Из Берлина особисты сообщили, что только в марте из ГДР в ФРГ убежало более 50 тысяч немцев.
4 апреля, 7 часов 3 минуты. Москва, улица Качалова
Лаврентий Павлович встал рано и услышал, как в 6 часов утра по радио прозвучало правительственное сообщение о том, что «дело врачей» было сфабриковано. Он сел завтракать, в гостиной хозяйничала кухарка. А в центральной печати было помещено «Сообщение Министерства внутренних дел СССР», было указано, что врачи, привлеченные по этому делу, полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности и в соответствии со ст. 4 и 5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР из-под стражи освобождены. Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности. А в самом конце страницы того же номера газеты очень скромненько (куда девался грозный пафос приведенной выше статьи?) под несколькими обычными материалами вроде «Рабочие повышают свой образовательный уровень». «Правда», как бы между прочим, обмолвилась рубрикой «В ПРЕЗИДИУМЕ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СОЮЗА ССР»: Президиум Верховного Совета СССР постановил отменить указ от 20 января 1953 года о награждении орденом Ленина врача Тимашук Л.Ф. как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами.
Берия специально настоял, чтобы отдельное сообщение о закрытии дела врачей шло от лица МВД. Отпуская врачей, Берия как бы делал пробный выстрел — он сообщал возможному убийце Сталина (если это убийство), что он догадывается о том, что Хозяин умер неестественной смертью, и работает в этом направлении. Он надеялся, что убийца начнет дергаться и наделает ошибок. Сообщение о реабилитации врачей было первым в истории СССР официальным сообщением о том, что органы госбезопасности нарушили закон и совершили преступление. Это был феноменальный случай за всю советскую историю, когда власти признались в использовании пыток в ходе следствия с целью получения от заключенных нужных им признаний.
Арестованным врачам было предложено изложить свои претензии к следствию. Все узники, ссылаясь на применение к ним физического и психологического насилия, отказались от прежних показаний, в которых обвиняли себя и своих коллег в тяжких преступлениях. Им дали понять, что новое руководство страны не сомневается в их невиновности и они должны помочь ему восстановить социалистическую законность. Реабилитировали всех привлекавшихся по делу врачей (за исключением генерал-лейтенанта Н.С. Власика). Все 28 врачей, находившиеся тогда под следствием, через два с половиной месяца были объявлены невиновными. Никого не расстреляли, не посадили, не сослали, даже не оштрафовали. Обратите внимание, фамилии Этингера в списке не было. Врачей освободили ночью 3 апреля и до утра 4 апреля развозили по домам. Все арестованные по «делу врачей» были восстановлены на работе.
4 апреля, 10 часов 4 минуты. Лубянка
Из лежащих на его столе сообщений Берия узнал, что многих сообщение МВД о реабилитации врачей ошеломило. В ЦК шли письма, авторы которых выражали недоумение: как можно было выпустить этих преступников, агентов международного империализма и сионизма? По стране гуляли частушки Петра Когана — сына репрессированного по делу врачей Михаила Когана. «Дорогой товарищ Коган, кандидат наук! Виновата эта погань — Лидка Тимашук. Дорогой товарищ Вовси, друг ты наш и брат! Оказалось, что ты вовсе и не виноват. Дорогой товарищ Фельдман — ухо-горло-нос! Ты держал себя как Тельман, идя на допрос…» В Сарове, прочитав указ, академик Зельдович, рассказывая об амнистии и прекращении «дела врачей», сказал: «А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался!»
Вскоре после освобождения врачей, но уже без объявления в прессе были также освобождены и реабилитированы руководящие работники центрального аппарата МГБ, которые были арестованы в июле — августе 1951 года по обвинению в создании в МГБ «контрреволюционной сионистской организации». Однако реабилитации в этом случае были не групповыми, а индивидуальными. Было освобождено около 15 человек, в основном полковники и генералы МГБ. Начались широкие чистки в органах, расследования по поводу ложных обвинений, незаконных методов работы.
Неожиданно зазвонил телефон. Берия подошел к аппарату и, дождавшись окончания очередного звонка, взял трубку: «Берия слушает… Виноградов выгнал из своего кабинета Тареева? Что, как выгнал?» Оказалось, что 3 апреля 1953 года академик В.Н. Виноградов был освобожден одним из первых. Его привезли на Лубянку. Там его ждала жена, тоже врач (профессор, завкафедрой). Его отвели к одному из заместителей министра, который сообщил: «Владимир Никитич, вы освобождены из-под ареста». Затем ответственный офицер извинился за доставленные неудобства и пожелал доброго здоровья. Супруга заторопила мужа: «Все, едем! Дома ждут». И ответ, достойный ВРАЧА: «Ничего, подождут еще немного. Я еще успею сделать обход. Уж очень долго ждал больных». Академик Виноградов поймал такси и помчался на кафедру в 1-й медицинский институт. Руки тосковали по работе, по обходам, по обследованию больных. Он появился там, когда никто не ожидал, опираясь на свою палку, немедленно устремился к себе в директорский кабинет, занятый к тому времени профессором Тареевым. Он быстро, задыхаясь, вошел в кабинет и вызвал к себе своего преемника Тареева. Виноградов устроил гром и молнию. Он замахнулся на Тареева палкой и стал кричать, чтобы тот убирался восвояси. Тареев поспешно ретировался, а Виноградов вернулся к своим обязанностям.
Берия всегда был против использования пыток в следственной работе — и в этот же день подписал приказ МВД, в котором говорилось:
1. Категорически запретить в органах МВД применение к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия; в производстве следствия строго соблюдать нормы Уголовно-процессуального кодекса.
2. Ликвидировать в Лефортовской и внутренней тюрьмах организованные руководством б[ывшего] МГБ СССР помещения для применения к арестованным физических мер воздействия, а все орудия, посредством которых осуществлялись пытки, уничтожить.
Берия стал вызывать участников лечения Сталина. Они отрицали все ошибки и говорили, что их решения были единственно правильными. Берия понял, что их страшно запугали. Он попытался вызвать на допрос медсестер.
Две из них утверждали, что они выполняли указания врачей и ничего не знают. Им было предписано молчать и ничего не говорить. Но одна из них покончила с собой. «Покончила или покончили?» — задал себе вопрос Берия. Агенты сообщили о гибели двух охранников. Один из охранников, Семенчук Виктор Степанович, исчез с дежурства, и его нашли убитым в лесу в пойме реки Москвы. Кроме того, Берии сообщили, что труп другого охранника, кажется, Сидорова («Немедленно установить его личность!» — прокричал в трубку Берия), был закопан в лесу, потом оттаял. Это на шоссе, идущем от Ближней дачи в сторону от Москвы.
Были допрошены: начальник следственной части по особо важным делам Леонов и его заместители — Лихачев и Комаров, начальник 2-го Главного управления (контрразведки) Шубняков, его заместитель Тангиев, помощник начальника следственной части Путинцев, заместители министра МГБ СССР Огольцов и Питовранов. Разговоры с сотрудниками дачи ничего не дали.
«Слишком много смертей вокруг. Очень похоже на зачистку», — решил Берия. Он вызвал Рясного и пряно спросил:
— Кто приказал везти тело Сталина на вскрытие так рано утром 6 марта?
— Нам сказали, что вы приказали.
— Кто приказал вынести вещи?
Опять была ссылка на вас, товарищ маршал Советского Союза. Получался замкнутый круг.
5 апреля, воскресенье. Дача Берии
Весь день Берия провел в размышлениях о трофейной болезни и отравлении Сталина. Он еще и еще раз прокручивал прошедшие события.
6 апреля, 8 часов 6 минут. Москва, улица Качалова
«Правда» писала в передовой статье: «Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным ими следственным делом пытались разжечь в советском обществе, спаянном морально-политическим единством, идеями пролетарского интернационализма, глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».
6 апреля, 12 часов 10 минут. Лубянка
Берия решил снова допросить Абакумова, позвонил, чтобы того привезли на Лубянку, и немедленно поехал туда.
— Товарищ Абакумов, что вам известно о деле Этингера?
Абакумов был ошарашен тем обстоятельством, что Берия назвал его товарищем. Так его никто не называл уже более полутора лет.
— Ничего особенного, кроме того, что он умер от болезни, кажется, от воспаления легких. Я это дело не курировал; его вел Рюмин.
— Что вы можете сказать по делу Еврейского антифашистского комитета?
— ЕАК? Там тоже было кумовство, непотизм и банальное воровство из помощи, которая присылалась Западом для евреев нашей страны, пострадавших от Гитлера. Я не хотел их проводить по политическим статьям, но Булганин настоял. Хозяин был не против. Потом меня в этом обвинили. Мы собрали сведения и выявили тех, кто обирал блокадников. Мы провели огромное число следственных действий — бесед и т. д. Многие из номенклатурщиков уже покинули Ленинград и работали в других регионах, наслаждаясь ценностями, которые они отобрали у блокадников.
— Какое ваше отношение к Жданову?
— Андрей Александрович Жданов — мой добрый гений, он для меня все равно что крестный отец. Он всегда помогал мне в моей карьере. Именно с его подачи меня назначили сначала главой СМЕРШа, а потом министром ГБ.
Тут Берия поморщился — он вспомнил, что Жданов действительно продвигал своего протеже — Абакумова. Абакумов между тем рассказывал:
— За Жданова я был готов глотку порвать любому. Я продолжил расследование Меркулова по трофейному делу и посадил кучу генералов-воров. Затем я решил привлечь Меркулова к своей работе и без ведома Сталина устроил его в организацию, которая занималась имуществом СССР за рубежом. Не особо афишируя свои действия, я добился, чтобы Меркулов работал в комиссии по трофеям. Именно по рекомендации Берии Меркулов взял себе с помощники Деканозова и Влодзимирского.