25 июня, 23 часа 51 минута. Москва, улица Качалова
Несмотря на раскрытую форточку, в комнате было душно. Лаврентий Павлович распахнул окно, выходящее во двор. Вместе со слегка прохладным ночным воздухом в комнату ворвались приглушенные гудки автомобилей, доносившиеся от Садового кольца. Пахло сыростью — прошел небольшой дождь. Он вышел на балкон. Шелестели листья деревьев. Усиливался ветер. Небо заволокло тучами… Словно гигантская стая птиц пронеслась и скрылась среди туч над Москвой. Он долго стоял на балконе. На земле был тот таинственно чарующий час летнего вечера, когда, как сказал поэт, «день угасал, ночь нарождалась»… «Как же хороша жизнь», — подумал Лаврентий. Затем он снова вернулся к обдумыванию убийства Сталина, скрупулезно проверяя все до одной детали. «Да, операция спланирована блестяще. Можно только позавидовать их профессионализму», — решил Берия.
25 июня, 23 часа 16 минут (местное время). Восточный Берлин, Дом правительства
В кабинете за столом сидели двое и тихо беседовали. Потом Мильке, указывая пальцем на восток, сообщил Ульбрихту, что завтра дело будет сделано.
25 июня, 20 часов 4 минуты (местное время). Лэнгли
Даллес сидел в глубоком кресле, когда пришло сообщение, что операция «Рапсодия 2» началась. «В добрый путь», — сказал сам себе старый интриган.
26 июня, 7 часов 12 минут. Москва, улица Качалова
Была пятница. «Еще денек, и воскресенье наступит» — такая неординарная мысль мелькнула в голове Лаврентия Павловича, пока он, как обычно, читал газеты. Быстро, но вкусно позавтракав в напряженном молчании с супругой, он отправился на Маяковку, где теперь располагалось Министерство среднего машиностроения СССР.
26 июня, 8 часов 29 минут. Среднемаш
Министерство среднего машиностроения было организовано 6 июня, после преобразования Атомного комитета. Там в 8:30 должны были собраться вызванные в Москву специалисты-атомщики. В своем рабочем кабинете на столе Берия обнаружил донесение из Челябинска, где сообщалось о значительном отставании от графиков в деле подготовки к началу обогащения лития-6. Он вызвал ответственных товарищей и устроил им небольшой нагоняй. Далее он подписал для разработчиков техническое задание для корпуса оболочки с плутонием, подготовленное Харитоном, и распоряжение СМ СССР № 8532-рс о проектном задании на строительство завода «СУ-3» на комбинате № 813. Это был завод по обогащению урана. В списке рассылаемых персон было отмечено: «тт. Завенягину А.П., Звереву А.Г. (М-во финансов СССР), Махневу В.А.».
Затем Берия вызвал начальника 1-го Главного управления при Совмине Б. Ванникова. Борис Львович Ванников был очень колоритной фигурой. Невысокого роста, очень подвижный, типичной еврейской наружности, совершенно лысый, с густыми кустистыми бровями и носом картошкой, всегда плотно сжатыми тонкими губами. Он был иногда грубовато-циничный, иногда очень резкий, а где надо — и доброжелательный. Ванников скороговоркой сообщил Лаврентию, что подготовка к взрыву «слойки» идет нормально.
26 июня, 10 часов 1 минута. Среднемаш
Берия поговорил по телефону с генералом В. Алидиным, задействованным в строительстве завода в рамках атомного проекта, подписал бумаги о создании лаборатории. «Сколько же бумаг приходится подписывать ежедневно», — подумал он про себя. В кабинете он по привычке быстро пролистал «Правду», которая сообщала, что во Франции преодолен самый продолжительный правительственный кризис в истории Четвертой республики (с 12 мая по 26 июня). Новое правительство сформировал Жозеф Ланьель, независимый депутат правого толка. Четвертую страницу газеты Лаврентий Павлович просмотреть не успел — срочно вызвали в Кремль. Было необходимо подписать еще ряд важных документов, в том числе и по бомбе. Кроме того, нужно было завизировать бумаги, о которых просил Маленков, — 26 июня 1953 года путем опроса СМ СССР принимал решение о дополнительных поставках в ГДР 10,5 тысячи тонн сливочного масла, 8,5 тысячи тонн животных жиров и 11 тысяч тонн растительного масла в июле-августе этого года. «Ну сколько можно помогать этим гитлеровским недобиткам», — подумал Берия, но было решение Президиума ЦК, и он подчинялся.
Таким макаром довольно быстро все вопросы были решены. Он вызвал машину и двинул в Кремль. Как административная единица Совет Министров, СССР располагался в Кремле. Однако многие министерства были рассредоточены по центральной части Москвы. В пути Берия меланхолично смотрел в окно автомобиля. «Ежик — птица гордая, пока не пнешь — не полетит! Откуда это?» — пытался вспомнить Берия. К сожалению, он проехал прямо в Кремль и не заехал в свой кабинет на Лубянке. А там на письменном столе Берии лежал листок с надписью: «Тревога! Тревога! Тревога!» Кто-то пытался предупредить его об опасности. Но Берия в свой кабинет не попал…
Его личную охрану называли «Бериевским оркестром», так как при поездках в открытых машинах телохранители прятали автоматы в футлярах от скрипок, а ручной пулемет — в футляре от контрабаса. В этот день так случилось, что большинство офицеров бериевской охраны, расквартированной в особняке на Малой Никитской, были отправлены в отпуска и замещены офицерами других служб. Осталась небольшая собственная охрана Берии во главе с полковником С. Надарая. Кто и почему тогда так решил, неизвестно, думается, что Берия решил вызывать огонь на себя. После посещения своего кабинета в Кремле он съездил в здание Совмина, что было напротив строящейся гостиницы «Россия». В 11:40 Берия позвонил сыну и сказал, что едет обедать домой, и просил сына заехать, чтобы обсудить вопросы, связанные с ракетными разработками. Где-то в районе 12 часов Берия поехал обедать в свой особняк на улице Качалова, где домработница должна была приготовить суп-харчо по-грузински, который Берия очень любил. Обычно он обедал дома. Спокойствие и мир поселились в этой семье с тех пор, как жена стала жить постоянно на даче, периодически уезжая в Тифлис. Лаврентий Павлович никак не мог привыкнуть к новому названию — Тбилиси, и в его семье чаще говорили — Тифлис.
26 июня, 12 часов 18 минут. Москва, улица Качалова
Вернемся теперь к тому человеку, который в начале нашего рассказа был тяжело ранен, а теперь умирал от потери крови в соседнем садике рядом с особняком на улице Качалова. Это был Лаврентий Павлович Берия. Сначала ему было очень больно. Но вскоре наступило некоторое привыкание к боли. Лаврентий Павлович знал, что острая боль ощущается не более 40 секунд. Выдержишь эти секунды — и можно быть уверенным, что болевой шок не наступит. Он часто лечил себя таким образом: нажмет на болевую точку и считает при себя от 20 до 60, проговаривая все цифры, — через 10 секунд боль становится невыносимой и очень хочется бросить все к черту, но через 20 секунд она превращается в терпимую, а через 40 секунд — в тупую. В начале июня Берия узнал о готовящемся на него покушении. Машину стали охранять, но он не думал, что будет реализована такая наглая и отчаянная попытка атаки через ворота. В особняке Берии была комната с полностью готовым к бою оружием. Рядом была комната с лимузином, заправленным бензином, на котором через подземный переход можно было незаметно покинуть здание. Но это не спасло Лаврентия — он находился в шаге от гибели.
Воспоминания мелькали, а потом плыли перед глазами и медленно таяли. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Вспомнилась жена. «Неужели когда сердце перестанет качать кровь и погаснет мозг, душе будет конец? — думал Лаврентий. — Может быть, смысл жизни в том и состоит, чтобы умереть легко? Ну как не позавидовать солдату, погибшему от вражьей пули, — умер за Родину, мгновенно! А я за что умираю? Тоже за Родину? Жизнь, в общем-то, просто устроена: родители живут для детей, потом — для внуков, повезет — для правнуков. А правнуки, внуки, дети — для своего потомства. И в животной этой, на первый взгляд, заботе о своих детенышах есть мудрый, великий смысл. Была ли в жизни любовь? Была, и не один раз, но все в жизни кончается. Кончались и чувства. Но потом начинались новые… Жена? А что жена. Давно живем врозь — после облучения много с женщинами не погуляешь. Зато есть прекрасный сын. Умница. Серго — талантливый юноша, но пока не имеет четкого представления о том, что ему надо. Вот ради него и не расхожусь». Берия часто говорил сыну Серго, что к чужим убеждениям надо относиться с уважением.
Они с Ниной познакомились в Сухуми. Как-то вечером, когда Берия собирался отправиться из Сухуми в Тбилиси, около станции он увидел девушку лет шестнадцати, среднего роста, с черными глазами и сдобной комплекции. Лаврентий был покорен свежестью и очарованием этой девушки. Она была молода и невинна, но выглядела созревшей. Скромна, изящна, но ни в коем случае не худа. У нее были маленькие груди, большие глаза, излучавшие добрый свет, и маленький чувственный рот. Нина Теймуразовна, так звали девушку, была на шесть лет моложе Берии. У нее были черные густые волосы, черные густые брови, прямой, греческого типа нос и пухлые чувственные губы. Волосы зачесывала назад и некоторое время носила косу.
С 1942 года, после появления слухов о том, что Лаврентий Павлович переспал с одной из своих секретарш, отношения в семье стали напряженными. Потом отношения между Лаврентием Павловичем и его женой наладились. В начале 50-х годов опять стали распространяться слухи о том, что у Лаврентия Павловича появилась любовница — Ляля Дроздова. Будто бы у нее от Берии родилась дочь. Ее назвали в честь матери Берии Мартой. Нино переживала все это молча. В последнюю пару лет у Лаврентия Павловича плохо получалось с выполнением супружеских обязанностей. Видимо, сказывалась полученная доза облучения при испытаниях атомной бомбы и способов очистки изотопов урана. Берия состоял в браке с Ниной Теймуразовной более тридцати лет. В последние годы отношения с женой не очень складывались; жена стала постоянно жить на даче.
Мысли метались в черепной коробке: «Любовь была, но угасла, семья же — это святое, Нино была мне верной женой и никогда не мешала работать. Пусть ей будет хорошо без меня. Неужели это смерть? Мне умереть, моей заре потухнуть?» И тут вдруг все проблемы отошли, сознание распустилось, размякло, отлегло. Какие-то засохшие слезы отогрелись. Засияли белоснежные облака в небе, и простейшие вещи стали прекрасными. Он метнулся в сторону и упал на бок. Тени смерти рванулись ему навстречу, сбежались, надвинулись, зажали, слились, и все стало темно. «Да, наверное, потомки будут представлять меня жестоким тираном. Зачем вообще я тянул эту лямку? Эх, не успел сделать все, что задумал! — подумал Лаврентий Павлович. — Кто будет доделывать все это? За что его так?»