Восемь месяцев назад
– На это я не подписывалась! – заявила Бейли.
Мы стояли возле блошиного рынка в Беркли. Оуэн с Бейли в кои-то веки столкнулись лбами: он хотел зайти, Бейли хотела домой.
– Еще как подписывалась, – возразил Оуэн, – когда согласилась поехать в Сан-Франциско. Так что смирись!
– Я согласилась на димсам, – напомнила она.
– И димсам был вкусный, правда? А еще я отдал тебе свой последний пирожок со свининой. Кстати, Ханна тоже. Итого целых два пирожка.
– К чему ты клонишь?
– Как насчет того, чтобы поддержать компанию и зайти с нами на полчасика?
Бейли развернулась и вошла в ворота, держась впереди футах в десяти, чтобы никто не подумал, что мы вместе.
Переговоры с отцом закончились, как и празднование моего дня рождения. Оуэн с извиняющимся видом пожал плечами.
– Добро пожаловать в клуб «Кому за сорок».
– Ну что ты, мне совсем не сорок! – воскликнула я. – Мне двадцать один.
– Ах да, конечно! – улыбнулся он. – Значит, у меня есть еще девятнадцать шансов все исправить.
Я взяла его за руку, и мы сплели пальцы.
– Давай уедем, – предложила я. – Наш праздничный завтрак, переходящий в обед, вполне удался. Если Бейли хочет домой…
– Потерпит.
– Оуэн, я хочу сказать, что это не так уж важно…
– Еще как важно! Пусть возьмет себя в руки и прогуляется с нами по блошиному рынку. За полчаса не заскучает.
Он поцеловал меня, и мы пошли искать Бейли. Возле центрального входа Оуэна внезапно окликнул какой-то толстяк.
– Ба, вот это встреча!
Толстяк был в бейсбольной кепке и футболке в тон, растянутой на большом животе. В руках он держал желтый бархатный абажур с болтающимся ценником.
Он бросился обнимать Оуэна и нечаянно стукнул его по спине абажуром.
– Поверить не могу! – воскликнул незнакомец. – Сколько лет, сколько зим?
Оуэн отстранился, стараясь не помять абажур.
– Двадцать лет? Двадцать пять? Почему же наш король выпускного бала пропускает ежегодные встречи одноклассников?
– Прости, приятель, ты обознался, – сказал Оуэн. – Я не был королем ни на одном мероприятии, спроси у моей жены.
Оуэн указал на меня, и незнакомец расплылся в улыбке.
– Рад познакомиться! Я – Уэйлон.
– Ханна, – представилась я.
Он снова повернулся к Оуэну.
– Погоди-ка! Хочешь сказать, ты не учился в «Рузвельте»? Класс девяносто четвертого года выпуска?
– Нет, я ходил в «Ньютон» в Массачусетсе, – ответил Оуэн. – С годом ты угадал.
– Чувак, ты – точная копия парня, с которым я учился в школе! Ну, прическа, конечно, другая, да и мышц меньше стало. Без обид! Я тогда тоже тот еще крепыш был.
Оуэн пожал плечами.
– Как и все мы в юности.
– Точная копия! – Уэйлон покачал головой. – Может, оно и к лучшему, что ты – не он. Тот парень был полным придурком.
Оуэн рассмеялся.
– Не бери в голову!
– Ты тоже, – сказал Уэйлон и двинулся в сторону парковки. Вдруг он обернулся. – Из твоей родни никто не учился в школе имени Рузвельта в Техасе? Ну, двоюродный или троюродный брат, к примеру?
Оуэн вежливо улыбнулся.
– Прости, приятель, – проговорил он. – Жаль тебя разочаровывать.
Извините, мы открыты
В голове крутятся слова Джейка. Оуэна Майклза не существует. Оуэн – не Оуэн. Он обманул меня в самых важных подробностях своей жизни. Он обманул свою дочь. Как такое вообще возможно? Совершенно немыслимо! Я действительно его знала; несмотря на доказательства обратного, я все еще в это верю. И моя вера в него и в нас делает меня либо верной женой, либо полной дурой.
Два года и четыре месяца назад в мою мастерскую в Нью-Йорке зашел мужчина в пиджаке и кедах «Конверс». В тот же вечер по дороге в театр он завел меня в испанский ресторанчик на Десятой авеню и рассказал историю своей жизни. Она началась в Ньютоне, штат Массачусетс, и включала четыре года в средней школе Ньютона, потом еще четыре в Принстонском университете, переезд в Сиэтл, штат Вашингтон, со своей возлюбленной, затем переезд в Сосалито с дочерью. До меня Оуэн сменил две работы, получил две степени, женился и овдовел. Жена погибла в автомобильной аварии, и он едва мог говорить об этом даже десять лет спустя. И еще у него есть дочь – свет всей его жизни, – своенравная, бесподобная Бейли. Они переехали в городок в Северной Калифорнии, потому что она ткнула пальцем в карту и сказала: «Давай попробуем пожить здесь». И отец согласился.
Его дочь думает, что так оно и было. Бейли провела большую часть жизни в Сосалито, штат Калифорния, в плавучем доме с отцом, который не пропустил ни одной ее футбольной игры, ни одной школьной пьесы. По воскресеньям они обедали в ресторане, каждую неделю ходили в кино. Частые прогулки по музеям Сан-Франциско, барбекю с соседями. Воспоминания о жизни до Сосалито у Бейли обрывочные: фокусник на день рождения, поход в цирк, где она расплакалась при виде клоуна, свадьба в Остине, штат Техас. Бейли заполняла пробелы в памяти тем, что рассказывал ей отец. Разве не так делают все? Мы полагаемся на слова тех, кто нас любит.
Если близкие нам лгут, то кто же тогда мы? И кто они? Человек, которого ты вроде бы знала, твой самый любимый человек, исчезнет словно мираж, если ты не убедишь себя, что главное никуда не делось, что его любовь – правда. Ведь если все было ложью, то как с этим жить? Как сложить в картинку обрывки воспоминаний, чтобы он не исчез окончательно? Ведь тогда и его дочь будет чувствовать себя так, словно вот-вот исчезнет…
Вскоре после полуночи Бейли просыпается, трет глаза, обводит комнату мутным взглядом и видит меня.
Я сижу в потрепанном гостиничном кресле, наблюдая за ней.
– Я спала? – спрашивает девочка.
– Да.
– Сколько сейчас времени?
– Уже поздно. Постарайся снова уснуть.
Она садится.
– Под твоим взглядом, наверное, уснешь…
– Бейли, ты когда-нибудь бывала в доме, где вырос твой отец? – спрашиваю я. – Он возил тебя в Бостон?
Она смотрит на меня с недоумением.
– Туда, где он вырос?
Я киваю.
– Нет. Он не брал меня в Бостон, да и сам не ездил.
– И ты никогда не видела своих дедушку с бабушкой? – продолжаю я. – Ты у них не гостила?
– Они умерли до моего рождения, – отвечает Бейли. – Ты и сама знаешь.
Кто поможет ей заполнить эти пробелы?
– Есть хочешь? – интересуюсь я. – К ужину ты едва притронулась. Лично я умираю с голоду!
– Почему? Ты съела и мою порцию, и свою.
– Просто одевайся, ладно?
Бейли смотрит на гостиничные радиочасы.
– Сейчас полночь.
Я надеваю свитер и бросаю ей на колени толстовку. Девочка молча напяливает кофту через голову и высвобождает лиловые волосы.
– Тогда можно мне пиво? – спрашивает она.
– Ни в коем случае!
– А мое поддельное удостоверение личности…
– Давай уже одевайся!
Кафе «Магнолия» – заведение круглосуточное, поэтому совершенно неудивительно, что тут до сих пор полно народу и играет музыка, хотя времени уже без четверти час.
Мы берем два больших кофе и заказываем имбирные блинчики. Бейли вроде бы нравится сладкая, приправленная специями, политая маслом и посыпанная кокосовым сахаром выпечка. Глядя, как она уплетает ее за обе щеки, я чувствую, что наконец сделала для девочки хоть что-то хорошее.
Мы сидим возле двери, над головой мигает красная неоновая надпись: «Извините, мы открыты». Я щурюсь и пытаюсь найти нужные слова, чтобы сообщить Бейли то, что сказал мне Джейк.
– Похоже, твой отец не всегда носил имя Оуэн Майклз…
Бейли поднимает взгляд.
– Ты о чем?!
Спокойно, без лишних церемоний я ввожу ее в курс дела. Я рассказываю Бейли, что имя – не единственное, что изменил ее отец. Историю своей жизни он тоже значительно подкорректировал. Он не вырос в Массачусетсе, не учился в Принстоне и не переезжал в Сиэтл в возрасте двадцати двух лет. По крайней мере этому нет никаких подтверждений.
– Кто тебе сказал?
– Друг из Нью-Йорка. Он сотрудничает с детективом, который занимается подобными делами. Детектив считает, что незадолго до переезда в Сосалито твой отец сменил личность.
Бейли смотрит на тарелку с недоумением. Похоже, услышанное у нее в голове не укладывается.
– Зачем ему это надо? – спрашивает она, не поднимая глаз.
– Думаю, он пытался тебя защитить, Бейли.
– От чего именно? От того, что натворил? Знаешь, папа часто повторял, что от себя не убежать.
– Точно мы не знаем.
– Ну да, конечно. Точно мы знаем одно: он мне солгал!
Бейли меняется в лице. У нее отняли самые главные подробности ее жизни! Даже если отец поступил так, потому что у него не было выбора, ей придется решать, можно простить такое или нет. Впрочем, как и мне.
– Мне тоже, – говорю я, и Бейли поднимает взгляд. – Я просто хочу сказать, что мне он тоже солгал.
Девочка склоняет голову набок, пытаясь понять, верить мне или нет. Почему она вообще должна кому-то верить? Сейчас самое важное – убедить Бейли, что мне она может доверять, что я ее не предала. У меня такое чувство, будто от этого зависит все.
Внезапно до меня доходит, почему я никак не могла наладить с ней отношения. Я думала, если буду милой и приветливой, то Бейли поймет: на меня можно рассчитывать. Однако так это не работает. Именно в те моменты, когда не хватает сил ни на приветливость, ни на лишние старания, ты просто делаешь то, что должен, и тогда рождается доверие.
Поэтому я собираюсь сделать для нее то, что когда-то сделал для меня дедушка. Я приложу все усилия, чтобы Бейли поняла: со мной она в безопасности.
– Значит, это касается не только его? – спрашивает девочка. – Если он все поменял, то я – тоже не я? Мое имя и все остальное…
– Да, – отвечаю я. – Если Джейк прав, то тебя тоже звали иначе.
– Все остальные подробности моей жизни тоже другие? – Она умолкает. – К примеру, день рождения?
В ее голосе звучит такая боль, что у меня сжимается сердце.