Я держу фотографию в руках. Бейли смотрит в камеру, и мелкие кудряшки недвусмысленно свидетельствуют о ее будущем характере.
– Охотно верю.
Николас деликатно кашляет.
– Насколько я понимаю, она до сих пор такая?
– Нет, – качаю головой я. – Сейчас она изъясняется односложно, по крайней мере со мной. Но в целом – да, такая же. Бейли – звезда.
Я смотрю Николасу в лицо. Он сердится, и я не понимаю почему. То ли из-за того, что я не переделала ее под себя, то ли из-за того, что у него самого такого шанса не было.
Возвращаю ему фотографию, он ставит ее на стол и передвигает на то же самое место, где она стояла прежде. Похоже на магический ритуал: если ему удастся сохранить последовательность расположения предметов, то он вновь обретет пропавшую внучку.
– Итак, Ханна, чем именно я могу вам помочь?
– Надеюсь, мы с вами договоримся, мистер Белл.
– Зовите меня Николас.
– Николас, – повторяю я.
– Нет.
Я перевожу дыхание и подаюсь вперед.
– Вы даже не выслушали, что я хочу сказать!
– Я имею в виду, что вы здесь не для того, чтобы со мной договориться, – поясняет он. – И мы оба это знаем. Вы надеетесь, что я – совсем не тот человек, за кого меня все принимают.
– Мне не важно, кто был прав, а кто виноват.
– И хорошо, потому что правда вам не понравится. Так уж устроены люди. У нас есть свое мнение, и мы фильтруем информацию в соответствии с парадигмой, которая его поддерживает.
– Вы не верите, что люди способны меняться? – спрашиваю я.
– Вас это удивляет?
– Обычно нет, но ведь вы адвокат. Разве убеждать людей – не основная часть вашей работы?
– Видимо, вы путаете меня с прокурором, – с улыбкой замечает Николас. – Адвокат защиты – по крайней мере хороший адвокат – никого ни в чем не убеждает. Мы поступаем наоборот: напоминаем людям, что ни в чем нельзя быть уверенным.
Он тянется к коричневой шкатулке на столе, открывает крышку и достает сигарету.
– Вам не предлагаю – отвратительная привычка. Сам я начал курить еще подростком, потому что в моем родном городке заняться было особо нечем. В тюрьме закурил снова по той же причине. С тех пор никак не брошу. Пока жена была жива, я пытался. Накупил никотиновых пластырей – видели такие? Они помогают, если есть сила воли, но к чему себя обманывать? С тех пор как я потерял жену… Кому это нужно? Чарли меня упрекает, только без толку. Я – старик, и какая разница, что убьет меня раньше?.. Хочу рассказать вам одну историю, если позволите. Слыхали про Харриса Грея?
– Вряд ли.
Николас прикуривает и затягивается.
– Ну конечно, откуда вам его знать? Он и познакомил меня с моими бывшими работодателями. Ему был двадцать один год, и он занимал в их иерархии весьма низкую позицию. Будь он рангом повыше, джентльмены во главе организации поручили бы позаботиться о нем одному из своих штатных юристов, и я бы сейчас перед вами не сидел. Так вот, город Остин назначил меня его защитником. Это вышло случайно, потому что в тот день именно я засиделся в адвокатуре допоздна. Харриса взяли с окситоцином, предъявили обвинение в хранении с целью продажи. Разумеется, небеспочвенно… В общем, я выполнил свою работу слишком хорошо. Обычно Харрис попадал за решетку года на три-четыре, как повезет с судьей. А я его вытащил.
– Как вам удалось?
– Постарался. Я был внимателен к деталям, чего прокурор не ожидал. Он допустил небрежность – не дал суду ознакомиться с некоторыми смягчающими доказательствами, и я добился прекращения дела. Харрис вышел на свободу, его работодатели пожелали со мной встретиться. Мне удалось произвести на них впечатление. Они хотели мне об этом сообщить лично и предложить делать то же самое для других членов организации, которые попали в беду.
Николас смотрит на меня пристально, возможно, хочет убедиться, что я его слушаю.
– Джентльмены во главе организации решили, что я проявил мастерство, необходимое для поддержания их персонала в рабочем состоянии… Меня с женой доставили в Южную Флориду на частном самолете. Я никогда не летал первым классом, не говоря уже о частных самолетах. Да, они отправили за мной свой самолет и поселили в гостиничном номере с видом на океан и личным дворецким. А потом сделали деловое предложение, от которого трудно было отказаться. – Николас умолкает. – Не знаю, зачем я вспомнил про самолет, вид на океан и дворецкого. Наверное, чтобы вы смогли представить, насколько моим работодателям удалось меня впечатлить. Я вовсе не хочу сказать, что мне не оставили выбора. Полагаю, выбор есть всегда. И выбор, который сделал я, заключался в том, чтобы защищать людей, которые по закону заслуживают надлежащей защиты. Членам своей семьи я никогда не лгал; подробности, конечно, опустил, но в целом они представляли, чем я занимаюсь, и знали, что я не пересек черту. Я просто выполнял свою работу. В конце концов, разве она сильно отличалась от работы на табачную компанию? Все тот же вопрос нравственного выбора.
– Я бы не стала связываться ни с ними, ни с табачной компанией.
– Ну, для некоторых из нас столь строгие моральные принципы – непозволительная роскошь.
В его тоне я чувствую подвох. Я отваживаюсь с ним спорить, но разве не к этому он стремится, рассказывая мне историю своей жизни, точнее, ту версию, которая предназначена для меня? Николас устроил мне проверку. Он хочет выяснить, перейду ли я на его сторону или останусь порядочным человеком.
– Дело не в том, что мои моральные принципы слишком строги, – замечаю я. – Ваши работодатели причиняют людям огромный вред, о чем вы знали и все равно решили им помогать!
– По-вашему, в этом главное различие? Не причинять вреда? Как насчет того, чтобы вырвать ребенка из семьи сразу после смерти ее матери? Как насчет того, чтобы лишить ребенка всех, кто мог напомнить ему о матери? Всех, кто его любил?
Внезапно до меня доходит. Николас рассказал свою историю не для того, чтобы представить себя в лучшем свете или найти со мной общий язык. Он сделал так, что я подвела разговор именно туда, куда нужно ему, и выплеснул на меня свой праведный гнев. Николас хотел, чтобы я прочувствовала вред, который Оуэн нанес ему, и осознала цену, которую мой муж заплатил.
– Думаю, больше всего меня поразило его ханжество, – признается Николас. – Итан прекрасно знал, что я делал и чего не делал для своих работодателей. Ему было известно больше, чем моим собственным детям. Частично потому, что он разбирался в шифровании и компьютерах. Частично потому, что мы с ним сблизились. Скажем так: кое в чем он мне помогал. Благодаря этому и смог мне навредить.
С Николасом сложно спорить. Он воспринимает себя хорошим семьянином, человеком, несправедливо пострадавшим. В Оуэне он видит предателя, виноватого во всех его бедах. Он настолько не прав, что переубедить его невозможно. И тогда я решаю пойти другим путем.
– Я не думаю, что вы не правы.
– Вот как?
– Единственное, что я знаю о своем муже наверняка, – ради семьи он готов на все. А вы и были ему семьей, поэтому он активно занимался тем, что вы ему поручили. – Я умолкаю. – Пока не решил, что больше не может.
– До того как Итан появился в жизни моей дочери, я проработал на своего нанимателя много лет, – замечает Николас. – У меня были и другие клиенты, кстати. И я продолжаю бороться за права обездоленных… Впрочем, вас вряд ли интересуют мои добрые дела.
Я молчу. Иного он от меня и не ждет. Николас хочет изложить свою точку зрения и постепенно подбирается к главному.
– В том, что случилось с Кейт, Итан винил меня и моих нанимателей, хотя те были ни при чем. Сама она работала в Верховном суде Техаса, с очень влиятельным судьей. Вы в курсе?
Я киваю.
– Да.
– А известно ли вам, что при нем техасский суд резко полевел и его голос неминуемо стал бы решающим в деле против крупной энергетической корпорации, второй в стране? Кстати, о настоящих преступниках. Эти джентльмены выбрасывали в атмосферу высокотоксичные отходы, причем такими темпами, что у вас глаза на лоб полезли бы, узнай вы подробности.
Он выдерживает паузу.
– Этот судья, шеф Кейт, готовил решение по делу корпорации. Оно привело бы к радикальной реформе и обошлось бы энергетикам примерно в шесть миллиардов долларов, которые пришлось бы выложить за новые природоохранные меры. На следующий день после убийства моей дочери судья нашел в своем почтовом ящике пулю… Что это, по-вашему? Совпадение или предупредительный выстрел?
– Трудно судить…
– А Итан решил, что судить легко! Он меня и слушать не стал. Я пытался объяснить, что люди, на которых я проработал два десятка лет, не стали бы трогать мою дочь. У них есть кодекс чести. Однако Итан не поверил, ему хотелось во всем винить меня. И еще ему хотелось меня наказать, будто я уже не был наказан! – Николас умолкает. – Ничего нет хуже, чем потерять свое дитя. Ничего! Особенно если живешь ради семьи…
– Понимаю.
– А ваш муж не понимал. Он так меня и не понял! – отрывисто бросает Николас. – Из-за его показаний я провел в тюрьме шесть с половиной лет – лишь бы не выдать конфиденциальную информацию клиентов. И мои работодатели это оценили – они продолжают проявлять ко мне щедрость. Хотя я отошел от дел, меня до сих пор считают членом семьи.
– Несмотря на то что ваш зять отправил многих из них в тюрьму? – удивляюсь я.
– За решетку угодили в основном рядовые члены организации, – поясняет Николас. – Мне удалось принять удар на себя и защитить руководство. Они этого не забыли и не забудут.
– Значит, вы могли бы попросить их пощадить Итана? Чисто теоретически, если бы захотели.
– Вы вообще меня слушали?! У меня нет на это ни малейшего желания! Кроме того, я не могу выплатить его долг, да и никто не сможет.
– Вы сами сказали, что они готовы ради вас на все.
– Вы услышали то, что хотели услышать, – заявляет Николас. – Я сказал, что они щедры ко мне. Не более. Даже членам семьи прощают далеко не все.
– Пожалуй.