Немцы в своих бумагах писали о том, что узнавали звания казненных по знакам различия. Между тем, согласно советскому «Положению о военнопленных» 1931 года и секретному положению 1939 года, пленные не имели права носить кокарды и знаки различия — это было одним из отличий нашего «Положения» от Женевской конвенции. Носить все это было разрешено лишь «Положением» от 1 июля 1941 года. И то, что на мундирах казненных присутствовали погоны, а на фуражках — кокарды, доказывает: они были убиты либо после этой даты, либо содержались в плену не у СССР, а у государства, которое соблюдало Женевскую конвенцию и не срывало знаки отличия, — а это могла быть только Германия.
Из протоколов Нюрнбергского процесса было известно, что в 5 киломертах от Катынского леса находилась сверхсекретная ставка армий группы «Центр», построенная в сентябре 1941 года. При приближении линии фронта польским военнопленным в нашем лагере было предложено уйти — немцы идут. Они остались. Ушли только евреи из их числа и охрана лагерей. Поляки остались живы. Оставшиеся в лагере лояльные к немцам поляки были привлечены немцами к строительству.
Незаметно от населения произвести массовый расстрел польских офицеров было просто невозможно. В довоенное время Катынский лес являлся излюбленным местом отдыха жителей Смоленска, где располагались их дачи. Окрестное население пасло скот в Катынском лесу и заготовляло для себя топливо. Никаких запретов к доступу в эти места не было. И лишь с приходом немцев появились первые запреты к проходу в лес, были установлены усиленные патрули, а во многих местах стали появляться таблички с угрозой расстрела для лиц, входящих в лес. Кроме того, неподалеку находился даже пионерский лагерь Промстрахкассы. Есть документы, говорящие о существовании пионерского лагеря в непосредственной близости от места преступления, а также о том, что Катынский лес являлся до войны зоной отдыха трудящихся. Было выяснено, что непосредственно расстрел польских офицеров осуществлял штаб 537-го строительного батальона под руководством обер-лейтенанта Арнеса, обер-лейтенанта Рекста и лейтенанта Хотта. Штаб этого батальона размещался в деревне Козьи Горы.
Из обнаруженных судмедэкспертами документов, относящихся ко второй половине 1940 и весне — лету 1941 года, особого внимания заслуживает обнаруженное на трупе № 92 — письмо из Варшавы, адресованное Красному Кресту в ЦБ военнопленных, — Москва, ул. Куйбышева, 12. Письмо написано на русском языке. В этом письме Софья Зигонь просит сообщить место пребывания ее мужа, Томаша Зигоня. Письмо датировано 12.09.1940 г. На конверте штамп — «Варшава. 09.1940» и штамп — «Москва, почтамт, 9-я экспедиция, 08.10.1940 г.», а также резолюция красными чернилами «Уч. установить лагерь и направить для вручения — 15.11.40 г.» (подпись неразборчива). Сотни польских военных, вошедших в «Армию Андерса», числятся в списках жертв Катыни.
В 1940 году в СССР к расстрелу было приговорено всего 1863 человека. Берия знал, что документы всех казненных тщательно оформлялись и отправлялись в архив. Весной 1943 года, когда уже готовилась провокация против Советского Союза, гитлеровцы согнали советских военнопленных на раскопки могил и, после раскопок, изъяли из могил все документы, датированные временем позже весны 1940 года. Советских военнопленных, проводивших раскопки, немцы расстреляли, а местных жителей заставили дать выгодные немцам показания. 12 января 1944 года была сформирована Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров. Эту комиссию возглавил главный хирург РККА генерал-лейтенант медицинской службы Николай Нилович Бурденко, а вошли в нее целый ряд видных советских ученых, а также писатель Алексей Толстой и митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич).
Наконец Берия принялся за дело Зори. Из куцего расследования загадочной смерти Зори во время Нюрнбергского трибунала следовало, что следы преступников вели в Польшу. Кроме того, оказалось, что в деле были задействованы генералы, серьезно заболевшие трофейной болезнью. Тщательно просмотрев материалы обоих дел, Берия поручил своим аналитикам подготовить подробную и ясную записку для Вышинского. Кстати, именно это расследование вывело Абакумова на трофейщиков.
28 апреля, 11 часов 7 минут. Москва, Белорусский вокзал
Белорусский вокзал ранним утром напоминал разворошенный муравейник. Спешили по своим делам служащие железной дороги. Неторопливо шествовали важные пассажиры и приезжие. Мелкой рыбешкой сновали в толпе вездесущие мальчишки. Прогуливавшийся около билетных касс Миров внимательным взглядом процеживал проходящих пассажиров и прочую публику. Не то… всё не то… никого похожего не видно. Лавируя между машинами и конными повозками, на улице появился велосипедист — молодой парень лет двадцати. На лице у него был шрам — огромный красный рубец, похожий на след от казацкой шашки. Но именно похожий. Ибо на самом деле такую отметину оставляет обычно осколок гранаты. Тогда много были ранений у мужчин. Через плечо у него висела кожаная сумка с эмблемой почтовой службы. Ловко обогнув стоявшее у тротуара такси, он подрулил к ограде одного из домов и, спешившись, окликнул стоявшего у ворот Мирова:
— Добрый день, гражданин начальник.
Тот, прищурившись, поднес раскрытую козырьком ладонь к лицу, закрываясь от бившего в глаза солнца.
— А-а-а, вот и ты! Давненько мы не беседовали.
— Спички есть?
— Зажигалка.
— Давай.
Огонек охватил поставленный на тарелку бумажный конус. Тот задымился, схватился пламенем… и осыпался на нее пеплом. Это был страховавший Мирова сотрудник отдела контрразведки МВД.
Берия приказал сотруднику как бы случайно встретиться, будто бы случайно подойти к резиденту ЦРУ, с которым был связан Булганин, и в разговоре дать понять, что нам известно, чем те занимаются, а потому им лучше покинуть СССР. Обычно на такие подходы сразу же следовала реакция, и сотрудник уезжал. Они должны понять, сказал Берия, что предание гласности деятельности какого-то сотрудника разведки, работающего под дипломатической крышей, всегда служит каким-то целям. Во-первых, если он раскрыт, то работать дальше уже не сможет. Во-вторых, не уедешь сам — может последовать публикация в прессе, официальная высылка. Но это означает неизбежный скандал, охлаждение отношений между странами. Кроме того, Берия хотел заставить Булганина занервничать и наделать ошибок.
За агентом американского посольства следил Миров. Миров зашел в «Елисеевский», куда шмыгнул шпион. В хлебном отделе блистало богатое разнообразие хлебов: полдюжины названий ржаных изделий — «Бородинский», «Московский», «Обдирный»… батоны, крендели, халы, городские булки, сайки, баранки, сушки, плюшки, всевозможные сдобы. В кондитерском отделе виднелись россыпи конфет и шоколадных наборов. В мясной гастрономии покупателей манили ветчина, сырокопченые рулеты, разнокалиберные колбасы и сосиски. Дорогая икра в эмалированных судках была малодоступна народу. Однако дешевый студень и микояновские котлеты по шесть копеек были вполне по карману рабочему люду. В рыбном отделе были видны сельди разной жирности, недорогие крабы в банках и печень трески, но их покупали редко. Витрины винного отдела были забиты коньяками, различными видами водок и ликеров. Выбор пива стал потрясающим: бочковое, бутылочное, «Жигулевское», «Останкинское», «Московское», «Двойное золотое» в темных бутылках. Все это богатство чуть не привело Мирова к потере отслеживаемого. Но выскочив из магазина, он понял, что шпион спрятался в забегаловке. Если до 1947 года даже в «Елисеевском» был скудный ассортимент, приспособленный для раздачи продуктов по карточкам, то сейчас разнообразие и качество продуктов очень впечатлили Мирова. В магазин зашел таксист, купил четвертинку водки, одним ударом выбил пробку, выпил из горлышка, крякнул и вышел из магазина. Цэрэушник последовал за таксистом, а Миров — за цэрэушником.
Теперь Миров сидел в забегаловке, куда зашел шпион. После третьего стакана портвейна шпион решил сыграть в рубаху-парня и разразился длинной речью: «Кто из нас не блевал в юные годы, скажите честно? Помню, на выпускном я облевал все, в том числе балкон нашей классной руководительницы, где состоялась крайне неформальная встреча выпускников. В школе начинали с портвейна. Потом “Молдвинпром”. Потом азербайджанское вино. Потом армянское или грузинское вино. Затем были танцы, из которых помнится только школьный туалет и руки, заботливо поддерживающие за шиворот. Потом провал в памяти и опять какой-то задний двор. Однако я всегда мог положиться на поддержку друзей. Стоило мне протянуть руку, как в ней (руке) тут же оказывалась бутылка портвейна». Сидящие рядом собутыльники охотно кивали головами и поддакивали.
Миров почти сам поверил, что пьян, но это не мешало ему присматривать за мужиком. И вдруг, стоило ему отвлечься, как он оказался в опасности. Мужик очутился около стола и попытался ножом убить Мирова. Для этого мужик взял правой рукой под локоть руку Мирова, а затем к его шее был приставлен нож. Это его и сгубило. И вот тут дали о себе знать многочасовые тренировки, которым их подвергали в учебном центре. Это было особое состояние, которому Миров даже названия не подобрал бы: сначала накатывало ледяное спокойствие, за которым никто не угадал бы истинных его намерений, но зато потом ему на смену приходило ощущение невероятной силы. Ее прямо-таки некуда девать, и он готов валить всех подряд. Такие способности, правда, не даются просто так. Их развитие — долгий процесс, включающий годы изматывающих тренировок и учебных боев. Миров резко выбросил вперед правую раскрытую ладонь так, чтобы основанием ладони попасть в подбородок. Затем его пальцы впились в глаза первой мишени. Сделав обманное движение вперед, Миров резко отклонился и изо всех сил ударил нападавшего сапогом в голень. Тот явно не ожидал отпора и закричал, скорчившись от боли. Нож выпал из его руки и покатился куда-то по земле, куда же — невозможно было отследить. Дальше все произошло как в замедленной съемке. Миров увидел его правую руку, сжатую в кулак и летящую ему в лицо, но летящую как-то медленно. «Почему так медленно?» — вдруг подумал он, поднимая обе руки к голове и делая полшага навстречу атаке. Не на того напал, подумал Миров, нанося добивающий удар другой ногой. Сбоку наступал второй — ему тоже сразу же досталось. Парируя его удар правой, Миров нанес мощный удар кулаком в его левый висок, нападающий странно вздрогнул и свалился на землю.