Я смотрю на другой берег озера Леди-Берд – на деловой центр Остина, на изящные здания, на деревья в утреннем свете. Наверное, Грейди уже где-то там, начинает новый рабочий день. Вдруг я понимаю, что он гораздо ближе, чем мне хотелось бы.
– Лучше не прямо сейчас.
– Почему?
Мне отчаянно хочется сказать правду, но я все еще не разобралась, друг он или враг. Или же и то и другое. Наверное, таков любой человек, включая Оуэна.
– Мне нужно поработать, пока Бейли не проснулась, – сочиняю я на ходу. – И я подумала… Может, нам с Бейли лучше куда-нибудь уехать, пока все не уляжется.
– Куда же?
Я вспоминаю приглашение Джейка и думаю про Нью-Йорк.
– Пока не знаю, – отвечаю я. – Мы ведь не обязаны безвылазно сидеть в Сосалито, правда?
– Нет, хотя ваш отъезд будет выглядеть подозрительно, – замечает Грейди и умолкает, словно что-то услышал. – Погодите! Почему вы сказали «там»?
– Что?
– Вы сказали, что не обязаны оставаться там. Вы имели в виду свой дом, вы говорили про Сосалито. Если бы вы находились дома, то сказали бы «здесь».
Я молчу.
– Ханна, я сейчас же пошлю к вам кого-нибудь из моих коллег!
– Ставлю кофе, – говорю я.
– Я не шучу!
– Какие уж тут шутки.
– Тогда где же вы?
Если Грейди захочет отследить мой звонок, то отследит. Насколько я понимаю, он пытается это сделать прямо сейчас. Я смотрю на родной город мужа, гадая, каково ему здесь жилось.
– Сами-то как думаете? – спрашиваю я и вешаю трубку.
Год назад
– Считаешь, тебе можно появляться тут когда захочешь? – спросила я.
Конечно, я шутила, но Оуэн и правда меня удивил, придя в мастерскую посреди рабочего дня без предупреждения. Обычно он целыми днями торчал в офисе в Пало-Альто, иногда выезжая в Сан-Франциско на совещания. На неделе он дома почти не показывался – за исключением тех случаев, когда был нужен Бейли.
– Если бы я мог появляться тут, когда захочу, то делал бы это постоянно, – заявил он. – Итак, что мы мастерим?
Оуэн радостно потер руки. Ему нравилась моя работа, нравилось принимать в ней участие. И каждый раз, видя его искренний интерес, я в очередной раз думала о том, как сильно мне повезло.
– Почему ты вернулся так рано? – спросила я. – У тебя все в порядке?
– Как посмотреть.
Он поднял экран, которым я закрывала лицо, и поцеловал меня.
– Мой стул готов?
Я поцеловала мужа в ответ, обхватив его за плечи.
– Не совсем. К тому же он не твой.
Этот стул я мастерила для клиентки из Санта-Барбары, дизайнера интерьеров, но как только Оуэн увидел его в процессе работы – темный, точеный вяз, закругленная спинка, – то решил, что с ним не расстанется: мол, стул прямо-таки создан для него.
– Поживем – увидим.
И тут завибрировал его телефон. Оуэн посмотрел, кто звонит, помрачнел и сбросил вызов.
– Кто это? – поинтересовалась я.
– Эйвитт. Перезвоню ему позже.
Оуэн явно не хотел об этом говорить, но я не могла не вмешаться – уж слишком он нервничал.
– Что между вами происходит?
– Эйвитт ведет себя безрассудно.
– В каком смысле?
– Да я про первичное размещение акций. Не бери в голову, милая.
Однако в его взгляде читались гнев и раздражение, которые обычно были ему несвойственны. Впрочем, в последнее время я видела их все чаще. Кроме того, визит в мою мастерскую посреди рабочего дня тоже настораживал.
Не успела я заговорить, как телефон завибрировал снова. Судя по определителю номера – Эйвитт. Оуэн посмотрел на телефон с таким видом, словно собирался взять трубку, потом снова нажал отбой и убрал его в карман.
– Сколько бы я ни повторял, что именно нам нужно, чтобы все заработало, Эйвитт не желает меня слушать! – Он покачал головой.
– Мой дедушка говорил, что большинство людей не хотят слышать, как сделать работу лучше, – заметила я. – Они хотят знать, как сделать ее проще.
– И как, по мнению дедушки, следует решать проблему?
– Найти других людей.
Оуэн склонил голову набок и смерил меня взглядом.
– Откуда ты всегда знаешь, что мне сказать?
– Послушай, это слова моего дедушки, но…
Муж взял меня за руку и широко улыбнулся, словно ничего не случилось или это не имело большого значения.
– Хватит о делах! – воскликнул он. – Пойдем смотреть мой стул!
Оуэн потащил меня к двери и вывел на задний двор, где сушился отшлифованный и отполированный до блеска стул.
– Ты ведь знаешь, он не для тебя, – напомнила я. – Клиентка готова платить большие деньги.
– С чем ее и поздравляю! Кто первый сел, того и стул!
Я улыбнулась.
– Странные у тебя представления о праве собственности.
– Пока я на этом стуле сижу, его никто не отнимет!
Удалить всю историю
В десять часов в кафе отеля уже людно, свет приглушен. Я сижу в баре и пью апельсиновый сок, в то время как остальные посетители налегают на коктейли – «Кровавую Мэри», «Белый русский».
Я смотрю на ряд телевизоров, настроенных на разные новостные каналы, и читаю субтитры. Большинство из них посвящено «Технолавке». Пи-би-эс показывает, как Эйвитта Томпсона заковывают в наручники и уводят. Эм-эс-эн-би-си дает анонс интервью Беллы для шоу «Сегодня», где она называет арест Эйвитта пародией на правосудие. Бегущая строка на Си-эн-эн сообщает, что грядут новые обвинения. А ведь Грейди предупреждал, что у Оуэна будут еще большие неприятности. Скоро его настигнет то, от чего он бежит…
Когда я думаю о своем муже, меня не покидает ощущение, что он не смог это остановить, и теперь опасность грозит не только ему, но и нам с Бейли.
Достаю блокнот и записываю то, что сказал Грейди во время последнего разговора. Я стараюсь припомнить каждую подробность и извлечь из нее все, что можно. Не дает покоя мысль, что Оуэн мог удалить свою собственную историю. Маловероятно, и все же такую возможность исключать нельзя.
И тогда мне приходит в голову вот что: определенные факты мы не можем стереть без следа, мы открываем их близким людям, сами того не осознавая. Кое о чем я узнала у Оуэна невзначай. И я составляю список того, что мне известно о его прошлом. Не ложные сведения вроде Ньютона, Принстона, Сиэтла, а скорее факты, которые выплыли случайно и в ретроспективе кажутся странными. Например, тот одноклассник из школы имени Рузвельта. Я гуглю название и обнаруживаю восемьдесят шесть учебных заведений по всей стране, причем в Массачусетсе – ни одного, зато восемь разбросаны по всему Техасу в городах вроде Сан-Антонио и Далласа.
Я беру это на заметку и продолжаю размышлять. В памяти всплывает образ Оуэна в баре со свиньей-копилкой, и я кое-что понимаю. Запомнила ли я верно или дала волю фантазии, поддавшись отчаянию? Пишу сообщение Джул с просьбой проверить мою догадку.
Я копаюсь в мелочах, знакомых лишь мне: анекдоты и истории, которые Оуэн рассказывал поздно вечером, когда Бейли уже спала. Такие вещи доверяешь только тому, с кем решил соединить свою жизнь. Истории, которыми он делился, сам того не сознавая, наверняка подлинные.
Начинаю вспоминать его коронные истории: прогулку на яхте с отцом по Восточному побережью в шестнадцать лет – единственный раз, когда им удалось провести несколько дней вдвоем. Случай с удравшей собакой его девушки в выпускном классе, когда он вылетел с первой работы, потому что весь день искал беглянку. Ночной сеанс «Звездных войн», куда он тайком отправился с друзьями, а по возвращении домой без четверти три обнаружил, что родители не ложились и ждут его.
И еще один случай, произошедший в университете, благодаря которому он полюбил точные науки и современные технологии. На первом курсе, когда Оуэну едва исполнилось девятнадцать, он записался на курс к профессору, которому обязан нынешней карьерой, хотя тот как-то назвал его своим худшим студентом. Упоминал ли муж имя преподавателя? Вроде бы Тобиас, фамилия то ли Ньютон, то ли Ньюхаус. Еще у него было какое-то прозвище…
Я бегу в номер будить Бейли – единственную, кто тоже мог слышать историю про профессора.
Стаскиваю с нее одеяло и сажусь на край постели.
– Я сплю, – бормочет девочка.
– Уже нет!
Она с неохотой прислоняется к спинке кровати.
– В чем дело?
– Помнишь, как звали преподавателя твоего отца? Того профессора, которого он обожал и который был у него на первом курсе?
– Понятия не имею, о чем ты.
Сдерживая нетерпение, я вспоминаю, как Бейли закатывала глаза, слушая эту историю – когда Оуэн использовал ее в назидательных целях и убеждал дочь не бросать начатое, продолжать заниматься тем, что для нее действительно важно.
– Да знаешь ты эту историю, Бейли! Профессор вел немыслимо трудный курс по математической физике. Твой папа обожает о нем рассказывать! Профессор сказал, что он – худший студент за всю его практику. И это заставило Оуэна стараться, помогло ему сосредоточиться на учебе.
Бейли кивает, вспоминая.
– Ты имеешь в виду препода, который повесил результаты папиной промежуточной аттестации на доску объявлений? Чтобы он помнил, что надо стараться изо всех сил?
– Вот именно!
– Порой предмет твоего увлечения требует приложения значительных усилий, и ты не должна сдаваться лишь потому, что это нелегко… – Бейли подражает голосу отца. – Порой, детка, нужно как следует потрудиться, чтобы сделать свою жизнь лучше.
– Да-да! По-моему, его звали Тобиас, но мне нужно знать фамилию. Постарайся вспомнить!
– Зачем?
– Бейли, просто вспомни!
– Иногда папа называл его по фамилии. И по прозвищу, образованному от фамилии. Она вроде бы начиналась с Дж…
– Может быть. Не знаю.
– Нет, вряд ли… Кук, он называл его Кук! Может, Кукер? – предлагает Бейли. – Или Кукман?
Я улыбаюсь, сдерживая смех. Девочка права! Без нее я бы не вспомнила.
– Что смешного? – не понимает Бейли. – Ты меня пугаешь.
– Ничего, все прекрасно! Именно это я и хотела узнать, – говорю я. – Спи дальше.