– Так и есть, док. Я свободная женщина. Никаких встреч по «Зуму», никаких видеоконференций, никаких срочных дел в метеолаборатории. Ни единого пункта в сегодняшнем расписании. После завтрака можно снова залечь в постель и валяться весь день, предаваясь безделью! Есть ли в мире хоть кто-то, кому еще лучше, чем мне?
Доктор Глен приподнимает брови и, привстав на цыпочки, проскальзывает мимо Гвенди.
– За весь мир не скажу, но здесь наверху точно нет.
– Увидимся через пару минут за завтраком. – Гвенди весело машет ему рукой. – Мне нужно кое-что взять из каюты.
– Вас подождать?
– Нет, вы идите. Я скоро приду.
Гвенди все еще улыбается, когда заходит в свою каюту. Делает пару шагов – и застывает на месте.
Перед шкафом в гостиной стоит, опираясь на одно колено, Гарет Уинстон. Дверца шкафа открыта, запасной скафандр Гвенди отодвинут в сторонку. Гвенди видит, что к наборной панели сейфа подсоединен какой-то приборчик из блестящего черного металла, размером чуть больше айфона. Несколько проводов тянутся от черного прибора к другому устройству – похожему на калькулятор с цифровым экраном – в руках у Уинстона. Когда Гвенди врывается в комнату, Уинстон вздрагивает, роняет свой «калькулятор» и неуклюже поднимается на ноги.
– Что вы здесь делаете? – Впрочем, Гвенди сама знает ответ. Ее мозг, может, и поврежден, но она вовсе не дура. – Вы хоть понимаете, как крупно вы влипли? Попытка получить доступ к секретным правительственным материалам – это федеральное преступление.
– Ни во что я не влип, сенатор.
Взгляд у Уинстона нервный, но голос звучит твердо.
– Посмотрим, что скажет на это командир Лундгрен.
Гвенди направляется к выходу.
Стремительный, как атакующая змея (и в два раза опаснее любой гадюки, еще успевает подумать Гвенди), Уинстон рывком бросается через всю комнату и хватает ее за плечо. Если бы она не видела это своими глазами, никогда бы не поверила, что он способен передвигаться так быстро. Хотя да, размышляет она, невесомость творит чудеса. Пальцы Уинстона больно впиваются ей в плечо. Он тащит ее в центр комнаты и швыряет на диван.
– Даже если вам как-то удастся сбежать и привести остальных, все равно к тому времени будет поздно.
– В каком смысле – «поздно»?
– Видите этот маленький черный ящик? – Он указывает на прибор, прикрепленный к наборной панели сейфа. – «Лок-Мастер три тысячи». Чудо инженерной мысли. Имеется в свободной продаже по цене, сопоставимой с ценой хорошего ноутбука. Предназначен для сброса кодовой комбинации из четырех цифр и создания нового кода. Обычно на всю процедуру уходит не больше десяти минут. Здешние сейфы взломать чуть сложнее, видимо, потому, что «Тет» развивает космический туризм и надеется на влиятельных и богатых клиентов, но в итоге «Лок-Мастер» справится. Может быть, минут за двадцать или даже за полчаса, но он сделает свое дело.
– Я вернусь раньше, чем через полчаса. И вернусь не одна.
Уинстон задумчиво чешет подбородок.
– Если предположить, что я дам вам уйти. Думается, с вашей стороны это вполне закономерное предположение – как действующий сенатор США вы привыкли ходить где угодно и когда угодно, – но в данном случае это не так. Мне не хотелось бы выступать в роли Снидли Хлыста[10], дорогуша, но я вас не выпущу из этой комнаты, пока не доберусь до пульта управления. А уж когда доберусь… Боже правый! Кто знает, что будет дальше?
Когда Гвенди слышит слова «пульт управления» из уст Гарета Уинстона, ей становится дурно, она всерьез опасается лишиться чувств. Плохая идея, думает она. Это будет конец всему.
– Что вам известно о пульте управления?
– Не так уж и много. Но я рассчитываю на вас. Вы меня просветите.
– Никогда в жизни, – говорит она.
Он улыбается.
– Вы сейчас говорите, как настоящая героиня в кино, но я думаю, вы все расскажете как миленькая.
– Давайте сразу по существу, Уинстон. Вот мы сидим, ждем, когда ваш черный приборчик взломает код. Сейф открывается, вы забираете пульт – и что дальше?
– Дальше с вами произойдет фатальный несчастный случай. Если пульт этого не обеспечит, у меня есть свои средства.
Гвенди невесело усмехается.
– И все об этом узнают, Уинстон. Господи, я уже представляю, как это будет. Вас посадят в тюрьму – не в какую-то тюрьму штата, а в федеральную тюрьму, – и скорее всего пожизненно.
– Это вряд ли, – говорит Уинстон и так энергично трясет головой, что его щеки колышутся, как желе. – Многие на борту подозревают, что вы… Как бы поделикатнее сказать? Скорбны рассудком.
– Тест на умственные способности…
– Сэм Дринкуотер и Дэйв Грейвс считают, что вы как-то схитрили. Вы показали слишком высокие результаты.
– Я теряю рассудок, но мне все равно хватает ума хитрить?
Гарет фыркает.
– Вы сейчас в точности описали большинство ваших коллег в конгрессе и сенате, не говоря уже о самом президенте: ума хватает как раз только на то, чтобы хитрить. Но не будем касаться политики. Вернемся конкретно к вам. Смерть в результате несчастного случая – это, конечно, большая трагедия. Вся страна будет скорбеть. Вы станете национальным героем, может быть, ваш портрет напечатают на почтовой марке, а также на миллионах футболок. Но никто особенно не удивится. Я бы даже сказал, вовсе не удивится. Настолько серьезные умственные проблемы, что вам пришлось пройти тест? Я даже не удивлюсь, если кто-то из руководства «Тет корпорейшн» лишится своих должностей в результате последующего разбирательства. В СМИ наверняка скажут, что ваше умственное расстройство должно было проявиться гораздо раньше и что кто-то его прозевал. Несомненно, среди виноватых окажется и доктор Глен.
– Я отправила электронные письма, – говорит Гвенди, указав на ноутбук на журнальном столике. – Мои друзья из высших правительственных кругов знают о вас, Уинни. Например, они знают, что вы украли код от сейфового чемоданчика.
Самодовольная улыбочка стирается с лица Уинстона. Такую возможность он не учел.
– Подозрения – это одно, но подозрения надо еще подкрепить доказательствами. Что практически невозможно, когда нет свидетелей.
Он вынимает из кармана какой-то мелкий предмет и демонстрирует его Гвенди. Похоже на тюбик губной помады, такого же ослепительно-яркого зеленого цвета, каким был «крайслер» на видеозаписи из Дерри. Неестественно яркого цвета. В прямом смысле слова режущего глаза.
– Эту штучку мне дал один очень хороший друг. Понятия не имею, из чего она сделана, но скажу вот что: она не отслеживается никакими детекторами современных систем безопасности. Внутри – смертельное вещество. Направляешь трубку на цель и крутишь колечко у основания. Одна доза аэрозоля – и все твои внутренности превращаются в желе. Если потребуется, вещества в этом баллончике хватит на весь экипаж.
– И как вы вернетесь на Землю? Поведете корабль сами? – говорит Гвенди и, не сдержавшись, язвительно добавляет: – Ваш блондинистый друг научил вас управлять космическим кораблем?
Она даже не успевает понять, что произошло, а Уинстон уже прижимает ее к спинке дивана и давит мясистым предплечьем ей на горло. В его глазах бушует гроза, и на один жуткий миг у нее возникает уверенность, что он убьет ее прямо сейчас.
– Откуда ты знаешь о Бобби?
– Я… видела вас обоих во сне, – хрипит Гвенди. – Вы сидели в машине. В зеленой машине.
Уинстон впервые кажется растерянным. И даже испуганным.
– Тогда ты должна понимать, что с этими ребятами шутить не стоит. – Он убирает руку с ее горла. – Я думаю, Бобби – это не настоящее его имя. И он вовсе не человек. Они с друзьями настроены очень серьезно, и я тоже настроен серьезно. – Чуть помедлив, Уинстон продолжает: – Но он красивый. Как ангел. Хотя иногда в нем проглядывает что-то такое… Его настоящая сущность. И тогда он совсем не красивый. – Уинстон понижает голос: – В действительности он покрыт шерстью.
Внезапно слезы текут из глаз Гвенди, и она мысленно ругает себя за это проявление слабости. Она подносит дрожащую руку к шее и растирает сведенные болью мышцы. У нее ощущение, что внутри что-то сломалось.
– Если вы убьете меня и весь остальной экипаж, вы здесь застрянете, Уинстон. Вы здесь умрете.
Его жирное лицо вновь расплывается в самодовольной улыбочке.
– Скажем так, наши друзья-китайцы помогут мне выбраться.
– Они никогда не… – Она умолкает на полуслове, когда до нее доходит смысл сказанного Уинстоном. – Они… вы… сукин ты сын. Ты их подкупил.
– Я бы не назвал это подкупом, дорогуша. – Уинстон хихикает в кулак. – Подкуп – это для мелких сошек. Я сделал вложение в будущее их страны.
– Зачем это вам, Уинстон? Из-за денег?
Тяни время, заговаривай ему зубы.
– Не глупи, дорогуша. У меня больше денег, чем можно потратить за тысячу жизней.
– Тогда почему? – Теперь она почти умоляет. – Чего вы так сильно хотите?
– Это целая история. – Уинстон смотрит на распахнутый шкаф, где «Лок-Мастер 3000» делает свое дело. – Но раз уж у нас есть время, то почему бы и нет? – Он кладет ноги на журнальный столик и сидит, заложив руки за голову, расслабленный, словно в ложе на ВИП-трибуне на стадионе «Метлайф» во время воскресного матча между «Нью-Йорк джайентс» и «Филадельфия иглз». – В октябре две тысячи двадцать четвертого я приехал в Сент-Луис на похороны отца…
40
Бюро ритуальных услуг называется «Бродвью и сыновья». Подписав чек, Гарет Уинстон спешит унести ноги из этого мрачного места. Он ненавидит бюро похоронных услуг. Почти так же сильно, как ненавидел отца.
Эта история стара как мир: что бы ни делал любящий сын, этого все равно недостаточно, чтобы угодить острому на язык, критично настроенному, вечно всем недовольному отцу, так что в какой-то момент сын просто-напросто прекращает всяческие попытки.
Лоуренс Уинстон Третий, также известный как старый добрый папуля, сколотил условно приличное состояние на торговле коммерческой недвижимостью и сдаче в аренду почти пяти сотен квартир в центральных высотных кварталах. В конце 1980-х один репортер из «Сент-Луис пост-диспатч» назвал старшего Уинстона «хозяином трущоб на полставки и беспринципным мерзавцем на полную ставку». Когда на банковском счете Гарета накопился первый миллиард (ему тогда было тридцать три года), он первым делом отправил отцу экспресс-почтой ксерокопию газетной статьи с сообщением об этом событии и записку от руки на бумаге с логотипом своей компании: