ти и установить. Почему отменили пенициллин 5 марта?
— Владимир Никитич, почему же тогда у товарища Сталина развился геморрагический инсульт?
— Трудно сказать, может, у него была аневризма артерии?
— А откуда лечащие врачи взяли нефросклероз и что это такое? Я правильно произношу термины?
Берия уже был подкован в описании синдрома кровоизлияния в мозг. Он всегда считал нужным разобраться в теме, которую курировал, и накачать свой мозг соответствующей информацией.
— Нефросклероз — это разрастание в почках ненужной органу соединительной ткани, что сопровождается нарушением их функции. Да и не болел товарищ Сталин никаким нефросклерозом. Кстати, а что показало гистологическое исследование по этому поводу? Ведь врачи написали о значительной гипертрофии стенки левого желудочка.
— Мы не нашли образцов тканей товарища Сталина и результатов такого исследования. Точно так же нет рентгенологического обследования.
— Интересно, Лаврентий Павлович, но тут есть еще одна изюминка. Не сделано обследование глазного дна. В истории болезни Сталина есть данные рентгенографии. Там нет признаков гипертрофии миокарда левого желудочка. Далее. В акте вскрытия указано, что толщина стенки левого желудочка — 2 сантиметра, но это нормальная толщина, так как она обнаружена после смерти и на высоте систолы, то есть сердечного сокращения. Мне знакомые хирурги говорили: когда оперируешь на живом сердце, то толщина его стенки всего 1,3 сантиметра. Так что тот диагноз — это подлог. Но судя по всему, товарища Сталина не направили в стационар. Почему?
— Да, он лежал не в стационаре. Видимо, врачи побоялись взять на себя отвественность по транспортировке больного вождя. Но этот вопрос уточняется.
Берия задумался и спросил:
— А что вы можете сказать по поводу лечения?
— У нас не принято топить коллег, но здесь совсем другой случай. В общем, — задумчиво произнес Виноградов, — я бы выделил следующие грубейшие ошибки (или преступные деяния) врачей. 1. Они сразу не перевели больного в стационар, хотя 2 марта дыхание у Сталина было нормальным и признаков дыхания Чейна — Стокса не отмечено. В журнале написано: «Дыхание не расстроено». Значит, не было причин не госпитализировать больного. Возникает вопрос: а кто этому помешал? Может быть, в стационаре могли оказаться более опытные врачи. 2. Врачи неправильно поставили как главный клинический диагноз, так и сопутствующие диагнозы — «воспаление легких» и пр. 3. Врачи не стали бороться с высоким давлением. Более того, своими действиями они способствовали поддержанию высокого артериального давления, что серьезнейшим образом усугубляло течение инсульта. 4. Врачи с ошибками поставили даже патолого-анатомический диагноз. Не было у Сталина гипертонии, как пытаются представить в заключении. Ну и к слову: Мясников, занимающийся гипертонической болезнью, должен был бы прекрасно понимать, что кофеин при высоком давлении строго противопоказан. А товарищу Сталину вводили кофеин в таких дозах, что он, видимо, даже вызвал токсическое отравление. В целом есть все основания полагать, что Сталину помогли отойти на тот свет.
— Почему вы так разко отзываетесь о врачах?
— Потому что для меня товарищ Сталин — все равно что бог, и если его убили, то убийцам нет прощения. И еще один интересный момент, — добавил Виноградов, — врачи вводили больному камфару по 2 миллилитра подкожно в виде 20 %-ного масляного раствора через менее чем три часа. Любому студенту-медику известно, что масляные подкожные инъекции очень медленно рассасываются. Требуется не менее шести часов для полного рассасывания одной инъекции (с простонародье — укола). После трех подряд (в течение чуть более трех часов 3 марта) подкожных инъекций под кожей должно было скопиться не менее 5 миллилитров масляного раствора. То есть дозировка увеличивается в 2,5 раза, и возникает передозировка с токсическим эффектом. Но это еще не все. Оба этих препарата повышают давление. Зачем вводить кофеин и камфару, если давление у Сталина в это время составляло 220/120? Далее. 3 марта ночью Сталина буквально искололи. Почти каждые два часа ему что-то вводится подкожно. Кстати, вот тогда-то у Сталина и появляется дыхание Чейна — Стокса.
«И что?» — прервал Виноградова Берия.
— У Сталина был плохой прогноз в смысле выздоровления, но хороший в смысле выживания, так как сохранялось высокое давление. Пациенту постоянно доставлялась сильная боль: одно подкожное введение 200 миллилитров (!) глюкозы (это кислый раствор, а кислые растворы при введении вызывают болезненность), калиевая соль пенициллина, масляный раствор камфары, очень болезненна инъекция сернокислой магнезии без предварительного обезболивания места инъекции новокаином. Делалось это, видимо, для того, чтобы он не пришел в сознание. И вдруг он умирает, хотя положение стабилизировалось. Динамика его состояния говорила о том, что он поправляется. Берия запомнил, что 5 марта в глазах Сталина появились проблески сознания.
— Товарищ Виноградов, у вас на квартире найден целый Эрмитаж.
— Вся эта коллекция мне досталась по наследству.
— Кроме того, при обыске у вас нашли в изрядном количестве золотые монеты, драгоценности, бриллианты, первоклассную живопись, антиквариат, доллары США. В деле указано, что вы держали собственных призовых лошадей на ипподроме.
— Да, это так, но все это мне досталось от родителей. Кроме того, я занимал много официальных должностей, и все эти работы хорошо оплачивались.
— Ну ладно, оставим это. У меня к вам последний вопрос. Во время одного из допросов вы сообщили, что 5 июля 1948 года электрокардиограммы, снятые врачом Карпай, не были типичными для инфаркта миокарда, в связи с чем вы, Егоров, Василенко, Майоров и Карпай после обсуждения между собой приняли решение инфаркт миокарда не диагностировать.
— Не буду скрывать, что главная вина за это ложится на меня, так как в определении характера болезни А.А. Жданова мне принадлежало решающее слово.
— Так был инфаркт или не было?
— Я не могу сейчас сказать это точно.
— Ну хорошо.
Когда Виноградова увели, Берия еще раз внимательно прочитал его дело. Оказалось, что, когда 4 ноября 1952 года оперативники МГБ пришли за Виноградовым, их поразило богатое убранство его квартиры, которую можно было спутать со средней руки музеем. Виноградов происходил из семьи мелкого харьковского служащего, но еще до революции успел стать состоятельным человеком, держал собственных призовых лошадей на ипподроме, коллекционировал живопись, антиквариат. Чекисты описывали картины Репина, Шишкина, Брюллова и других первоклассных русских мастеров. При обыске были обнаружены золотые монеты, бриллианты, другие драгоценности и солидная сумма в американской валюте. Берия ознакомился с делом Виноградова и понял, что этот академик не сдался при допросах. Он немедленно дал секретарю-адъютанту поручение подготовить все материалы по закрытию дела врачей. Начиная с 21 ноября 1952 года сломленный Виноградов стал давать показания о руководящей и направляющей роли разведывательной службы США и международных сионистских организаций в формировании «заговора кремлевских врачей».
Тогда в марте И.И. Куперин сказал вождям, что для лечения товарища Сталина привлечены лучшие медицинские силы. Но когда Берия попросил своих спецов посмотреть, в чем сильны эти специалисты, он получил следующие данные. Профессор-терапевт П.Е. Лукомский, действительные члены АМН СССР: профессор-невропатолог Н.В. Коновалов, профессор-невропатолог И.Н. Филимонов, профессор-невропатолог Р.А. Ткачев, профессор-невропатолог И.С. Глазунов, профессор-терапевт А.Л. Мясников, профессор-терапевт Е.М. Тареев, доцент-терапевт В.И. Иванов-Незнамов; Мигунов Б.И. — с 1948 года главный патологоанатом МЗ СССР; Скворцов М.А. — патологоанатом АМН СССР, с 1952 года заведующий лабораторией болезней детского возраста Института педиатрии АМН СССР; Струков А.И. — с 1948 года профессор, с 1953 года завкафедрой патанатомии 1-го ММИ, изучал туберкулез, сердечно-сосудистые и ревматические заболевания. «При чем здесь инсульт?» — подумал Берия. Тареев Е.М. в 1945–1951 годах являлся директором 1-й терапевтической клиники МОНИКИ; с 1950 года — заведующий кафедрой терапии и профзаболеваний санитарно-гигиенического факультета 1-го Медицинского института. В момент приглашения к Сталину исполнял обязанности директора НИИ вместо Виноградова. Основные научные труды по проблемам патологии почек, печени, ревматических заболеваний, малярии, так называемых лекарственных болезней и гипертонической болезни. Гипертонической болезнью стал заниматься только в конце своей карьеры. Он выделил злокачественную форму гипертонической болезни. Опять заметно влияние участия в лечении Сталина на эволюцию научных интересов. Ткачев Р.А. — заведующий клиническим отделением Института неврологии АМН СССР. Работы по клинической неврологии, патофизиологии и патоморфологии. Филимонов И.Н. — с 1928 года заместитель директора по науке московского Института мозга. Чеснокова Г. — доктор медицинских наук, специалист по тонким операциям на черепе и головном мозге. Но почему-то больного не повезли в больницу для операции. Глазунов И.С. — невропатолог, с 1951 года заведующий неврологическим отделением Института биофизики МЗ СССР («Каким боком Институт биофизики мог помочь?» — задал себе вопрос Берия). Коновалов Н.В. — с 1948 года директор Института неврологии АМН СССР, занимался связями поражения печени с патологией нервной системы; явно не знаток инсультов. Создавалось впечатление, что если уж такие светила медицины не могли ничего сделать, то шансов на спасение больного не было никаких. Однако при более внимательном рассмотрении становится понятным, что такое впечатление было создано целенаправленно, а в реальности почти все привлеченные медики вообще не были специалистами в необходимой для лечения больного области медицины. Относительно подходящим специалистом в необходимой для спасения Сталина области медицины был лишь один человек среди всех «спецов» — Лукомский, эксперт по кардиологии. Остальные в данном случае, кроме загадочного Иванова-Незнамова, играли роль престиж-профессоров, своего рода свадебных генералов, реальной пользы от которых было меньше, чем от сельского фельдшера.