– Если так, – говорит Гвенди, недоумевая, почему у нее в досье нет этих данных, – благослови, Господь, Гарета Уинстона, и теперь мне действительно будет легче воздержаться от категоричных суждений. Пусть ангельский хор в небесах воспоет его имя.
– Надеюсь, вы не измените свое мнение за девятнадцать дней в его обществе на «МФ-один». – Стэплтон улыбается. – Если вам повезет, вы с Уинстоном еще совершите совместный выход в открытый космос.
Гвенди прожигает его яростным взглядом – но ничего не говорит. Она размышляет о планах Ричарда Фарриса на пульт управления и молится про себя, чтобы у нее все получилось.
– Мне, пожалуй, пора возвращаться на место. Реджи с Дейлом волнуются, если меня долго нет. – Стэплтон плывет прочь, но вдруг останавливается, схватившись за опорную балку. – Чуть не забыл спросить. Вы готовы к видеоконференции?
Через два часа у Гвенди запланирована видеоконференция со школьниками-старшеклассниками из всех пятидесяти штатов Америки, а также с избранными представителями СМИ. Она ее не предвкушает, не ждет с нетерпением. На самом деле она боится. Ей не дает покоя тревожная мысль: А вдруг со мной приключится в прямом эфире очередной мозговой ступор? И что тогда? На этот вопрос она знает ответ. Это будет настоящая катастрофа и, скорее всего, полный провал ее миссии.
– Вроде готова, – говорит она, запрокинув голову к Стэплтону. – Хотя лучше бы мы провели эту трансляцию уже со станции. Как учебные лекции Адеша и Джафари.
– Никак нет. Вы – действующий сенатор США и особо важная персона среди экипажа. Мир желает видеть вас чаще.
Этого я и боялась, думает Гвенди.
Гарет Уинстон с кислой миной возвращается с нижней палубы. Он проплывает буквально в двух футах от кресла Гвенди и старательно отводит взгляд. Он вообще ни на кого не глядит и не произносит ни слова. Его губы недовольно надуты. Усевшись в кресло, он молча пристегивается и отворачивается к иллюминатору.
Интересно, что это с ним? – думает Гвенди. И только потом до нее доходит. Видимо, Уинстон услышал, как Стэплтон назвал ее особо важной персоной, и его это задело. Теперь сидит и дуется. Как ребенок, честное слово! Она уже собирается поделиться своими мыслями со Стэплтоном – разумеется, шепотом, чтобы больше никто не услышал, – но тут мини-динамик на груди его комбинезона издает громкий треск, и оттуда доносится голос Кэти Лундгрен:
– Берн, ты там сильно занят?
– Уже возвращаюсь на место. А что?
– Сможешь сопроводить сенатора Питерсон на капитанский мостик? И как можно скорее.
– Вас понял. Уже идем. – Он удивленно глядит на Гвенди. – Интересно зачем.
Гвенди нервно сглатывает слюну. В горле вдруг пересохло.
– Я тоже не знаю.
Путь на верхнюю палубу занимает не больше минуты, но за эту минуту Гвенди успевает себя убедить, что случилось самое худшее: сотрудникам ЦУП откуда-то стало известно о ее ухудшающемся состоянии, и они отменяют запланированную стыковку с космической станцией. Не будет никакого выхода в открытый космос. Пульт управления не уберется с Земли. Все кончено. Она не справилась.
На верхней палубе командир корабля Кэти Лундгрен и еще двое мужчин из летного экипажа – Гвенди не помнит, как их зовут, и не вспомнит даже ради спасения собственной жизни, сейчас она слишком взволнована, чтобы прибегать к мнемотехнике доктора Эмброуза, – сидят в своих креслах перед широкой «подковой» из сенсорных мониторов. Прямо перед ними располагается узкое, длинное смотровое окно, к которому Кэти приглашала Гвенди в самом начале полета чуть больше суток назад. Сейчас в окне виден один из крупнейших океанов мира. Кэти разворачивается вместе с креслом и смотрит на Гвенди. Ее лицо непроницаемо.
– Боюсь, у меня плохие новости, Гвенди.
Ну, вот и все.
– В Касл-Роке случилось несчастье.
– Что-то с папой?
Гвенди вдруг становится нечем дышать. Пожалуйста, только не с папой. Кроме него у меня никого не осталось.
Кэти с тревогой глядит на нее.
– Нет-нет, насколько я знаю, с вашим отцом все в порядке. Простите. Я не хотела вас напугать.
Уже напугала, чего уж теперь извиняться.
– В вашем доме случился пожар, Гвенди. Соседи увидели дым и сразу вызвали пожарных. Огонь удалось потушить почти сразу. Сгорел только гараж и заднее крыльцо. Гостиная и кухня тоже пострадали, из-за воды.
– Пожар. В моем доме. – Гвенди кажется, что ей это снится. – Уже известно, как он начался?
– Вам придет несколько писем. Одно от страховой компании, другое – от бывшего полицейского по имени Норрис Риджвик. Они сообщат все, что знают. – Кэти смотрит с искренним сочувствием. – Мне очень жаль, сенатор.
Гвенди машет рукой у себя перед лицом.
– Главное, что никто не пострадал. Все остальное… это просто вещи. Их легко заменить.
– При сложившихся обстоятельствах мы не знали, как лучше сделать: сразу вам сказать или дождаться стыковки со станцией. Может быть, даже дождаться, пока мы вернемся на Землю. Но мы опасались, что в новостях наверняка будут какие-то сообщения, и решили, что лучше предупредить вас заранее. Чтобы вы знали, к чему готовиться.
– Я очень вам благодарна.
– Гвенди… если хотите, мы отменим сегодняшнюю видеоконференцию. Перенесем на другой день. Я уверена, что никто не обидится. Все поймут.
Гвенди нарочно медлит с ответом, чтобы создать впечатление, будто думает над предложением.
– Не надо ничего отменять, – наконец произносит она. – Не хочу разочаровывать детей.
Два года назад журналист из «Вашингтон пост» назвал Гвенди Питерсон «одной из самых активных и ярых сторонниц развития государственного среднего образования». Но истинная причина, по которой она не хотела переносить конференцию, заключалась отнюдь не в боязни обмануть ожидания лучших учеников-отличников из всех пятидесяти штатов. На самом деле она бы с радостью все отменила, но отмена в последнюю минуту будет признаком слабости. Создаст неправильное впечатление – впечатление неуверенности в своих силах – у тех, кто охотится за пультом управления. А такого быть не должно.
Это не совпадение, размышляет она на обратном пути к третьей палубе. Пожар начался в гараже и распространился оттуда. После стольких лет они подобрались совсем близко.
19
С приближением весны 2020 года Гвенди бросила все силы на предвыборную кампанию и взялась за дело «с лихорадочным остервенением», как выразился Вульф Блитцер из Си-эн-эн. Хотя в стране свирепствовал коронавирус – к середине августа число смертей с подтвержденным диагнозом превысило 175 000 и продолжало расти, – она разъезжала по штату Мэн, непрестанно встречаясь с потенциальными избирателями. Всегда строго в маске, она посещала больницы и школы, детские сады и дома престарелых, церкви и фабрики. В то время как действующий сенатор Пол Магоуэн (без маски) сосредоточил основное внимание на интересах крупного бизнеса и мерах поощрения корпораций – и продолжал агитировать за строгий пограничный контроль и Вторую поправку[8], Гвенди Питерсон напрямую общалась с людьми, изучала их настроения и откликалась на их повседневные потребности и заботы. Спикер палаты представителей Томас Филипп «Тип» О’Нил однажды сказал: «Вся политика делается на местах», – и она была с этим согласна. Она посещала любые коммерческие, социальные и образовательные учреждения, где были готовы ее принять – при условии, что там соблюдается масочный режим и социальное дистанцирование. В один особенно жаркий августовский день она даже приехала в Дерри и обошла частные дома и квартиры. Хозяин одного из домов, мужчина в засаленной майке, выкрикнул ей в лицо: «Отвали, старая шлюха». Об этом сообщили в местных теленовостях, заглушив нецензурное слово положенным пиканьем… и это тоже в каком-то смысле пошло на пользу ее кампании.
Через пару дней после поездки в Дерри Гвенди слегла с высокой температурой и жутким приступом диареи. Большинство сотрудников ее избирательного комитета были уверены, что она все-таки заразилась коронавирусом и ей придется сойти с дистанции. Но они плохо знали Гвенди Питерсон. Отрицательный результат теста, два дня в постели – и Гвенди снова в строю и едет на встречу с рабочими судостроительной верфи «Бат айрон уоркс». Там она рассказала парочку «старых мэнских» анекдотов, которые всех рассмешили. Особенно – ее любимый анекдот о бригаде лесорубов и пироге с лосиным дерьмом. В своем варианте Гвенди изменила фамилию повара на Магоуэна.
Отец Гвенди – он теперь жил в пансионате для престарелых «Касл-Рок-медоуз» и в начале лета переехал в палату на первом этаже – беспокоился за свою дочь, о чем не раз ей говорил. Он добросовестно смотрел все сюжеты с ее участием в утренних и вечерних новостях и почти каждый вечер общался с ней по телефону, но ему не удалось убедить ее сбавить темп. Бриджит Дежарден – забравшая Пиппу, старенькую таксу Алана Питерсона, – уговаривала подругу обратиться к психотерапевту, который поможет справиться с горем после гибели мужа, поскольку «самолечение» напряженной работой ни к чему хорошему не приведет, но Гвенди не желала ничего слушать. Ей надо было встречаться с людьми, заявлять о себе, завоевывать голоса неопределившихся избирателей. Даже Пит Райли, который сам же уговорил Гвенди баллотироваться в сенат, уже проявлял беспокойство и недвусмысленно намекал, что надо бы притормозить. Его Гвенди тоже не слушала.
– Вы сами все это затеяли. Пути назад уже нет.
– Но…
– Никаких «но». Если вы не хотите, чтобы я заблокировала ваш номер… а это будет не лучшее решение, поскольку вы – руководитель моего избирательного штаба… давайте я буду действовать, как сама сочту нужным.
Больше они об этом не говорили.
Ее родные, друзья и коллеги просто не понимали, что ею движет отнюдь не желание забыться после трагической гибели Райана. Да, она по-прежнему горевала, ей было плохо и одиноко, может быть, у нее даже развилась клиническая депрессия, но если Гвенди чему-то и научилась за долгие годы, так это тому, что жизнь всегда продолжается, несмотря ни на что. Почитай мертвых, служа живым, как говорила ее наставница и подруга Патси Фоллетт. Ее переживания тут вообще ни при чем, как и раздутое чувство собственной политической значимости. Все дело в пульте управления, спрятанном в картонной коробке на верхней полке у нее в гараже. Уже скоро наступит тот день, когда ей придется вступить в игру и спасти мир. Это нелепо, абсурдно, невероятно… но, кажется, именно так все и будет.