Она не удостоила его ответом, как впрочем не воспользовалась помощью капитана Маэды, когда тот открыл дверь и подал ей руку. Самостоятельно выбралась и поспешила к распахнутым дверям проходной, не оборачиваясь на приветственный гул толпы.
— Мы надежно зафиксировали дверь ведущую внутрь посольства, — тут же доложил полицейский. — Всё, как вы приказали, капитан Яно.
— Заварили, что ли? — удивился Кай.
— О! Было бы неплохо, но я подумал, что ваш друг Вайерд неправильно поймет наши намерения и устроит международный скандал. Нам это надо? Правильно, нам это не надо.
Императрица тем временем ждала звонка, положив руку, затянутую в замшевую перчатку, на трубку. Она ждала этого звонка с нечеловеческим спокойствием. И Каю вдруг вспомнилась одна из их недавних бесед.
«Как вы думаете становятся императрицами, капитан Маэда? — спросила государыня. — Я вижу вам кажется, что это выглядит, как победа в автогонке. Немного риска, чуть больше грязи и в самом конце золотой кубок в руках под гром оваций, верно?»
«Наверное, в вашем случае было всё по-другому?» — увернулся от прямого ответа Кай.
«Ты только рождаешься, как все прочие дети, в остальном же… С раннего детства, буквально с первого момента, как ты себя помнишь, тебе внушают мысли о предназначении и долге. И ты растешь с этими убеждениями каждый день. Так растят дерево в горшке. Если каждый день подправлять по одному листику, то через 20 лет оно станет именно таким, каким задумал его мастер, а не природа. У Ситтори было много императриц, разных и всяких, но в итоге все они становились как я. Ну, или я точно такая же, какими были все они».
Собственно, изначально разговор зашел о барышне Лоули. Все умозаключения Кая оказались ложными. Её тоже с младенчества взращивали для будущего служения государыне. Не было ни особых переживаний, ни душевного надлома, ничего такого трагического. Барышня Лоули вошла во дворец с гордо поднятой головой, точно зная чего хочет и к чему будет стремиться всю жизнь. Говорили, кстати, в её же непосредственном присутствии, но камеристка и ухом не повела, продолжая раскладывать бумаги по папкам.
«Разве вам не обидно? — полюбопытствовал тогда капитан Маэда. — Вас, по сути, лишили любого выбора. Вы могли бы стать… не знаю, с вашими способностями… известным ученым, или просто выйти замуж за хорошего человека, родить детей. Но у вас всё это отняли. Не жалеете?»
В ответ она рассмеялась: «Вы всё не так поняли. Я никогда не хотела променять свою жизнь на принятое именовать „жизнью обычной женщины“. Не будь вы мужчиной, я бы сказала, что вы начитались бульварных романов. Там героиня обязательно горюет, что не родилась в простой семье. Я, между прочим, росла в деревне. Мои благороднейшие предки умудрились профукать всё, кроме уродливого домишки и огорода. Так что я умею и козу подоить, и точно знаю, какая она „обычная женская жизнь“ на самом деле. А кроме того, никто ведь не выбирает в какой семье появиться на свет, у каких родителей или в каком веке»
Сумеет ли эта женщина однажды перестать быть императрицей? Возможно ли это вообще, в принципе?
Телефон зазвонил точно в назначенное время, но сначала в окне кабинета, что на первом этаже появился кинеримский посол с трубкой возле уха и постучал в стекло.
— Добрый день! — прожурчала государыня светским тоном, с той ноткой непринужденности, которая зачастую шлифуется годами. — Рада слышать ваш голос. О! Взаимно. Спасибо большое. Да, это я — императрица Ситтори, государыня Химара. Узнаете мой голос? — она прикрыла веки, словно услышала редкий комплимент. — Да, конечно. Чем я могу подтвердить? Да, да, я помню. Это — стриж. Разумеется, я полностью осознаю последствия своих поступков. Да, я согласна. Всего хорошего… господин Вайерд.
И она с силой положила трубку на рычаг. В последней фразе имелась странная пауза, но капитана Яно встревожило иное.
— Что такое «стриж»? — спросил он резко.
— Стихотворение, — не задумываясь ответила императрица. — Его однажды написал юнго Шэнли, мой муж.
Яно недоверчиво прищурился.
— Вот ты, допустим, обычный стриж, один из тысяч, из сотен тысяч,
из южных далей всегда летишь, куда стремился всем сердцем птичьим.
Огромный город тебя зовет, приходит лето не понарошку,
ведь там над морем огней и крыш, такое небо, такие мошки.
Там дом, гнездо, летящий пух, асфальта жар, цветы и кошки.
Там только встречи, без разлук… ну да, и мошки, куда ж без мошек?
— без запинки прочитала она по памяти.
— И зачем оно вдруг понадобилось послу?
— Только мы втроем, а теперь уже вдвоем — я и господин Вайерд, помним эти слова. Своего рода — общая тайна.
— Тайна, говорите? Понятно, — буркнул недовольно особист, больше всего в жизни не любивший чужие тайны. — Теперь, давайте, попозируйте им.
Отказываться государыня Химара не стала. Она не столько позировала, сколько демонстрировала себя в разных ракурсах. Поворачивалась то в профиль, то в анфас, поправляла перчатки, перекладывала сумочку из одно руки в другую. И всё так естественно, как бы невзначай, только успевай снимать.
— Шла бы с самого начала в манекенщицы, целее была бы, — прокомментировал импровизированную фотосессию капитан Яно и деловито посмотрел на часы. — Так. Пора заканчивать представление.
— Я скажу ей, потороплю.
С одной стороны, Каю было неприятно наблюдать, как эта женщина самозабвенно вертится под прицелами объективов. Словно она не в полушаге от крушения всех надежд, словно нет ничего важнее еще одной возможности показать себя миру. А с другой стороны, государыня так искренне наслаждалась моментом, что жаль было её прерывать.
— Пора уже, — напомнил он, подойдя ближе.
И был захвачен ею, как парусник ураганом.
— Давайте вместе сфотографируемся, а? Ну что вам стоит! — азартно воскликнула без пяти минут отрекшаяся императрица.
И пока Маэда колебался, дерзко взяла его под руку, как приятеля, одарив улыбкой одновременно сдержанной и милой. Арайнец поправил фуражку, накрыл ладонью тонкую кисть государыни и посмотрел прямо перед собой, открыто и честно, как человек с чистой совестью.
— Отличная выйдет фотография, уж поверьте мне, — едва слышно шепнула императрица. — Ну же, улыбнитесь им. У вас такая красивая улыбка, Кай.
Глава 10
В утренних газетах и новостях по радио уже во всю обсуждали грядущее отречение, а следовательно и окончательный закат империи Ситтори. В арайнских газетах, естественно. Местные, за исключением рекламных листков, были давно закрыты. Что творилось в остальном мире Маэда мог себе примерно вообразить. Кинерим, тот почти наверняка выразил серьезную озабоченность, единогласно поддержанную его политическими и военными союзниками. Но не более. Остальным мировым лидерам было откровенно плевать. Век империй ушел безвозвратно, да и было бы о чем жалеть. А вот насчет реакции обывателей-ситтори судить было и сложно, и рано. Вполне вероятно, что они воспримут решение государыни как предательство. И кто знает, может солдаты армии маршала Ердины, в конце концов, сложат оружие. На то, видимо, и был расчет, когда в штабном пресс-центре репортерам в красках расписывались роскошные условия, в которых будет жить отрекшаяся императрица.
Вряд ли государыне успели показать передовицу свежей газеты, но завтракать она отказалась наотрез. Оставила себе только хлеб и безбожно разбавленный водой яблочный сок. Остальная еда вернулась на кухню нетронутой. Охранник, поставив поднос, тут же примчался жаловаться капитану Яно.
— Я занят! — раздраженно рявкнул тот и обратился к Каю. — Разберетесь с этим, Маэда? У вас все равно получится лучше. Как главный спец по императрицам, а?
Свою порцию похвал Кай уже получил. Не лично от генерала Найто, но от его адъютанта, что тоже ценно.
— Сейчас к вам привлечено слишком много внимания прессы, — попытался извиниться молодой человек.
— Я просто выполнял приказ, ничего такого особенного не сделал.
Так уж повелось, что каждый солдат делает лишь то, что ему приказано, и не требует аплодисментов от командования.
Но странный утренний демарш государыни в картину идеально выполненного задания не вписывался никак.
Маэда хотел было забрать тарелку и отнести её обратно, но посмотрел на вылепленную из картофельного пюре половинку яблока и передумал. Целое яблоко символизировало у ситтори бессмертие, половина — человеческую смертную жизнь.
— Почему вы сделали именно такую подачу? — спросил Кай у господина Гираны — у старшего из поваров.
— День сегодня подходящий, — как бы нехотя ответил он, не переставая чистить морковку. — Видимо, государыне нездоровится, если даже пробовать не стала.
Шеф Гирана выглядел опечаленным не на шутку, его помощник вообще отвернулся к Каю спиной, чтобы тот не видел его слёз.
— Это же просто пища, — разозлился Маэда. — К обеду она обязательно проголодается.
Можно подумать, она им родная, чтоб так переживать! За время проведенное во дворце он еще раз убедился, что пропаганда не врет, когда на все лады склоняет пресловутое ситторийское чинопочитание. Оно у них не вместе, а вместо крови, не иначе.
Ладно, поварам и прачкам сами боги велели глядеть на власть имущих снизу вверх. И, допустим, барышне Лоули с детства вбивали в голову идею пожизненного служения государыне Ситтори, но теперь-то она взрослый, живущий своим умом человек. Или нет? Или титул правительницы заслоняет все недостатки женщины, оказавшейся на хлипком троне догнивающей империи лишь из-за малочисленности и слабости своего аристократического семейства?
Тем временем, на центральной лестнице случилось целое столпотворение. Ситторийские милицианты таскали какие-то ящики со второго этажа в подвал. Очень много ящиков, тяжелых и не очень, с неясной целью, но зато по прямому приказу особиста. Оружие у коллаборантов, конечно же, отобрали. И потому что сабли мешают работе, и просто на всякий случай. Маэду же теперь все знали в лицо, а ему совсем не хотелось лишний раз показываться этим людям на глаза, так что он пошел к императрице «черным» ходом. Черным в прямом смысле слова. Это была вотчина истопника — господина Варады: ящики с углем, совки и всякие приспособления для прочистки дымоходов. Тут, в каморке под лестничным пролетом он и жил — бесшумный, как нетопырь, и скрытный, как краб.