Пить коньяк утром было полным идиотизмом, однако Ворошилов взял тяжелую рюмку в руки и сделал глоток. Затем Ворошилов выпил свой коньяк залпом, и кадык у него стремительно, как у алкоголика, рванулся снизу вверх. «Он здорово пьет, — отметил Берия, выцеживая свой коньяк, — сейчас наверняка нальет себе вторую рюмку». Человек, сидящий за столом напротив Лаврентия, был отнюдь не идиотом. Хитрым сукиным сыном — вот кем он был. Хитрым и чертовски опасным. Пытаясь собраться с мыслями, Ворошилов машинально сделал еще глоток. Видимо, огненная водичка обожгла горло и пищевод. Нехотя ковырял вилкой жесткое мясо. Наконец он отодвинул тарелку и взял бокал, на котором контурно была изображена бритая голова Цезаря. Цезарь угрожающе выпячивал нижнюю челюсть. Намеки на сходство двух вождей, древнего римского и нынешнего советского (а Ворошилов стал бы формальным главой государства, если бы принял предложение Берии), Ворошилов отпускал неоднократно. Это казалось ему весьма патриотичным.
Берия вспомнил, что другой такой вождь, итальянский дуче, долго не мог выбрать, из какой семьи ему следует происходить — из благородной или простой. Биографы из Академии наук, по слухам, тогда отыскали было ему приличную родословную, ведущую ветвь Муссолини чуть ли не к самому Ромулу. Но в конце концов Муссолини решил быть ближе к народу и выбрал себе нечто незатейливое. Папа — плотник, мама — шлюха. Что-то в этом роде. Ворошилов таким честолюбием не страдал. Но его постоянно мучила головная боль, и он часто заглушал ее коньяком. Обидчица-болезнь никак не шла из головы, вызывая все новые и новые приливы ненависти, не погашенной и первым, самым смачным натощак глотком.
— Если мы выберем Николая, то все рухнет. Он ничего быстро решать не умеет. С тех пор как в 1951 году он стал первым замом, он так и не научился что-то решать, а все решения тихой сапой спихнул на меня, — продолжил Берия. Его грузинский акцент усиливался. Чувствовалось, что Лаврентий волнуется. — В нем ни бюрократической хватки, как у Георгия, ни железобетонности задницы, как у Вячеслава, нет, как и не было в помине. Более того, он слишком любит себя. Мы не можем себе сейчас позволить расслабляться. Враги обязательно воспользуются уходом Хозяина от дел.
Ворошилов ничего не сказал, а только вновь поморщился от головной боли. Между тем Берия продолжал:
— Поэтому я предлагаю компромисс. Председателем Совмина назначить Георгия, Вячеслава, меня и Николая сделать первыми его замами, а Никиту бросить на партию. Он умеет выдвигать красивые лозунги. Помнишь, как он неперспективные деревни крушил.
— Убедил. Я с вами. А ну, как это, не обманете насчет председателя Верховного? — Ворошилов не стал кружить вокруг да около. И тут лицо Климента перекривилось от припадка головной боли. До революции, как член РСДРП, Ворошилов не раз арестовывался и сидел в тюрьме. Во время одного из допросов его жестоко избили. Климент получил черепно-мозговую травму и до конца жизни страдал слуховыми галлюцинациями. Из-за этой травмы он страдал от головных болей и стал хуже слышать.
— Не обманем. Я первый Шверника подвину, вот увидишь. Поскольку это будет еще при больном Сталине, ты потом, если мы обманем, всегда сможешь поднять вопрос и переиграть.
3 марта, 9 часов 48 минут. Дача Молотова
Потом Берия поехал к Молотову. Лаврентий Павлович поежился и постучал в калитку дачи Молотова, который занимал скромную должность в правительстве и по поручению Сталина курировал железные дороги, связь и Морфлот с Речфлотом. Берия обсудил вопрос о Булганине. Он уговорил Молотова поддержать его предложение о выдвижении на эту должность Маленкова: «Хорошо бы вас поставить, Вячеслав Михайлович». Но, заикаясь, Молотов отказался, сославшись на возраст (63 года) и неспособность к лидерству (мол, он всю жизнь был в тени Сталина). Потом Берия поехал на площадь Ногина, где располагался ЦК КПСС, и уговорил Маленкова стать премьером.
3 марта, 10 часов 35 минут. Ближняя дача
Приехав на Ближнюю дачу и зайдя в вестибюль, Берия заметил, что сталинской шинели на вешалке уже не было. Члены Бюро Президиума ЦК, а также Молотов и Микоян собрались, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Вскоре после получения от врачей диагноза в кабинете Сталина собралось официальное заседание Бюро Президиума ЦК КПСС. Собрались на втором этаже. Помимо всех членов Бюро в кабинете присутствовали Молотов, Микоян, председатель Верховного Совета Шверник и врачи. Булганин, как первый зампредседателя Совмина, вел заседание. Он предложил, если Сталин умрет, назначить ответственным за организацию похорон Хрущева. Хрущев, как всегда, говорил путано и длинно, но эмоционально:
— Если позволите, у меня практический (не побоюсь так выразиться в присутствии других вождей), значит, вопрос. Стоящий перед нашим народом (подождите, я не договорил!) выбор является, если позволите, дилеммой (думаю, что все знают, что это такое, и нет необходимости пояснять)… тэ-эк… так о чем я? А! Вот: быть или… вроде не то… Ага! Фу, тяжелая вещь — практика! Итак: мы имеем, они имеют, нас имеют… ух, тяжело… это же относится к сегодняшней теме! Что это я… надо собрать волю в кулак (волю, я сказал!). В конце концов (ох, люблю я любовь к истине), как мы определяем вожделенное марксизмом-ленинизмом и всей историей мировой, явно даже вселенской же глу… то есть истории нашей естественное право на победу в соревновании с империализмом, можно сказать, анатомическое право (но это уже другая сфера науки, так называемая анатомия — ох, как необъятен багаж моих компетенций! Не буду дальше подавлять вас, дорогие мои коллеги, своим неподъемным интеллектом). На чем мы остановились? Зря вы так, не дослушавши… Ага, так: мы вожделеем успехов в повышении жизни народа и победы в мировом масштабе. Может, надо было бы наоборот? Ничего, не сложно? Ну вы поняли! Поэтому надо соответствовать. В том числе и персонально. Такой у меня вопрос: кто же теперь будет нашим вождем? Могу сформулировать еще один вопрос, причем даже не сильно напрягаясь. Если припустим — тогда что? Но не буду снова вас угнетать своей речью…
Пока Никита выдавал на-гора свои гениальные мысли, Берия сидел и напряженно думал: «Микоян? Нет, продаст. Каганович? Болтун и любит рубить сплеча. Серов? Продаст, да и, видимо, это человек Булганина. Остаются Ворошилов и Маленков. Молотов? Надежен, но сверхпрямолинеен». Никто точно не знал, сможет ли Сталин восстановиться.
В целом это было формальное мероприятие, утверждавшее диагноз врачей и устанавливающее общий порядок дежурств при Сталине. Однако приглашение на заседание Бюро Президиума ЦК опальных Молотова и Микояна, формально изгнанных Сталиным из этого органа, сигнализировало о важных переменах.
После обеда они продолжили заседание. Долго обсуждали, публиковать или нет сведения о заболевании вождя. Члены Президиума не хотели сообщать народу о болезни Сталина. Маленков считал, что следует подождать. Обычно так делается при смерти всех безоговорочных лидеров страны, посмотреть, а потом объявить. Но Булганин настоял, чтобы информацию о болезни Сталина дали в печати. «Видимо, ему было важно, — решил Берия — чтобы Сталин подольше болел, тогда он, формально будучи первым заместителем председателя Совета Министров, руководил бы страной и смог везде поставить своих. А потом, после смерти Сталина, он бы автоматически стал лидером». В течение 20 минут рассматривался текст «Заключения врачебного консилиума об имевшем место 2 марта у товарища Сталина И.В. кровоизлиянии в мозг и тяжелом состоянии в связи с этим его здоровья». Было решено дать сообщение о болезни Сталина в центральной печати. Ответственным назначили Суслова. Поскольку в народе существовало поверье и даже вера в то, что Сталин живет в Кремле, в сообщении местом заболевания указали Кремль. «Народ верит, что вождь живет в Кремле, поэтому мы обязаны сохранить эту веру и сообщить, что он заболел в своей квартире», — заявил Маленков. О даче решили не сообщать.
Потом перешли к вопросу, кто главный. Булганин, бешено жестикулируя, доказывал, что он и есть преемник, поскольку сам Хозяин его сделал в 1951 году первым заместителем. Он стоял у стола и каждую свою фразу сопровождал движением руки вниз, как будто отрубал что-то. Возражали ему в основном Молотов и Маленков. Страсти были накалены до предела.
— Ты, Николай, вскормлен пирожками женщин-обожалок, — вскричал обычно очень спокойный Маленков.
— Вячеслав, вспомни, кого рекомендовал Хозяин на место первого зама? — И очередной взмах правой руки.
— Да знаем мы, почему он тебя полюбил. Отец он все-таки. Разве не ты Ваське генерала пробил?
Хрущев вроде как поддерживал Булганина, согласно кивая головой в ответ на каждый взмах булганинской руки.
— Почему ты? — говорил Молотов. — У тебя ни опыта, ни авторитета в народе. Уж если кого и ставить, так это меня. Меня же каждая собака знает, а кто в народе знает тебя? То, что моя жена сидит, ничего не решает. Неправильно Хозяин сделал, когда нас с Анастасом из Президиума убрал.
— Послушай, Николай, нельзя так сразу. Можно и все проекты похоронить.
Лаврентий Павлович долго слушал препирания сторон, посматривая в окно кабинета. Наконец он не выдержал и сказал: «Николаша, а ведь ты не сможешь быть настоящим лидером, кишка тонка». Булганин сразу как-то съежился, но потом, когда Берия заикнулся о том, что нельзя такие серьезные вопросы решать единолично, тем более товарищ Сталин был бы против. Булганин резко оборвал Лаврентия. В ответ на замечания товарищей по Президиуму и на реплику Берии Булганин заявил очень резко: «Я сейчас без вас все могу решать. Пока Хозяин болен, я все решаю, я хозяин».
Берия откашлялся и задал Булганину несколько вопросов: Это по твоему указанию Игнатьев привел в боевую готовность особое спецподразделение МГБ «Бюро № 2»? Зачем ты дал указание уволить всех евреев из Государственного оптического института в Ленинграде? ГОИ выполнял важные задания для атомного проекта. Зачем гробить атомный проект, детище вождя? Они делают оптические прицелы. Ты сорвешь перевооружение истребителей. Поэтому я предлагаю в ближайшее время выдвинуть на пост председателя Совета Министров товарища Маленкова.