Аластар часто уходил, никак не объясняясь, иногда пропадал на несколько дней, и Мивин по вечерам слушала шорохи, надеясь различить за окном его шаги. Откуда-то он узнавал всё, что происходило в столице, задолго до того, как новости прилетали к ним в провинцию. Возвращался и снова ничего не рассказывал.
Но в последние, самые холодные, месяцы Аластар всё чаще оставался в доме, он по-прежнему чаще молчал, предоставляя Мивин говорить без умолка. Она и говорила, терпеливо собирая бусины на нитку, и ждала, когда он отпустил прошлое и забудет.
Старую монетку он хранил и разглядывал — обычно вечером, в свете рыжих искорок. И что уж он там видел…
- Почему ты так решила? — спросил он, выдержав такую паузу, что кошка заснула и даже замурлыкала во сне.
Конец нитки выскользнул из пальцев Мивин, и бусины дождём застучали по полу. Она собрала в ладонь те, которые упали в широкую юбку, и выдохнула сквозь зубы, когда ещё одна бусина больно впилась в пятку.
- Она скоро умрёт.
Мивин сама увидилась: ревность? Но кого? К кому? И самое главное — с чего бы? Аластар как будто не расслышал: он снова разглядывал свою монетку и думал о том, о чём не рассказал бы ей никогда.
Глава 4. Тени города
Самый опасный противник — это тот,
кого все уже перестали опасаться.
В саду зажигались огни, и сменялся караул.
Когда темнота наваливалась на Альмарейн, в замке творилось нечто непонятное. Сначала солдаты отказались патрулировать восточное крыло, а ведь именно прорыва обороны с той стороны больше всего опасался Теро. Последнее время он думал только о возможном нападении.
А потом начали само собой гаснуть шары белого пламени, и это действовало на нервы. Ему ни разу не приходилось бродить по галереям в темноте, но когда за спиной раздавался глухой хлопок и, резко оборачиваясь, Теро успевал увидеть, только как осыпаются на пол искры, это доставляло мало радости.
Пыльные лестницы, наглухо закрытые окна и шуршащие по углам сухие листья, а также все прочие радости жизни — всё это ему не нравилось. Теро всегда носил при себе два парных кинжала и ещё один — маленький, в голенище сапога. Последний он самолично смазывал ядом каждый вечер.
Теро вырос в Арджане, в провинции, где земля вздыбилась и застыла высокими скалами, а солнце не жалело силы, чтобы раскалить камни. Там оружие брали в руки едва ли не чаще, чем ложку, а лучшей судьбой для парня считалось попасть в имперскую армию.
Теро старался не задерживаться подолгу в одной и том же комнате — если хочешь выжить, нужно быть непредсказуемым. Разве что в кабинете он мог расслабиться, ведь все говорили, что кабинет императрицы защищает какая-то особая магия. Но этой ночью спина уже болела от ночёвок в кресле, и поэтому он решил совершить небольшой обход. Проветриться и заодно выяснить, кто гасит огни в галереях.
- И оторвать ему руки, — добавил Теро почему-то вслух. От звука собственного голоса ему стало веселее. — Хейн! Хе-эйн!
Хейн и ещё один солдат из замкового гарнизона появились на лестничной площадке второго этажа.
- Куда? — хмуро осведомился он. Этой ночью было не их дежурство, но Теро вырвал старого знакомого из тёплой постели — ну или из кабака, как уж вышло — и пригласил на не самую приятную прогулку.
- Как получится.
На третьем этаже, в ярко освещенной галерее с портретов на них смотрели мёртвые императоры. Теро ощутил, как его — его лично — провожает спокойный взгляд Орланы. Она, в простом чёрном платье, застёгнутом под горло, была изображена на фоне вечноосенних деревьев из сада. Ветер потревожил выбившуюся из причёски прядь.
Оглянувшись ещё раз, Теро удивился, как мастерски художник выверил лицо — и отстранённую полуулыбку, и едва заметную морщинку у переносицы. Именно такой он помнил императрицу, хоть видел уже поверженной, в испачканной одежде и с запёкшейся кровью в волосах.
Но улыбалась она точно так же.
А дальше потянулись опустевшие галереи. Раньше, когда они с Маартеном только пришли в замок, настенные панели отражали танец золотистых искорок. Потом половина потухла по своей воле, оставшиеся Теро велел убрать, чтобы напрасно не растрачивать силы и магию.
Он коснулся перил лестницы и обнаружил на кожаной перчатке серые следы пыли. Теро обернулся: шары белого пламени мерно покачивались за спиной, а солдаты следовали шаг в шаг, пусть и лица их были безрадостнее жухлых листьев по углам. Ветер едва заметно касался обнаженной кожи щёк, как оказалось вдруг — слишком чувствительной.
- Дальше восточное крыло, — сказал тот второй солдат, которого Хейн притащил с собой.
Они молчали всю дорогу, и с тоски Теро даже принялся мурлыкать себе под нос простенькую песенку, поэтому привычная днём гулкость голоса прозвучала ударом.
- И что? — нарочито громко, чтобы перепугались все призраки в тёмных углах, поинтересовался он. — Что дальше-то?
Шары белого пламени вели себя на удивление смирно. Он подманил к себе ещё парочку и зашагал по лестнице вниз. На третьем этаже восточного крыла было пусто и тихо, выше — завывал ветер, ворвавшийся через разбитое окно, а вот второй этаж интересовал Теро куда больше остальных.
Там галерея вела в подвал — в камеры для особо важных заключённых, ещё одна лестница спускалась в затопленный полутайный ход, а в старой тронной зале шелестел сухими листьями ветер.
В белом свете ступени были видны до самой последней трещинки, а в углах бесновались вовсе не призраки, а листья вперемешку с каким-то мусором. Теро шагнул ближе, чтобы разглядеть: обрывки цветной бумаги и шуршащих блёсток, ленты, словно здесь проводили бал-маскарад, но с тех пор так и не удосужились прибраться.
Ещё ниже. В галереях второго этажа ощутимо кусался холод. Теро пожалел, что не прихватил из кабинета форменную куртку, а так и остался в одной рубашке — мысли были заняты чем угодно, только не одеждой. Он обернулся на Хейна и предложил:
- Вспоминай.
У того дёрнулись уголки губ, но ещё секунда, и он отвернулся к лестнице, как будто бы на неё вот-вот должны были выйти призраки: сам Хейн, его уже мёртвый напарник, капрал — тоже мёртвый — и пленная императрица. Но на лестнице, в пыли, лежали только отблески белого света.
- Вспоминай, — повторил Теро, как будто в его глазах угадывая эти картины.
Он не мог видеть, как происходило всё на самом деле. А по рассказам солдат, в которых вечно что-то путалось, терялись подробности и тут же возникали новые, создать такой отчётливый образ было бы сложно. Но он видел. Откуда-то он знал.
В том месте, где вправо уходила лестница, и потолок галереи отлетали засохшие стебли, она упала.
- Тут она упала, — подтвердил, сам того не зная, Хейн. — Капрал к ней наклонился.
И она сказала: "Умри". Как верховному магу Маара, взяла за отворот камзола и сказала: "Умри уже, жалкое ничтожество", а потом обернулась на Теро и искривила губы в той самой улыбке, которой улыбался её портрет. Теро тряхнул головой, надеясь хоть так избавиться от навязчивых картинок.
- Это я помню, — торопливо вклинился он. — Меня интересует, что было дальше, когда она его убила.
- Она вскочила и убежала в старую тронную залу.
- А не резковато ли? Она три дня просидела в камере без еды и почти без сна.
- Я сам видел, как она убежала! — рыкнул Хейн, и Теро не понравилась подступающая истерика в его голосе. Он замолк, и тишина вокруг зазвенела ветром.
- Допустим. — Меч, выдернутый из ножен, едва слышно зазвенел. Его Теро тоже носил с собой, хоть меч никогда не был его любимым оружием. Слишком громоздко. Но имперская армия трудно принимала реформы.
Он качнул головой, давая знак спутникам, и принялся спускаться по лестнице. Идти приходилось осторожно: ступени здесь сохранились очень уж плохо, местами осыпались вовсе, местами — хрустели под ногами, как свежая корочка льда. Теро спускался, как по скользкому горному склону — он ведь и сам родился среди гор — ставил ногу вдоль ступени и почти не касался перил, потому что перила и сами могли подломиться под рукой.
Шары белого пламени медленно поплыли следом. Раздражённо или настороженно сопя, солдаты спускались тоже. От напряжения у Теро разболелась спина, а казалось, что не от напряжения вовсе, а от враждебного пристального взгляда. Тянуло оглянуться, но он не оглядывался. Тянуло поднять голову и глянуть вперёд, но он смотрел только под ноги, бормоча себе в оправдание, что на такой лестнице и шею сломать недолго.
У последних ступенек лежали остатки рухнувшей колонны, Теро перешагнул их и потребовал:
- Дальше.
Дальше простирался мрак, и, ослеплённый белым пламенем, Теро не мог разглядеть даже оконных проёмов, хоть и знал, что они там есть, и через них можно увидеть серое ночное небо над Альмарейном. Огненные шары горели по-прежнему, мирно лизали темноту, вот только круг света под ногами Теро как будто бы стал меньше.
- Дальше Неар рванул искать целителя, а я хотел спуститься сюда. Но свет потух. — Хейн обводил залу взглядом. Его меч тоже был наготове, и держал он его почему-то остриём вверх, словно враг мог бы обрушиться на них прямо с потолка.
- Я слышал, Руана под конец своего правления совсем того, — вполголоса пробормотал его напарник. — Сначала всех своих советников перерезала. А потом…
- Заткнись, — потребовал Теро.
Он ждал, но ничего не происходило: не рассыпались с шипением огненные шары, и темнота не тянула щупальца к его сапогам. Хейн за спиной Теро переступил с ноги на ногу, и снова захрустел-раскрошился старый мрамор.
- Проверим тут всё. А ты не молчи, рассказывай дальше. Вы же спускались сюда.
Перехватив меч поудобнее, Теро зашагал влево, намереваясь обойти залу по периметру, всегда касаясь рукой стены, словно здесь можно было потеряться. Не старая тронная зала, а лабиринт.
- Я спустился, когда Неар с целителем вернулись, — уныло бормотал Хейн где-то в отдалении.
Они шли следом, и Теро это слышал по хрусту, звону и приглушённой брани. Шары светили так же ярко, и смотреть на огонь прямо — всё равно, что на солнце, но круг света под его ногами сильно уменьшился. Теро сильно зажмурился и снова открыл глаза, но вокруг ничего не изменилось.