменяли друг друга с удручающей народ частотой и регулярностью, госдолг рос, производство хирело, но этот кризис был лишь частью глобальных процессов. В Арайне тоже не всем жилось сладко и сытно. Но на родине Кая обстановка была не такая пугающая, как в Ситтори, где общество буквально сотрясалось от коррупционных скандалов следующих один за другим. Взятки тут брали всегда и до недавнего времени это даже преступлением не считалось. К слову, о взятках… Тут-то Маэда воспрянул духом.